Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 3) - Коковцев В. Н. (книги онлайн полные .txt) 📗
В данном случае оправдалось то, что хорошо известно в практике биржевого обращения, а именно, что как только бумага, бывшая в загоне, начинает подниматься, тотчас же на нее возникает спрос по повышенным ценам.
То же самое случилось в ту пору и с нашими упавшими перед тем, бумагами. Я покупал их, - хорошо помню это о отношению к 5-ти процентной ренте 1906-го года, - по 69-ти, 70-за сто, а продавал нередко через три-четыре, дня за 72-74 процента. Единовременная затрата капитала Государственного Банка ни разу не превышала l-2-х миллионов рублей, бумаги шли, сравнительно быстро на повышение, и я совершенно прекратил их покупку в первой половине 1908-го года, когда, курс ренты 1906-го года дошел почти до выпускной цены 87-88 % и затем скоро перешел за ту грань. В конечном результате наш Государственный Банк получил на этой операции крупный чистый доход, превышавший и миллион рублей.
Парижские банкиры долгое время не любили вспоминать этого дела и каждый раз, когда впоследствии о нем заходила речь, постоянно ссылались на то, что "победителей не судят", элегически прибавляя, что при неудаче, наш Банк мог бы понести и немалые потери.
{281} Быстро прошло лето 1907-го года, подошли и выборы в третью Думу, закончившиеся победою умеренных элементов, разумеется, под влиянием особенностей нового избирательного закона, так раздражавшего оппозиционно настроенную часть общества.
По мере того, что Столыпин стал получать сведения о ходе выборной кампании по созыву третьей Государственной Думы по новому избирательному закону, во всех Министерствах развернулась, по его настойчивой просьбе, поистине кипучая деятельность по выработке огромного количества законопроектов по самым разнообразным предметам. Не проходило ни одного заседания, чтобы Столыпин не старался внушить всем нам настоятельную необходимость ввести как можно больше представлений в новую Думу и устранить заранее самую тень упрека в том, что правительство не приготовилось к большой законодательной работе.
Для моего ведомства эти настояния не имели никакого особого значения: от первых двух Дум осталось множество нерассмотренных законопроектов и, кроме того, новых, совершенно подготовленных разработкою, оказалось столько, что представленный мною список моего подлежащего внесению к открытию Думы и подготовленного для него оказался настолько обширным, что Столыпин прекратил всякие настояния и все обращался к другим министрам с просьбою не отставать от Министерства Финансов.
Наступила пора составлять сметы и проекты росписи и моя работа пошла, на этот раз, очень гладко. Доходы поступали настолько удовлетворительно, что я имел возможность меньше ограничивать ведомства, да и сами они были настроены на первый год очень мирно и не слишком много запрашивали новых кредитов. Исключение составляло, однако, ведомство земледелия, которое никак не хотело войти в рамки нормального сметного порядка, и самые острые споры происходили именно с ним, при постоянной решительной поддержке его Столыпиным и притом, не столько по существу его разнообразных предложений, сколько по невероятному количеству, так называемых условных кредитов, и мне приходилось спорить на каждом шагу относительно невозможности заносить в сметы того, что не оправдывается действующим законом и требует, во всяком случае, немалого срока для проведения нового закона через две инстанции.
Особенно трудно было мне в тот короткий промежуток {282} времени, когда Министром Земледелия был Кн. Б. А. Васильчиков, а на правах Товарища его состоял профессор Мигулин, приуроченный Министром именно к бюджетной работе. Начались было попытки применить к исчислению кредитов особые приемы, отличные от тех, которые были издавна усвоены ведомствами, но и это осложнение было, на первых порах, сравнительно невелико, и все наши споры оканчивались и мирно и быстро. Это приходящее осложнение повлияло, однако, быть может, на то, что Кн. Васильчиков только короткое время остался во главе ведомства.
Зато сама техника составления и изложения росписи дала мне на этот раз очень большую работу. Столыпин особенно горячо принял мое предложение составить на этот раз Объяснительную записку к росписи совершенно иначе, нежели она составлялась ранее, а именно - дать в ней все те разъяснения, которые могли бы помочь новому составу Думы, если только он оправдает наши ожидания в смысле готовности работать с правительством, а не вести осаду на него, как делали две первые Думы, - найти в объяснениях к росписи, как называл Столыпин, - учебник по бюджетному искусству и целый ряд таких справок, которые помогут бы новому составу заранее найти ответы на все вопросы, затронутые в оппозиционных речах второй Думы и уяснить ему, что наш бюджетный закон, который мы решились заранее энергично отстаивать от попыток сломать его, вовсе уж не так плох, как развивает этот вопрос оппозиционная печать, и что он дает народному представительству весьма большой простор для продуктивной работы. Мне такая задача дала, конечно, большую лишнюю работу, но она же принесла мне потом и огромную пользу, потому что помогла быстро отстранить попытки оппозиции опорочить нашу точку зрения.
Я должен при этом сказать, что при том прекрасном личном составе Министерства,. которым я был окружен, и при таких выдающихся сотрудниках по бюджетному делу, как Начальник Бухгалтерского Отдела Департамента Государственного Казначейства Дементьев, мои Товарищи: Н. Н. Покровский, С. Ф. Вебер и И. И. Новицкий и целый ряд выдающихся старших служащих, самое сложное дело спорились у нас, и не раз в заседаниях Совета Столыпин с завистью говорил мне: "вот, если бы у меня были также сотрудники, и я бы так же работал, как работают в Министерств Финансов, но у меня самого нет такого навыка в работе центральных управлений, да и мои {283} сотрудники как-то не могут все еще привыкнуть к изменившимся условиям законодательной работы".
По мере изготовления объяснительной записки к росписи я представлял ее на рассмотрение Совета, никаких ни от кого замечаний не получил и, заблаговременно, подготовил и мою речь в Думе, тогда настанет пора давать общие, по росписи, объяснения. Столыпину она настолько понравилась, что он открыто заявил в Совете, что принимает ее как учебник лично для себя, и ему принадлежала мысль о переводе ее на французской язык для того, чтобы иностранная пресса познакомилась с нашим общим финансовым положением, которое, по справедливости, показало, ко времени открытия третьей Думы большое укрепление, по сравнению с тем, каким оно было во время созыва первых двух Дум.
Я не судья, конечно, в моем собственном деле, но, перечитывая уже в Париже, в изгнании, в 1929-м году мою первую думскую речь, я глубоко переживал впечатления этого отдаленного дня, когда впервые, после всех унизительных испытаний 1906-го и первых дней 1907-го года привелось почувствовать, что я окружен не одними врагами и могу отстаивать, с надеждою на успех, те взгляды, которые я считал правильными и полезными для государства.
Государь также оставил у себя текст моего бюджетного выступления и, продержавши его у себя почти две недели, вернул мне ею с целым рядом отчеркнутых мест, по-видимому остановивших на себе его внимание, а наверху написал: "Дай Бог, чтобы новая Государственная Дума спокойно вникла во все это прекрасное изложение и оценила какое улучшение достигнуто Нами в такой короткий срок, после всех ниспосланных Нам испытаний".
Я передал этот экземпляр моего предполагаемого думского выступления в Департамент Государственного Казначейства и поручил разослать копии во все Департаменты, с резолюциею Государя и, конечно, ни одна, архивная работа большевиков не упомянула о ней, да, вероятно, она и не сохранилась, среди всеобщего разрушения.
Получили мою объяснительную записку к росписи на 1908 год также все газеты без всякого изъятия.
Две газеты уделили ей более других внимания: Новое Время и Речь. Первое отозвалось очень сочувственно как об общем финансовом положении России, так и о самом способе представления сметного материала народному представительству"
