Мазепа - Костомаров Николай Иванович (читать онлайн полную книгу TXT) 📗

Запорожская Сечь показала татарам, что Петрику на нее нечего полагаться, но Петрик уверял Нуреддина и мурз, что в Гетманщине встретят их не так, как в Запорожье. «Все города малороссийские, — говорил Петрик, — признают меня гетманом и тогда останется разослать татар загонами в великороссийские украинные города и в малороссийские слободские полки, чтобы вывозить оттуда малороссиян на правую сторону Днепра». Петрика особенно занимала мысль вновь населить Правобережную Украину, и такая мысль нравилась бусурманам, потому что малороссияне, перешедши на правую сторону Днепра, очутились бы под турецким господством. Петрик писал письма в Чигирин и в Корсун, добиваясь, чтобы тамошние жители заранее признали его гетманом. Несмотря на грубый отказ всего запорожского коша, в Сече нашлось-таки несколько забулдыг, которые тогда пристали к Петрику.

Татары с Петриком двинулись в Украину к Переволочне [66]. Они намеревались напасть на этот городок ночью, но какой-то хлопец, пойманный татарами, ушел из их рук, просидел некоторое время закопавшись в снегу, потом вылез, прибежал в Переволочну и дал в пору знать о подходящем неприятеле. 15 января в полночь явился Петрик с татарами. Он уверял Нуреддина, что переволоченский сотник явится к нему с хлебом-солью. Вышло не так. «Наши, — говорит современное донесение, — весело поиграли с татарами; не без того, что и наших двух-трех они изрубили, зато мы их отбили знатно, и чернь косами татар рубала». Татары нахватали под Переволочною у жителей скота и овец, но салтан рассердился за это, велел перебить у грабителей лошадей и самих чуть не побил. Нужно было показать малороссиянам, что татары идут к ним как союзники и избавители, а не как наездники.

Тогда Петрик стал уверять Нуреддина, что если Переволочна не сдалась, то другой пограничный городок Кишенка непременно сдастся. Петрик встретил кишенцев, ездивших в степь за сеном, и навязал им «прелестное» письмо, обращенное ко всему товариству и к посполитым людям города Кишенки. «Прошлого лета, — писал он, — приходили мы с ордою за тем, чтоб освободить вас всех от московского ярма, но не могли тогда окончить нашего дела. Теперь, слыша, что москали и ваши паны чинят вам великие тягости, вышли мы опять вам помогать и хотим, чтоб вы в такой вольности жили на обоих берегах Днепра, как ваши предки живали при Богдане Хмельницком. Высылайте к нам своих духовных и старшин городовых; учиним согласие и пусть товариство ваше, кто захочет, идет с нами на войну тотчас, а вам никакого убытка не будет и волос не спадет у вас с головы. Если же вы послушаетесь чьего-нибудь непристойного совета, то знайте, что это вам даром не пройдет».

Подошедши к Кишенке [67], татары расположились в «подворках» (предместьи); Кишенка не высылала на поклон духовных и старшин. Напрасно прежде хвастал Петрик перед Нуреддином, будто у него в Кишенке есть приятели: они не отзывались. Петрик еще раз послал в Кишенку письмо, приглашал охотников идти с ним воевать Москву, уверяя, будто Переволочна сдалась ему. «Ступайте себе далее в Полтавщину, — отвечали кишенцы, — а мы тем временем подумаем да посоветуемся».

Тогда Петрик утешал своих союзников, что когда они подойдут к Полтаве, то дело изменится, потому что полтавский полковник с ним в соумышлении. Они зажгли подворки, где стояли, и с наступлением ночи пошли к Полтаве.

Татары расположились в окрестностях Полтавы вплоть до Старого Санжарова [68]. Часть их разошлась с загонами, разорила два села и наловила в полон множество жителей, говорят, тысяч до двух. Петрик послал в Полтаву с «прелестным» письмом какого-то монаха Гервасия. «Полтавцы! — писал он, — крымские войска пришли освободить вас от московского ярма. а порубежные городки ваши не соизволили на то, чтоб им и вам добро было. За это крымские войска пошли на ваших войной. Но его милость салтан вам дает знать: если хотите жить с крымцами в братерстве, присылайте к нему для соглашения своих старшин, к салтан прикажет воротить весь яссыр [69], сколько его взято, и скотину. При этом Петрик послал в Полтаву несколько малороссийских невольников, освобожденных из Крыма.

Но тут до Нуреддина и до Петрика дошла весть, что великороссийская и гетманские ратные силы приближаются. Гетман, следивший за движениями крымцев и Петрика, еще в декабре 1692 года дал знать в Москву. Последовал царский указ: Шереметеву с двадцатью тысячами конницы и столько же пехоты идти к рубежам украинским, а товарищу его, князю Борятинскому, стоять поблизости позади — «на страх непостоянным людям». В самарских городах поставлено было до двух тысяч Козаков из слободских полков с отрядом из великороссийских ратных сил. Полтавский полковник вовсе не шел на соединение с Петриком, напротив, собрал против него три сотни своего полка. Страх встретиться с многочисленными противными военными силами и явное нежелание малороссийских жителей поддаваться Петрику побудили татар к немедленному отступлению. Они угнали с собою множество яссыра, «о когда дошли до реки Бальчика, Петрик упросил Нуреддина отпустить пленников на волю, дабы малороссияне и теперь могли поверить, что татары им друзья. По одному известию, число татар в этом походе простиралось до тридцати тысяч, а с Петриком малороссиян было до четырехсот человек; по другому — татар было только до десяти тысяч, а приставших к Петрику малороссиян всего 80 человек.

Как бы то ни было, второе покушение Петрика потерпело такую же неудачу, как и первое. Народ ни на волос не обольстился его воззваниями, не показал желания пожертвовать жизнью и достоянием ради освобождения от московской власти, не усматривал в Петрике нового Хмельницкого, и Мазепа, казалось, имел право уверять московское правительство, что все взводимое Петриком и подобными ему зложелателями об утеснениях народу есть ложь, — в Малороссии все, старшие и меньшие, живут счастливо, в изобилии и довольстве, никто никого не насилует, никто ни от кого не терпит.

Гетман хотя и на этот раз вовсе не участвовал в отогнании татар с Петриком, однако доносил в Москву, что он поступал не так, как прежние гетманы, которые только высылали против неприятелей своих полковников, а сами уклонялись от личного участия в битвах; он же, напротив, как только услыхал, что идет Петрик в Украину с татарами, тотчас выступил к Лубнам, расставил вдоль Днепра несколько городовых и охотных полков, чтобы не допустить татар, пользуясь морозами, перебраться через Днепр по льду: оттого-то неприятель, как увидел, что в этой стороне все готовы к отпору против него, обратился на Полтавский полк, но услыша, что и там готовы отражать его, скоро бежал оттуда «сломя голову, к своим поганским жилищам».

Немаловажною причиной неудачи Петрика было то, что запорожцы не пристали к нему всем своим кошем. После бегства Петрика гетман посылал в Сечу войскового товарища Трощинского с похвалою запорожцам и с иконостасом в сечевую церковь. Но этот гетманский посол наслушался тогда в Сече «речей невежливых и ко вредительству належащих». Сердились запорожцы на гетмана, услыхавши, что он советовал строить крепость у Каменного Затона, толковали, что им выгоднее быть в мире с бусурманами, потому что с соляной и рыбной добычи «они были и сыты, и пьяны, а царского жалованья им дается мало»; некоторые же прямо отзывались: «Пусть нам хан даст плату и лошадей, так мы будем на услугах Крымскому государству». Сам кошевой Кузьменко писал к гетману грамоту, в которой уверял, что если запорожцы и заключат мир с бусурманами, то такой мир не повредит гетманскому регименту. Но в той же грамоте кошевой своей рукой приписал: «Если что здесь противного вашей милости написано, то простите мне, дураку. Я пишу по войсковому приказу, и коли б яким способом дознались, что я вам иное написал, то убили бы мене в раде».