Звезды царской эстрады - Кравчинский Максим Эдуардович (книги онлайн без регистрации полностью txt, fb2) 📗
Генеральная репетиция сошла кое-как. Наступил день спектакля. В театре столпотворение вавилонское. Все разбросано, не хватало приставных кресел. Зрители терпеливо стояли в проходах. Поднимается занавес.
На сцене Калхас. Произносит традиционную фразу: «Все цветы и цветы, слишком много цветов».
Я стою за кулисами ни жив ни мертв… О, ужас! Александр Иванович продолжает и продолжает какую-то уже совсем отсебятину. Вслушиваюсь, пробую вникнуть – ничего не понимаю! В воздухе реет как будто признак скандала. Но навык старого театрального волка подсказывает мне, что все сойдет благополучно. Популярность Куприна, его личное обаяние и то, что он был кумиром молодежи, – все это спасло положение.
Публика млела от восторга, лицезрея его и забывая невнятное бормотанье продувного канальи-жреца.
Ура! Несмолкаемый гром аплодисментов. Теперь уже все было нипочем и не было места грозным предчувствиям. Я облобызал оруженосца, дежурившего в кулисах со своими бутылками!..
Ахилл-Заикин всю сцену заполнил своей гороподобной фигурой. Никогда с тех пор, как существует оперетта, не видели подмостки такого Ахилла. Если бы Оффенбах встал из своей могилы на Пер-Лашез, он сам зааплодировал бы такому великолепному Ахиллу, которого мы втиснули с величайшим трудом в кавалергардские латы. Публика осталась в полном восторге. Скромная студенческая касса обогатилась несколькими тысячами рублей. В газетах появлялись хвалебные рецензии.
Ю. Морфесси в оперетте «Прекрасная Елена»
На другой день Куприн признался: «Я сам не знаю, что я говорил, может быть, нехорошо было!» – вырвалось у него с той очаровательной застенчивостью, которая обезоруживает кого угодно.
Мы расцеловались.
– Хорошо, очень хорошо все вышло, дорогой Александр Иванович! Твое имя на устах у всей Одессы, а твое участие дает возможность студентам внести плату за право учения.
Мы часто бывали в Северной гостинице», где на открытой сцене с успехом подвизался Сергей Сокольский. Поклонницы засыпали его цветами. Но я однажды, балагана ради, сделал ему другое подношение, более прозаическое: заказал на кухне колоссальную свиную котлету, и, когда Сокольский исполнил свой номер, котлета была подана ему на сковороде.
Сокольский, догадавшись, где собака зарыта, тотчас же нашелся:
– Ах, это мозги Морфесси! Очень, очень приятно!..
А немного позже, за ужином, мы эту котлету запивали холодной водкой. На этой же самой эстраде лихо отхватывал чечетку негр Гопкинс. Это был самый красивый, самый эффектный негр, какого мне доводилось встречать. Как-то Гопкинс, женатый, между прочим, на русской казачке, приглашен был в Царском в Собрание гвардейских стрелков танцевать в присутствии государя. Там он блеснул своим коронным номером – катаньем на коньках без коньков. Он делал это с неподражаемой легкостью, давая полную иллюзию конькобежца. По окончании танца государь заговорил с ним по-английски, на что Гопкинс ответил:
– Ваше величество, я очень хорошо говорю по-русски!
– Ваша жена, я слышал, русская под данная? – спросил государь.
– Никак нет, ваше величество, моя жена казацкая подданная, – ответил Гопкинс, вообще плохо разбиравшийся во всем, что выходило за пределы виртуозной резвости его ног.
В «Северной» мы с Гопкинсом проделывали такие вещи, заранее если не прорепетированные, то обусловленные. Входит он в мою ложу. Я вскакиваю и громко кричу:
– Как вы смели ворваться ко мне!
Гопкинс что-то резко возражает. Я замахиваюсь. Звук пощечины, впечатление, что я ударил Гопкинса по лицу. На самом деле это лишь ловкий цирковой трюк, усвоенный под руководством Жакомино. Это знаем мы, но этого не знает публика. Она уверена, что и впрямь Морфесси подрался с Гопкинсом. В соседних ложах кто-то волнуется, кто-то жестикулирует. Наиболее осторожные – подальше от греха – исчезают, прихватывая своих дам. Так минуту-другую держим мы зрительный зал в напряжении, а потом целуемся и требуем шампанского. Мы довольны произведенным эффектом, но еще более довольны кутящие завсегдатаи «Северной гостиницы».
Однажды этот забавный трюк едва не завершился совсем непредусмотренным финалом. В зрительном зале сидел только что приехавший на гастроли еще новый негр, черный Геркулес и боксер. Увидев происходящее в моей ложе и не сомневаясь, что я оскорбил Гопкинса пощечиной, этот новый негр положительно разъяренной пантерою бросился ко мне, чтобы отомстить за своего компатриота. Лишь энергичное вмешательство самого Гопкинса спасло меня от кулаков темно-кофейного гастролера. Он понемногу успокоился, и мы уже совсем охладили его задорно-воинственный пыл бокалом ледяной, искрящейся влаги.
Так мы проводили время в Одессе…
Сны мимолетные, сны беззаботные снятся лишь раз…
Глава VII
Я В РОЛИ «ПОХИТИТЕЛЯ» ЮНОЙ КРАСАВИЦЫ. ДОМ ЛИАНОЗОВЫХ
Елисаветград. Переполненный концертный зал. Помещики, городское чиновничество, два эскадрона кавалерийских юнкеров в блестящей форме, еврейская аристократия Елисаветграда, дамы в бриллиантах. Зрительный зал не в полумраке, а ослепительно горит огнями. С эстрады, исполняя одну песню за другой, я вижу всех, кто сидит в первых рядах.
Моим вниманием овладела очень красивая, лет 18, девушка. Больше того – прекрасная. Здесь все – и красота внешняя, и духовное обаяние, и что-то еще неотразимо влекущее. Именно такою была эта юная шатенка, в свою очередь не спускавшая с меня своих восторженных глаз. По окончании концерта молодежь хлынула в исполнительскую комнату, где я все еще переживал не остывшие овации переполненного зрительного зала. Вместе с молодежью явилась и она, очаровательная шатенка первого ряда, и я убедился, что и фигура у нее царственная. Оказалась она Марией Загорской, дочерью крупного землевладельца и большого барина.
Молодежь, шумно запрудившая исполнительскую комнату, пригласила меня и моих артистов ужинать в кабинете той самой гостиницы, где я остановился.
Хозяйкою ужина была Загорская. Мы сидели рядом, много говорили, и я вынес впечатление о ней как о развитой, умной и самостоятельной девушке. Последнее было даже не совсем обычно для барышни с институтским воспитанием, а Маруся Загорская окончила харьковский институт, и не как-нибудь, а с шиком.
На другой день мы, птицы перелетные, двигаемся дальше в харьковском направлении. Все те, что чествовали нас ужином, плюс еще посторонняя публика, все громадной толпою густились перед курьерским поездом, вот-вот готовым тронуться. Стоя на площадке вагона первого класса, я едва успевал отвечать на вопросы и прощальные приветствия моих новых многочисленных знакомых. Среди них – и Загорская. Но я тогда только заметил в ее руке небольшой дорожный несессер, когда она легко и плавно поднялась по ступенькам вагона, очутившись рядом со мной.
…Я был влюблен в это дивное существо и почел бы за счастье соединить обе наши жизни в одну.
Не успели мы отъехать двух-трех станций, как Загорской пришла мысль:
– Знаете, вот было бы восхитительно! Заедем на несколько дней погостить к моей тетке в Саратовскую губернию…
И я нашел эту мысль восхитительной. Я нашел бы восхитительным все, что только исходило бы от нее. Я объявил моей труппе десятидневный перерыв, но труппа, узнав, что и она приглашена погостить в большую, богатую усадьбу, пошла на это с живейшей охотой. В саратовскую глушь полетела телеграмма. Имение от станции было верстах в 50. Дело было зимою. За нами выслали несколько саней-розвальней…
После наших кочевых скитаний с поезда в гостиницу, из гостиницы на поезд каким наслаждением было впивать в себя чистый морозный воздух и любоваться бегущими без конца и краю снежными равнинами.
Тетушка встретила всех нас с поистине старопомещичьим радушием; закармливала нас обильно, сытно и тонко. Музыка, пение, поездки к соседям – всё это было так ново, свежо, захватывающе. Мне вспоминались святки в усадьбе Ростовых, так гениально описанные Толстым. Да и разве моя невеста во всей своей красе русской девушки не была восторженной, поэтической Наташей?
