Наградная медаль. В 2-х томах. Том 2 (1917-1988) - Чепурнов Николай Иванович (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Кондуктор из нашего трамвая кричала на остановке вагоновожатому трамвая № 3:
— В Нижние Котлы не ездите, там немцы!
— А вы работаете? — спрашивала женщина-вагоновожатая.
— Пока будем! Никто ничего не знает!
На Вокзальной площади творилось что-то невообразимое. Гнали стадо коров, которые с трудом пробирались между нагруженными узлами и чемоданами грузовиками, кричали женщины, плакали дети…
Отца я не нашёл и вернулся домой. Моя мама только что сожгла фотографию, на которой я был изображён сидящим и мирно беседующим со Сталиным. Фотография висела на стене. Год назад я снимался у Л. В. Кулешева в фильме «Сибиряки», и это был кадр из фильма. Сталина играл Геловани. Мама прибежала из Благушенской больницы, где она работала, и вскоре вернулась обратно, поскольку все врачи убежали и больные были брошены на произвол судьбы. Мы решили, что никуда из Москвы уходить не будем, разве что прикажет отец.
От этих дней сохранилась ещё и такая картина: на Главном проспекте (теперь Главная аллея), выходящем к шоссе Энтузиастов, то есть идущей на восток бывшей Владимирке, рабочие останавливали машины убегающих из Москвы. Для этого перегородили дорогу несколькими брёвнами, повалили телеграфный столб. Добро растаскивали, но людей при мне не били и не убивали — бросая своё добро, они сами быстро убегали в близлежащий Измайловский лес. И вот я видел, как открывали багажник начальственной машины «ЗИС-101» и вытаскивали оттуда ящик со сливочным маслом. Бац его об асфальт! И женщины руками нагребали куски масла и складывали их в подолы.
Такая суматоха продолжалась два дня, а на третий в Москве появились солдаты в полушубках и с полуавтоматическими винтовками. (Мне помнится почему-то, что обуты они были в валенки, хотя зима ещё не наступила. Может быть, я что-то путаю… Полвека всё же прошло.) Их расставили вдоль улиц, появилась милиция; порядок был восстановлен. Мы вернулись на завод и начали вновь точить на токарных станках корпуса мин. Не знаю, как в других местах, на нашем заводе никаких репрессий не было. Вроде никого не арестовали, не слышно было…
После памятных для москвичей дней 15—16 октября из Москвы стали срочно эвакуироваться заводы, фабрики и другие предприятия; нас, молодых рабочих, отправили на строительство оборонительных сооружений, или, как тогда говорили, «на рытьё окопов», хотя никаких окопов мы не рыли, а копали противотанковые рвы.
Отъезд происходил так: нас собрали прямо у станков около девяти утра и дали на подготовку три часа. (Работали мы тогда в две смены, по двенадцать часов каждая — с восьми и до восьми — без выходных.) Явиться с тёплой одеждой, со сменой белья, с ложкой и кружкой приказано было в двенадцать. Все пришли вовремя, опоздавших и уклонившихся не было. Построили во дворе завода, распределили по ротам, назначили командиров — и в путь!
На Каланчевке сели в грузовик и направились под Можайск. К сожалению, я не запомнил название посёлка, в котором мы остановились. Все жители из него были эвакуированы, и нас распределили по домам, где были все необходимые хозяйственные вещи и даже заготовленные дрова. Я попал почему-то в дом испанцев, где было полно хорошей одежды и книг на испанском языке. Жильё у нас оказалось весьма удобным, но на работу приходилось ходить сначала три, а потом пять километров. Нашему заводу определили участок и поставили задачу — вырыть противотанковый ров, стена которого, обращённая к врагу, отвесная, а противоположная — пологая. Выходило так, упрётся вражеский танк в эту стену, а дальше ему не пройти. Не могу теперь сказать, какой глубины был ров и какой высоты земляная стена, но тогда вырытый нами ров казался очень глубоким.
В своём дневнике 1941 года я прочёл: «Вставали в пять или в половине пятого, пили кипяток и шли по шоссе, а потом по грязи. Брали лопаты и… до пяти. Первые дни было туго, всё болело. Обратно еле шёл. Какой-то дедушка даже сказал мне: „Эх ты, молодой, а ноги волочишь, как старик“. Иногда просто руки опускались, казалось, невозможно больше пошевелить ни рукой ни ногой. Привели на такой участок, где в липкой глине совсем невозможно двигаться, ноги по щиколотку уходили в красную вязкую грязь. Как схватит, ноги не вытянуть…»
Работа казалась вначале невыносимо тяжёлой, но ко всему привыкает человек… Привыкли и мы орудовать лопатой от зари до зари. На обеденный перерыв нам полагалось полчаса. Гречневую баланду или суп из пшена съедали здесь же, на краю рва.
Началась зима, пришли трескучие морозы. Замечу, первая военная зима была на редкость холодной. А мы-то оделись по-осеннему: ведь выезжали, как нам говорили, всего на десять дней. Да и что у нас была за одежда? Стёганка, кепка да дырявые сапоги. Напяливали на себя всё, что удавалось найти в пустых домах. Поверх всего набрасывали мешок, он хорошо спасал от дождя. Мёрзли ещё и оттого, что было голодно. Но вот разрешили нам в свободное от работы время (стало быть, ночью) копать на полях картошку. Её уже давно схватил мороз, но ничего, ели мороженую.
Сырость, голод, холод, а больных что-то не припомню. На судьбу тоже никто не жаловался, наоборот, весело соревновались, пели, шутили, много смеялись. Даже начавшиеся бомбёжки не смогли побороть в нас оптимизма. Первая пришлась как раз на время обеда. Налетели в первом часу дня немецкие корректировщики с двумя фюзеляжами — «рамы», как мы их тогда называли. Три самолёта. Они шли вдоль линии обороны и полосовали по нам из пулемётов, бросали мелкие осколочные бомбы. Мы, конечно, готовились к налётам, давно уже вырыли узкие траншеи-щели, проводились и учебные тревоги, однако первая настоящая бомбёжка, как это всегда бывает, застала нас врасплох, не все успели нырнуть в щели. Убитых на первый раз не было, но кое-кого всё же ранило. И пришлось застрелить лошадь, которая привозила нам баланду. У неё вырвало нижнюю челюсть. Она не кричала, а только пригибала голову к земле и шевелила верхней кровоточащей губой, будто хотела поднять что-то с земли.
В конце ноября нас вернули на завод. За «окопы» полагалась медаль «За оборону Москвы». Но я её так и не получил.
Медаль «За оборону Кавказа». 1944 г.
Медаль «За оборону Кавказа» учреждена Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 мая 1944 года. Всего медалью «За оборону Кавказа» награждено около 870 тысяч человек.
В положении о медали сказано:
Медалью «За оборону Кавказа» награждаются все участники обороны Кавказа — военнослужащие Советской Армии, Военно-Морского Флота и войск НКВД, а также лица из гражданского населения, принимавшие непосредственное участие в обороне.
В июне 1942 года война пришла к Эльбрусу, в Баксанское ущелье, широко известное нынче как крупнейший центр альпинизма, туризма и горнолыжного спорта. Враг взял Пятигорск, Ессентуки, Кисловодск, Черкассы, Карачаевск и вышел в некоторых местах к Главному Кавказскому хребту. Гитлеровцы стремились перейти Кавказ, для того чтобы овладеть Закавказьем, черноморскими портами и, главное, захватить Баку, получить доступ к «чёрному золоту».
Красная Армия отступала с боями по Баксанскому ущелью, поднимаясь всё выше и выше в горы. В начале августа Баксан оказался отрезанным от предгорий, а части Красной Армии — запертыми в горах. Путь к спасению был один — через покрытые ледниками и вечными снегами перевалы в Сванетию. В ущелье вместе с нашими воинскими частями попали в трудное положение и работники Тырныаузских рудников. Здесь собралось более тысячи шестисот женщин, детей и стариков, которых надо было спасать от врага. Как перевести их через перевал Бечо или Донгуз-Орун, слабых, больных, беспомощных? Без определённой подготовки и специального снаряжения эти перевалы не могут быть пройдены и сейчас тренированными туристами.
Наши части отбивались от фашистов, теснивших их снизу. И вдруг враги появились сверху. Гитлер бросил сюда специально подготовленные для войны на Кавказе горно-стрелковые дивизии, в том числе знаменитую дивизию «Эдельвейс». Все офицеры и солдаты этого подразделения были альпинистами и горнолыжниками. В течение двух лет они проходили специальную подготовку в Альпах. И вот эдельвейсовцы, обойдя Эльбрус, вышли на его склоны через перевал Хотю-Тау. Таким образом, они зашли в тыл наших отступающих по Баксану частей. Гитлеровцы двигались большой колонной, вели с собой ишаков и мулов, нагруженных оружием и боеприпасами. Они заняли высокогорную гостиницу «Приют одиннадцати» на Эльбрусе (4200 метров над уровнем моря), Старый кругозор и Ледовую базу. Пустив в ход привезённые лёгкие горные орудия, миномёты и пулемёты, немецкие горные стрелки пытались с ходу захватить Терскол, но вынуждены были отступить.
