Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины - Мещеряков Владимир Порфирьевич (читать хорошую книгу txt) 📗
«Иными, гораздо большими, могли быть потери впервые дни войны и у нас в Севастополе, Измаиле, Кронштадте, Таллине и Полярном, если бы командование на местах не приняло всех мер предосторожности».
А говорил, что ни одного корабля не пострадало? Кроме того, неясно, относительно потерь: «Гораздо большими»? Это, когда все корабли будут на дне как при Цусиме? Или в сравнении с Таллинским переходом?
К тому же, как надо понимать слова адмирала Кузнецова о командующих флотами, которые приняли меры предосторожности? Помнится, сам же говорил, что флота были приведены в состоянии полной боевой готовности и он, лично, обзванивал штабы соединений кораблей и предупреждал об опасности внезапного нападения. И вдруг, написал такое, как «меры предосторожности»? Это уже получается, не как приказ наркома ВМФ, а, скорее, совет врача в женской консультации.
«„Специфика“ заключалась в том, что почти два года на всех флотах шла разработка документов по системе готовностей. Их настойчиво вводили в жизнь, проверяли и отрабатывали на сотнях учений — общих и частных».
О язык военной бюрократии. Сказать такое о документах по боевой подготовке: «Их настойчиво вводили в жизнь…». Такое ощущение, что человек писавший данные мемуары, пусть даже сам Кузнецов, параллельно окончил медицинский институт. «Настойчиво», это как? Кто-нибудь сопротивлялся, что ли? «Вводили в жизнь» читается, вообще, как насилие над пациентом. Кроме того, читатель, поделите сотни учений на два года. Каторга на Колыме показалась бы раем.
Теперь приготовимся читать о военной тайне — боевой готовности всех трех степеней на флоте.
«Было точно определено, что следует понимать под готовностью № 3, под готовностью № 2, под готовностью № 1.
Номером три обозначалась обычная готовность кораблей и частей, находящихся в строю. В этом случае они занимаются повседневной боевой подготовкой, живут обычной жизнью, но сохраняют запасы топлива, держат в исправности и определенной готовности оружие и механизмы».
Трудно, из данного пояснения, понять для чего создается флот и его предназначение. Как будто не было традиций русского военного флота, а все то, о чем ведет речь адмирал Кузнецов, некое нововведение, о котором никто и никогда не слышал, и не видел. Корабли «живут обычной жизнью»? Это как — вино, кино и домино? Что-то, ни слова о моряках: командирах и личном составе? Или они, только тем и заняты в повседневной боевой подготовке, что сохраняют топливо и не допускают разворовывания механизмов и оружия?
«Готовность № 2 более высокая. Корабли принимают все необходимые запасы, приводят в порядок материальную часть, устанавливается определенное дежурство. Увольнения на берег сокращаются до минимума. Личный состав остается на кораблях. В таком состоянии корабли могут жить долго, хотя такая жизнь требует известного напряжения».
Судя по тому, что корабли принимают на борт все необходимые запасы, то в повседневной боевой готовности им, видимо, все же, чего-то не додавали? Ужас, что вытворялось на кораблях до готовности № 2, коли, они должны привести в порядок материальную часть. О людях, снова, ни слова. В состоянии готовности № 2 «корабли могут жить долго». Видимо, до конца войны, если не заболеют и не утонут?
Наконец, наступает момент истины. Вот она долгожданная готовность № 1. То, что она боевая, ни слова. Тсс! Это же военная тайна!
«Самая высокая готовность — № 1. Она объявляется, когда обстановка опасная. Тут уже всё оружие и все механизмы должны быть способны вступить в действие немедленно, весь личный состав обязан находиться на своих местах. Получив условный сигнал, каждый корабль и каждая часть действует в соответствии с имеющимися у них инструкциями».
Интересно, командиров кораблей, не тошнило ли в море, от таких инструкций Главного морского штаба? Или все написанное, есть послевоенные фантазии, то ли самого флотоводца, то ли товарищей его замещавших за письменным столом?
«Поначалу не все получалось гладко. Первые проверки и учения на кораблях вскрыли массу недостатков. Не меньше года понадобилось, чтобы флоты научились быстро и точно переходить на повышенную готовность. Не буду перечислять все, что пришлось проделать в штабах, на кораблях и в частях. Большая это была работа, шла упорная борьба за время — не только за часы, но и за минуты, даже секунды с момента подачи сигнала до получения доклада о готовности флота. Такая борьба за время в военном деле чрезвычайно важна».
Судя по написанному, до 1939 года, на советском военном флоте о том, что существует боевая готовность корабля, никто, видимо, не знал. Хорошо, что нарком Кузнецов со своими штабными, озаботился раскрыть людям глаза на положение дел. А то, так до начала войны, никто бы и не догадался, для чего построили железные коробки — военные корабли, с всякими, на них, механизмами и вооружением. Конечно, немцы поступили подло, не указав точного времени нападения. А то бы мы, по немецкой пунктуальности, да нашей Кузнецовской суперсекундной готовностью, как дали бы — сразу бы, немчура сдалась! Чего столько времени пришлось зря мучиться, — целых четыре года.
Принесут, вот такую ахинею товарищу Сталину на просмотр, а потом еще и обижались, что, дескать, тот не понимал их, военных. Да, судя по всему, Сталин от подобного чтива, сразу бы «заштормил», баллов на шесть — восемь.
Кстати, еще немного о Сталине, в контексте данных воспоминаний Кузнецова. Как и многие, адмирал не удержался, чтобы не соврать, по определению. Время, говорят, было такое.
«Я предложил Главному морскому штабу дать указание флотам открывать по нарушителям огонь без всякого предупреждения. Такая директива была передана 3 марта 1941 года. 17–18 марта немецкие самолеты были несколько раз обстреляны над Либавой. Что же делать, если агрессор наглеет? Уговорами его не приведешь в чувство. В последние предвоенные недели, когда немецкие самолеты стали особенно нагло появляться не только над отдельными объектами, но и над главными базами — в частности над Полярным, — я снова распорядился открывать по ним огонь, приказав такие случаи особо выделять в оперсводках для Генерального штаба. Не припомню, докладывал ли я устно об этом И.В. Сталину или В.М. Молотову…».
Помните, читатель, доклад Ф.И. Голикова Сталину от 20 марта о предполагаемом нападении Германии на нас в мае месяце? Видимо, Филипп Иванович, предварительно, показал его Николаю Герасимовичу. И вот нарком Кузнецов, не стал дожидаться указаний из Москвы, что надо делать с немецкими самолетами. Подал рационализаторское предложение о стрельбе по немецким самолетам в свой собственный штаб. Как видите, опередил Голикова с его докладом Сталину. Утверждает, что немецкие самолеты, точно, обстреляли, но поскромничал сказать, из чего? Уж не из охотничьего ли ружья командующего Либавской базы? А по поводу Полярного — так это взято из мемуаров Головко. Поэтому и не помнил нарком Кузнецов, докладывал он Сталину об этом или нет? Надо бы, напомнить Николаю Герасимовичу, что он, как писал ранее, видел Сталина последний раз перед войной 13–14 июня. А события в Полярном были 18 июня. Но, мы же, с вами, читатель, уже знаем, что никакого зенитного огня по немецким самолетам не было, даже, вначале 22 июня, так как был запрет сверху. Кузнецов выкручивается.
«Кстати говоря, Сталин, узнав о моем распоряжении, ничего не возразил (?), так что фактически в эти дни на флотах уже шла война в воздухе: зенитчики отгоняли огнем немецкие самолеты, а наши летчики вступали с ними в схватки на своих устаревших „чайках“».
О самолетах И-153 (Чайках) — это снова взято из воспоминаний командующего Северным флотом Арсения Головко, в которых описаны последние дни перед войной. Помните, читатель, в первой части я обращал на это ваше внимание. Теперь версия, по которой, якобы, отменили стрельбу по немецким самолетам.
«После одного из таких случаев меня вызвали к Сталину. В кабинете кроме него сидел Берия, и я сразу понял, откуда дует ветер. Меня спросили, на каком основании я отдал распоряжение открывать огонь по самолетам-нарушителям. Я пробовал объяснить, но Сталин оборвал меня. Мне был сделан строгий выговор и приказано немедля отменить распоряжение».
