Сталин (Предтеча национальной революции) - Дмитриевский Сергей Васильевич (книги хорошего качества .TXT) 📗
В Совнаркоме переполох. Переговоры вести, условия заключать, о деле разговаривать — пожалуйста. Но здесь — торжественный визит, церемония какая то, непонятная, непривычная. К чему?
Но принять нужно. Кому? Может быть, Сталину? Он комиссар по делам национальностей. Сталин машет и руками и ногами, хохочет: какой он ре-пре-зан-тант!.. Комиссару юстиции? Тоже нет. Надо Ленину.
Ленин обводит глазами помещение правительства. Только не здесь, не в этом сарае. Велит провести делегацию в комнату почище. Обдергивает полы пиджачка, поправляет съехавший на сторону старенький галстук. Выбегает. Возвращается через несколько времени, сконфужен, раздражен.
— Отделался. Только морщились они. По лицам видно было: мы люди вежливые, порядки знаем, приехали благодарить, но какое же вы все-таки правительство! Ну, и правы. Какое мы к черту правительство! Курам на смех… А тут я еще не сообразил, как с ними говорить, думал — Свинхувуд, революционер, каторжанин, и прямо: здравствуйте, товарищ. Ну, они так и скисли. Отвечают: здравствуйте, господин председатель… Господин!!
Усмехнулся.
— Ничего, научимся!
И научились в конце концов… Но пока что хаос, никаких традиций, никакого ритуала.
И Смольный живет своей жизнью, а Петроград, а страна — своей. И все говорят — одни с горькой болью, другие со злобной радостью:
— Какое это правительство!.. Они и месяца не продержатся…
Открыто, вызывающе собираются разные организации, ставящие своей задачей борьбу с новым правительством. Во главе революционная демократия, круги умеренной буржуазии. Говорят, захлебываются в речах. Жесткие пальцы матросских рук судорожно тискают винтовки. Эх, пальнуть бы! Но правительство молчит. Правительство пока не трогает этих людей. С ними даже, убаюкивая их мечтами о власти, оно ведет переговоры. Эти люди ему не опасны.
Почти открыто происходят заседания членов свергнутого Временного правительства. Оно считает еще себя законной властью в стране, и даже публикуется об этом сообщение, и газеты его печатают.
Керенского, правда, нет, он передал свои полномочия Авксентьеву. Но и Авксентьев в заседания не ходит. Председательствует Прокопович, министр чего-то. Нет и большинства из министров, они разъехались по стране, изливаются там в речах, истощаются в бесплодных совещаниях, дезорганизующих антисоветское движение. Но заседают товарищи министров, и заседаниям ведутся протоколы, работает канцелярия, ведутся сношения со ставкой фронта, с саботирующими советскую власть министерствами.
И это нелегальное правительство имеет еще авторитет, имеет фактическое влияние на дела — и могло бы принести большой вред новой власти, если б только заседали в нем иные люди. Но большевики знают, с кем имеют дело!
Перед «Временным правительством» встает вопрос «о формальном непризнании сенатом большевистской власти как таковой». Подумаешь: кому какое дело, признают власть отправленные на покой старички, живые трупы прошлых режимов, или нет! Но вопрос обсуждается живо и серьезно. «Единственно, чего сенаторы боялись, — вспоминает один из членов этого „правительства“, Демьянов, — это выхода при обсуждении вопроса из рамок законности и перехода в политическую демонстрацию. Обошлись без демонстрации, а большевикам показали свое место».
Обсуждали вопрос о денежных выдачах. В то время, как советская власть сидела вследствие саботажа чиновников без денег, подпольное «Временное правительство», оказывается, могло распоряжаться и эмиссией, и выдачами денег.
Антибольшевистский Комитет спасения родины и революции, одно из многочисленных инвалидных учреждений того времени, обратился к «правительству» с просьбой отпустить ему 400 000 рублей. Деньги нужны были на издание антибольшевистских брошюр и прокламаций для распространения в войсках. «Эта задача, — вспоминает Демьянов, — могла тогда иметь некоторый успех. В войсках все же царила некоторая двойственность настроения и некоторая отсюда нерешительность».
Одновременно чиновники учреждений обратились к правительству с просьбой досрочно выплатить им жалованье. Чиновники рассуждали вполне резонно:
— Саботаж возможен только в том случае, если у нас будет на что существовать с семьями. Со дня на день Временное правительство может оказаться в невозможности распоряжаться суммами. Большевики же при выплате жалованья поставят непременным условием возобновление работы.
«Поднялись бесконечные споры — можно ли допускать нарушение закона о порядке выдачи жалованья».
Решительнее всех выступал председатель этого странного собрания Прокопович:
— Не имеем права!
Грозил даже «уходом с поста». Наконец, решили: из казначейства деньги на выплату чиновникам взять, но самую выплату произвести в установленный законом срок.
А Комитету спасения в деньгах так и отказали.
— Мы не имеем права тратить народные деньги на партийную борьбу, — говорил Прокопович.
О том, что решается вопрос о дальнейших судьбах народа, он, очевидно, не думал. Форма прежде всего!
…В дни Октябрьского переворота Сталин проходил по Невскому проспекту, направляясь к штабу округа.
Цепь матросов перегораживала Невский. На них напирала большая толпа. Все хорошо одетые люди, мужчины, женщины. Среди них много «вождей» революционной демократии: Авксентьев, Прокопович, Хинчук, Шрейдер, Абрамович. Они требовали пропустить их в Зимний дворец, где еще сидело Временное правительство. Кричали истерически:
— Идем умирать в Зимний дворец!
Матросы не пропускали. Сначала были спокойны, потом, когда толпа стала настойчивее, раздались крики возмущения, ругань, матросы озлобились.
— Пошли прочь, — закричал один из них. — Сказано — не пустим! А если что — прикладами, а понадобится, будем стрелять.
Новые крики возмущения и гнева. Тогда министр Прокопович взобрался на какой-то ящик, замахал зонтиком, призывая к тишине, и произнес речь:
— Товарищи и граждане, — сказал он. — К нам применяют грубую силу. Мы не можем запятнать руки этих темных людей своей невинной кровью. Быть расстрелянными этими стрелочниками — это ниже нашего достоинства. Вернемся в Городскую думу и займемся обсуждением наилучших путей спасения родины и революции [5].
…Сталин плюнул и пошел через цепь матросов, показывая свой пропуск. И эти люди думали удержать власть в своих руках в революционную эпоху!
Но были другие люди — и они представляли собой действительную опасность, потому что они мало говорили, но зато упорно работали. Это были правые национальные круги.
Сразу же после Октябрьского переворота они сделали попытку выхватить из рук большевиков власть: произошло восстание юнкеров. Оно было подавлено. Национальные круги поняли, что их пассивность в Октябрьские дни была ошибкой. Но не отчаивались, рук не складывали. Работа в военной среде продолжалась.
Через десять дней после переворота был арестован ряд руководителей офицерской организации. Среди них один из активнейших людей национального лагеря, Пуришкевич. При нем нашли письмо, адресованное генералу Каледину, донскому атаману.
«Организация, в коей я состою, — писал Пуришкевич, — работает не покладая рук над спайкой офицеров и всех остатков военных училищ и над их вооружением. Спасти положение можно только созданием офицерских и юнкерских полков. Ударив ими и добившись первоначального успеха, можно будет затем получить и здешние воинские части, но сразу без этого условия ни на одного солдата рассчитывать нельзя… Казаки в значительной части распропагандированы… Властвуют преступники и чернь, с которыми теперь нужно будет расправляться уже только публичными расстрелами и виселицами. Мы ждем вас сюда, генерал, и к моменту вашего подхода выступим со всеми наличными силами».
Тут была реальная опасность — и новая власть сознавала это. Она готова была даже на соглашение с национальными кругами. Ленин серьезно обдумывал возможности такого соглашения, в то время как вопрос соглашения с кругами «революционной демократии», с социалистическими партиями он считал несерьезным, нестоящим делом, рассматривая переговоры с ними только как выигрыш времени, как дипломатическое прикрытие военных действий.
