Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Шубин Александр Владленович
Прежде всего, Махно недоволен тем, что большевики игнорируют интересы крестьянства. Недовольство революцией, идущей из города, все более усиливается: «Без тесного сотрудничества с крестьянством властолюбивому городу и заражающемуся поневоле его властолюбием пролетариату самому не построить новой свободной общественной жизни» {152}.
Особенно резко, по мнению Махно, властолюбие города усилила теория диктатуры пролетариата. Махно выступает против тех, кто поддержал эту диктатуру: «Видимо, эти безответственные крикуны… и не думали о том, что созданием этой диктатуры они разбивали единство своего классового трудового организма на пользу не революции, а врагам ее» {153}. Крикуны — это большевики. Но в это время они не кричали, а действовали.
Летом над большевистской властью нависла угроза гибели. Ленин заявил, что Советская республика должна превратиться в «единый военный лагерь». Все предприятия переводились на военное положение. Большевистские руководители требовали беспрекословного подчинения и угрожали несогласным немедленным расстрелом. Рыночные отношения купли-продажи, свободного товарообмена заменялись распределением продуктов с помощью государственных органов. Большевики воспользовались войной, чтобы ускорить создание общества, в котором все сферы жизни управляются единым руководством.
Срочно формировалась новая армия. Старая армия разошлась по домам. Отряды Красной гвардии и интернациональные части, состоявшие из военнопленных-коммунистов, нужны были не только на фронте, но и в тылу для защиты диктатуры. Спешно мобилизованные новые части были нестойки. Постепенно в них укреплялась дисциплина — где-то с помощью расстрелов, а где-то — убеждения, веры в необходимость разгрома «буржуев» ради «светлого будущего». Отступавшие с Украины отряды разоружались, некоторые их командиры были расстреляны. Под эту чистку чуть не попал и сам Махно, но он вовремя предъявлял мандат председателя Комитета защиты революции. Бумага производила впечатление, и Махно ехал дальше. Из Саратова ему пришлось бежать в Астрахань, чтобы не попасть в ЧК — знакомые анархисты устроили перестрелку. Поработав в агитотделе Астраханского совета, Махно снова сел на пароход.
Его интересовала Москва — центр Советской земли, «бумажной революции», откуда исходили декреты, приезжали комиссары, переворачивающие с ног на голову значение слов «власть советов». Москва встретила Махно бесконечными митингами, спорами обиженных анархистов и левых эсеров (до их вооруженного выступления против большевиков оставались считанные недели), лекциями анархистских теоретиков на отвлеченные темы (особенно Махно понравился А. Боровой), множеством бумаг, необходимых даже для того, чтобы где-то остановиться на ночлег. Поняв, что москвичей испортил квартирный вопрос, Махно тоже включился в борьбу за комнатку, авантюрно размахивая своим мандатом. Поскольку мандат был заграничным (украинским), вопрос о выделении места под солнцем товарищу Махно увяз в канцеляриях на самом высоком уровне, и чтобы разобраться в нем, Махно одним прекрасным июньским днем направился в Кремль. Выстрелы террористов еще не гремели, и Махно почти беспрепятственно попал в цитадель большевизма. В своих мемуарах он смеется над слухами, «что к этим в своем роде земным богам добраться недоступно». Пройдет несколько месяцев — так и будет.
В Кремле сновало множество ходоков с различными болями и нуждами — большевистская власть, начавшая с передачи власти на места, теперь все замыкала на центр. Ленину приходилось решать вопросы о выделении гвоздей Н-скому уезду и заготовке дров в М-ске. Несколько человек в Кремле пропускали «через себя» тысячи людей. Ленин беседовал с ними, и десятилетия спустя тогдашние ходоки вспоминали, с каким интересом он вникал в их проблемы. Ленина интересовали не гвозди, а люди — источник стратегической информации о том, чем дышит Россия (в широком смысле слова — ведь Украину называли Югом России), какие лозунги увлекают ее (то, что не очень волновало белых генералов). Махно был одним из таких ходоков. Его тоже интересовала не квартира — о ней в разговоре как-то забыли. Это была встреча на высшем уровне — революционная власть встречалась с одним из представителей революционного народа.
По описанию Махно, беседа со Свердловым началась с обсуждения поражения советской власти на Украине. Свердлов видел причину в контрреволюционности украинских крестьян, Махно — в оторванности Красной гвардии от крестьянства. «Эшелонная война» красных, при которой они быстро продвигаются, чревата отсутствием связи с местным населением. Поэтому и откатывались красные также быстро, как и наступали. Махно пытается убедить Свердлова в том, что причины холодного отношения населения к большевикам следует искать не в недостатках крестьян, а в самой большевистской политике.
В то же время оппоненты сходятся в принципиальных вопросах, не замечая, что под одними и теми же формулировками они могут понимать совершенно различные вещи: «Да какой же вы анархист-коммунист, товарищ, когда вы признаете организацию трудовых масс и руководство ими в борьбе с властью капитала?! Для меня это совсем непонятно! — воскликнул Свердлов, товарищески улыбаясь — Анархизм, — сказал я ему, — идеал слишком реальный, чтобы не понимать современности и тех событий, в которых так или иначе участие его носителей заметно, чтобы не учесть того, куда ему нужно направить свои действия и с помощью каких средств» {154}. Свою мысль Махно подкрепляет опытом анархистского движения на Украине, где по его мнению «Черная гвардия» показала себя более организованной, чем «Красная».
Собеседник показался Свердлову любопытным, и он провел его к Ленину. В разговоре со Свердловым и Лениным Махно излагает им от имени крестьянства свое видение принципов советской власти: «Власть советов на местах — это по-крестьянски значит, что вся власть и во всем должна отождествляться непосредственно с сознанием и волей самих трудящихся, часто сельские, волостные и районные советы есть не более, не менее, как единицы революционного группирования и хозяйственного самоуправления на пути жизни и борьбы трудящихся с буржуазией…» {155}
Ленин не без основания заметил, что такой взгляд на вещи анархичен. Завязалась дискуссия об анархизме. Ленин, по утверждению Махно, высказывался об анархизме снисходительно и даже считал, что его распространение среди крестьян «было бы отрадно, так как это ускорило бы победу коммунизма над капитализмом и его властью». Анархизм в деревне наносной, его можно легко изжить. Но в принципе анархизм ведет к раздроблению революционных сил. Цели ведь у нас одни, но анархисты менее организованы и совсем утопичны. «Большинство анархистов думают и пишут о будущем, не понимая настоящего: это и разделяет нас, коммунистов, с ними… в настоящем они беспочвенны, жалки, исключительно потому, что они в силу своей бессознательной фанатичности реально не имеют с этим будущим связи» {156}. Написано стилем Махно, но мысль вполне ленинская.
Это высказывание серьезно задело Махно, он парировал: «Ваших большевиков в деревнях совсем почти нет, или, если есть, то их влияние там совсем ничтожно. Ведь почти все сельскохозяйственные коммуны на селе были созданы по инициативе анархо-коммунистов».
Об этой беседе мы знаем из мемуаров Н. Махно, которые, как мы видели, не всегда точны. Однако ничего невероятного в такой встрече нет.
Описание этого диалога в мемуарах Махно достаточно правдоподобно: будущий непримиримый враг большевизма уважительно отзывается о Ленине, он самокритичен и словно смотрит на беседу со стороны: «Но скверный, если можно так выразиться, характер мой, при всем моем уважении к Ленину, которое я питал к нему при данном разговоре, не позволил мне интересоваться дальнейшим разговором с ним» {157}, — пишет Махно о своем настроении после обидных ленинских слов об анархизме.
