Крушение России. 1917 - Никонов Вячеслав (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt, .fb2) 📗
Ссылки на акт Михаила Александровича как на источник легитимности правительства еще встречались в первые дни революции. Так, Милюков убеждал Мориса Палеолога, что власть он и его коллеги «получили, наследовали от великого князя Михаила, который передал ее нам своим актом об отречении» [2442]. Но позднее и Милюков признавал, что таким источником акт не являлся: «Уходившая в историю власть пробовала дать этому правительству санкцию преемственности, но в глазах революции этот титул был настолько спорен и так слабо сформулирован самим Михаилом Александровичем, что на него никогда впоследствии не ссылались» [2443]. У Временного правительства не было никакой легитимности, кроме революционной.
Но как документ политический акт Михаила был замечателен. Каждый мог прочесть в нем то, что хотел. Это многих примирило с действительностью и позволило избежать немедленного правительственного кризиса.
Набоков последовал за министрами в Таврический дворец, чтобы убедить Милюкова вернуться в правительство: «Не говоря уже о впечатлении разлада с первых же шагов, о последствиях для партии, которая была бы сразу сбита с толку, о тяжелом положении остающихся министров-кадетов, с уходом Милюкова Временное правительство теряло свою крупнейшую умственную силу и единственного человека, который мог вести внешнюю политику и которого знала Европа… Придя в Таврический дворец, я тотчас нашел Милюкова. С ним в этот день на ту же тему уже говорил Винавер, также убеждавший его изменить свое решение. Я прочитал ему текст отказа Михаила. Его этот текст удовлетворил и, кажется, послужил окончательным толчком, побудившим его остаться в составе Временного правительства» [2444]. Воспрянувший духом Милюков тут же предложил Набокову занять пост финляндского генерал-губернатора, но тот не захотел уезжать из столицы и тем же вечером стал Управляющим делами Временного правительства.
Милюков излагал цепь событий по-другому: с Миллионной он поехал домой, где уснул, сломленный бессонными ночами и крахом надежд. «Через пять часов, вечером, меня разбудили. Передо мной была делегация от центрального комитета партии: Винавер, Набоков, Шингарев. Все они убеждали меня, что в такую минуту я просто не имею права уходить… Я уже и сам чувствовал, что отказ невозможен — и поехал на вечернее заседание министров» [2445].
Милюков, в свою очередь, уговорил остаться Гучкова, чье место уже готов был занять полковник Энгельгард. «Милюков мало надеялся на благоприятный исход событий, но он все же был большим оптимистом, — объяснял Гучков много лет спустя. — Объясняется это разницей впечатлений, которые мы получали от наших ведомств. Ему в министерстве иностранных дел приходилось иметь дело с полными радужных надежд дипломатами, а мне — с бунтующими солдатами» [2446]. Как бы то ни было, вечером Гучков вновь был в правительстве, причем с портфелем не только военного, но и морского министра.
Вечером 3 марта Временное правительство смогло собраться на свое первое формальное заседание в полном составе. Продолжалось оно около шести часов и было посвящено одному вопросу: в каком виде публиковать акты об отречении. Рассказывает призванный на заседание в качестве хранителя оригинала акта Николая II замминистра транспорта Ломоносов:
«— Как назвать эти документы?
— По существу — это суть Манифесты двух императоров, — заявил Милюков.
— Но Николай, — возразил Набоков, — придал своему отречению иную форму — форму телеграммы на имя начальника штаба. Мы не можем менять эту форму…
— Пожалуй. Но решающее значение имеет отречение Михаила Александровича. Оно написано вашей рукой, Владимир Дмитриевич, и мы можем вставить его в любую рамку Пишите: «Мы, милостью Божьей, Михаил II…»
— Позвольте, позвольте… да ведь он не царствовал.
Начался горячий спор.
— С момента отречения Николая Михаил являлся действительно законным императором… — доктринально поучал Набоков. — Он почти сутки был императором… Он только отказался восприять верховную власть.
— Раз не было власти, не было царствования.
— Жестоко ошибаетесь. А малолетние и слабоумные монархи?» [2447]
И так далее. Милюков и Набоков изо всех сил доказывали, что отречение Михаила имело юридический смысл, только если признать, что он был императором. Похоже, лишь их волновал вопрос о придании законности власти Временного правительства. «Спор ушел в дебри государственного права, — поведал о том заседании Бубликов. — Наконец, около 2 часов ночи соглашение было достигнуто. Набоков написал на двух кусочках бумаги название актов: 1) Акт об отречении Государя-императора Николая II от престола Государства Российского в пользу великого князя Михаила Александровича; 2) Акт об отказе великого князя Михаила Александровича от воспринятия верховной власти и признании им всей полноты власти за Временным правительством, возникшим по почину Государственной думы. Над этими строками можно поставить заглавие: «Результат первых шести часов работы первого Временного правительства» [2448]. Лишь в четвертом часу утра 4 марта акты были переданы в типографию.
А пока министры предавались юридическим спорам, пространство их власти неуклонно сжималось. Причем не только политически, но и физически.
3 марта Петроградский совет рабочих депутатов, численность которого достигла 1300 человек, решил, что 13-й комнаты в левом крыле Таврического дворца ему мало, и перебрался в Белый зал, где на протяжении предыдущих 13 лет работала Дума. Благо та свои заседания прекратила. Над председательским креслом весела позолоченная пустая рама. Чхеидзе под бурные аплодисменты открыл собрание в переполненном зале: «Это место, где заседала последняя третьеиюньская Государственная дума, пусть же она посмотрит теперь, пусть заглянет сюда и увидит, кто сейчас здесь заседает… Да здравствуют все наши товарищи, которые когда-то сидели здесь, а до сегодняшнего дня томились на каторге» [2449].
Совет стал обрастать собственными комиссиями, которые брали на себя функции, параллельные правительственным. В тот день возникли комиссии продовольственная, агитационная, железнодорожная, почтово-телеграфная, финансовая, литературная, автомобильная, информационная, по заведыванию издательско-типографским делом. Через день — иногородняя и законодательных предположений. Многие из этих комиссий создавались как общероссийские органы и в дальнейшем явятся инструментами советского контроля над министерствами.
В экстренном прибавлении к № 4 «Известий Петроградского совета», датированном тем же 3 марта, огромными буквами напечатано: «Отречение от престола. Депутат Караулов явился в Думу и сообщил, что государь Николай II отрекся от престола в пользу Михаила Александровича. Михаил Александрович, в свою очередь, отрекся от престола в пользу народа. В Думе происходят грандиозные митинги и овации. Восторг не поддается описанию». Строго говоря, в Думу Караулов явиться уже не мог, овации устроил заседавший на ее месте Совет и собравшиеся, которые не могли не испытать восторга от того, что вдруг сами стали властью и опасность репрессий за бунт миновала. Однако известие об отречении породило в Совете и другую реакцию.
Керенский вспоминал, как его выдернул с известного нам заседания Временного правительства член исполкома Совета Владимир Зензинов: «Не скрывая чувства тревоги, он спешил предупредить меня, что среди членов Совета царит глубокое возмущение нежеланием правительства воспрепятствовать поездке в Ставку бывшего царя. Он сообщил, что подстрекаемый одним из членов-большевиков (я полагаю, Молотовым), Совет принял резолюцию, требующую ареста бывшего царя и его семьи и предлагающую правительству осуществить такой арест совместно с Советом!» [2450].
