Лапландцы. Охотники за северными оленями - Боси Роберто (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Может показаться странным, что такое глубокое почитание медведя не мешало лапландцам охотиться на него. Они были вынуждены делать это из-за трудности добывания пищи. Охота на медведя сопровождалась сложным ритуалом. Он начинался с поиска медведя и не заканчивался до тех пор, пока не проходило несколько дней после того, как его удавалось убить.
Члены охотящейся группы встречались у палаток или хижин, нарядившись в одежды ярчайшего голубого цвета, с красными и желтыми украшениями, с браслетами на запястьях и нарисовав на руках священные символы. Затем они погружались в молчание, особенно стараясь не произносить слово «медведь», ибо тогда все их планы нарушатся и медведь разгневается прежде, чем придет время. Почти у всех примитивных народов мы обнаруживаем это суеверие – стоит произнести название духа или животного, и он тут же появится. Лапландцы – не исключение. Самое большее, что допускалось, было упоминание о «Старом Уне», или «Старых Лесных Яблоках», или о «Медовых Лапах». Ожидалось, что преследуемый зверь мог вступить в жестокую борьбу. Лапландцы изобрели метод охоты, благодаря которому человек был освобожден от обвинения в убийстве, ибо не наносил смертельного удара. Нападение планировалось на то время, когда животное только выходило из зимней спячки и все еще было в своей берлоге – в марте или апреле. За несколько дней до охоты вокруг берлоги по снегу прочерчивалось кольцо, обозначавшее владение нашедшего берлогу; в некоторых районах такая берлога была предметом торга.
В берлогу незаметно входили наиболее смелые. Животное, возмущенное этим вторжением, вставало на дыбы, идя на своих врагов. Здесь его ждало множество саи-те, длинных, острых, обитых железом копий, которые и протыкали медведя, когда он бросался вперед.
Отправив на тот свет «мудрейшее» животное, охотники опускались на колени и просили у него прощения. Если все были целы и невредимы, они благодарили его. Некоторое время им не позволялось прикасаться к животному. При получении знака от руководителя охоты они вставали с хвалебной песнью радости и благодарности на устах. Затем, все еще напевая, охотники возвращались на лагерную стоянку.
Женщины, услышав отдаленный победный клич охотников, готовили им радушный прием. Они раскрашивали лица красноватой пастой, полученной при жевании березовой коры, и начинали петь хором. Песни, которые они пели, имели у лапландцев различные названия, но это, как правило, были импровизации, подобно известным юоигос, большую коллекцию которых собрал Армас Лаунис примерно пятьдесят лет назад. (Эта коллекция представляла норвежскую и финскую Лапландию; песни шведских лапландцев были собраны Карлом Тиреном.) Возможно, это были версии чрезвычайно древних песнопений, вдохновленных мифом о медведе. До настоящего времени некоторые лапландцы утверждают, что они пелись на тайном языке. Мог ли это быть первоначальный дофинский язык?
Обратный поход людей возглавлял охотник, который первым выследил животное до его логовища. Он нес копье, на которое накололся медведь. На его наконечнике было надето магическое кольцо, обычно медное. Когда мужчины достигали лагеря, женщины внезапно смолкали. Только собаки, которые принимали участие в охоте, все еще возбужденно лаяли. А затем следовал ритуал, который имел смысл очищения и возрождения. Если лапландцы считали медведя диким существом, странно связанным с племенем (чем-то очень близким к перевоплощенному предку), то теперь, когда они убили его, они фактически становились участниками смерти этого предка. Поэтому выживание всего сообщества подвергалось опасности и следовало прибегнуть к очищению.
После возвращения в лагерь охотники входили в свои хижины не через откидные входные заслонки, а с противоположной стороны: они вползали под кожами позади боаш-шо. Женщины входили обычным способом. Все снимали свои головные уборы. Теперь мужчины кланялись обнаженной головой, чтобы получить от женщин плевок слюной с пережеванной березовой корой. Собакам также плевали на голову, а затем привязывали их к жердям палатки медными цепями.
Какое объяснение лежит в основе этого обряда? Какое значение мы можем придавать цветовому фактору – красной пасте, которой женщины обмазывали свои лица, плевку красного цвета, который получали мужчины и собаки? Можно только предполагать, что эта практика восходит к тому времени, когда североевропейские охотники обычно обрызгивали павшего товарища красной охрой. Придавая этот цвет умершему, они стремились восстановить его жизнь. Мы знаем, что в некоторых странах этот обычай продолжался до конца бронзового века. Если мы действительно имеем здесь дело с каким-то реликтом древних обрядов, то значение красной пасты из коры березы станет достаточно ясным; охотники убивали животное, с которым они чувствовали себя странным образом связанными; поэтому их самих касалась его смерть. Момент убийства отмечался триумфальными криками мужчин. Женщины, остававшиеся дома, услышав эти крики, считали, что смерть коснулась теперь не только их мужчин, но и их тоже. Именно поэтому в этот момент они обмазывали свои лица красным. Это был обряд возрождения. Совершив это, они снова входили в палатку привычным образом. Поскольку женщины ждали мужчин, что-бы поприветствовать их у каменного очага, то они некоторым образом персонифицировали творящую богиню Маддар-акко. Теперь Маддар-акко, через свою дочь Сар-Ак-ку, которая жила под каменным очагом, получала право дать жизнь. Ради получения этого блага люди стояли с непокрытой головой. Женщины обновляли им жизнь, выплевывая на их голову слюну цвета жизни. Собаки, верные товарищи северных мужчин, также получали знак возрождения.
Трудно объяснить значение следующей стадии ритуала. Женщины смотрели на мужчин через небольшие кольца из отполированной меди, все время поддерживавшие откидные створки палатки, через которые они стремились выйти. Эти кольца были на копьях тех охотников, которые первыми напали на след медведя. Имели ли они какую-то аналогию с кольцом, прочерчиваемым вокруг логовища медведя и устанавливающим право на охоту? А может, это были половые символы, какие, например, используют многие примитивные народы? Для амулетов, которые часто носили в качестве защиты от бесплодия или смерти, были характерны формы круга и ромба.
На следующее утро после того, как охотники благополучно приносили мертвого медведя в лагерь, повторялся обряд предыдущего дня. После этого начинались празднества. Каждый ел свою порцию, причем с большой осторожностью, чтобы не сломать одну определенную кость скелета, для которой, в конце концов, вырывали могилу. К ней приставляли человека, который объявлял: «С пришествием следующей весны ты снова воскреснешь, будешь бродить по холмам и спать в миртовом ложе. Прости нам теперь, забудь, что мы убили тебя. Однако не мы тебя убили. Это было оружие, которое было в наших руках».
Рис. 48. Раненый медведь; доисторический пещерный рисунок в Jle-Tpya-Фрер, Арьеж, Франция.
В течение целого года ни одной женщине не позволялось ездить на санях, на которых привезли медведя. Если она ослушается, то станет бесплодной – убедительное доказательство связи человека и медведя.
Считалось, что даже северный олень, который вез эти сани, был под воздействием проклятия медведя. В течение целого года женщинам запрещали ездить позади этого оленя. Почти такое же табу накладывалось и на самих охотников: в течение трех дней они не должны были общаться со своими женами, а тот мужчина, на чье копье накололся медведь, – в течение пяти. Считалось, что убийство медведя могло оказать негативное воздействие на репродуктивные способности женщин.
Рис. 49. Два изображения медведя: слева – рисунок на лапландском барабане; справа – наскальный рисунок у инбага, Афьорд, Норвегия.
