Крушение России. 1917 - Никонов Вячеслав (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt, .fb2) 📗
Куда большее значение имела упомянутая телеграмма Николая, которую генерал получил по возвращении в поезд. Иванов информировал Псков и Ставку, что телеграмму получил и ждет дальнейших указаний. Судя по всему, тогда же Иванов прочел шифрованную телеграмму от Алексеева (единственную из девяти посланных), которая была отправлена еще утром 1 марта. Помните? «Частные сведения говорят, что в Петрограде наступило полное спокойствие: войска, примкнувшие к Временному правительству, в полном составе приводятся в порядок. Временное правительство под председательством Родзянки, заседая в Государственной думе, пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным правительством, говорит о незыблемости монархического начала России, о необходимости новых оснований для выбора и назначения правительства. Ждут с нетерпением приезда Его Величества» [2208]. И тому подобные мысли, которые совершенно не располагали к действию. Эти телеграммы — от императора и Алексеева — по сути, положили конец силовым усилиям по подавлению бунта.
Глубокой ночью в Царское Село приехали командированные генерал-квартирмейстером Генерального штаба генералом Занкевичем полковник Доманевский, назначенный руководителем штаба Иванова, и подполковник Тилле. Сергей Мельгунов на основании личной беседы с Гучковым приходил к выводу, что командирование этих офицеров было инициировано Временным комитетом или согласовано с ним, а цель их поездки заключалась в том, чтобы удержать Иванова от продвижения к Петрограду [2209]. Доманевский доложил Иванову, что «в распоряжении законных военных властей не осталось ни одной части». При таких условиях вооруженная борьба трудна, и выход представляется в соглашении с Временным правительством путем «узаконения наиболее умеренной его части».
Во время доклада в вагон Иванова прибежал начальник станции и доложил, что к вокзалу приближаются тяжелый дивизион и батальон Первого гвардейского запасного стрелкового полка. Иванов решил, что «если пойдет толпа, тысячи уложишь» [2210]. Генерал счел за благо отвести свой железнодорожный состав с георгиевским батальоном на станцию Вырица, чтобы там ожидать дальнейших указаний. Куда прибыл к 4-м утра.
А Александра Федоровна села за стол, чтобы написать мужу два письма, затем она передала офицерам два запечатанных конверта и приказала любыми способами доставить их царю. «Письмо Государыни было написано в двух экземплярах и передано офицеру конвоя хорунжему Грамотину и офицеру Сводного пехотного полка поручику Соловьеву (коренному офицеру Л.-Гв. Московского полка), — вспоминал полковник Галушкин. — Командированные Государыней офицеры должны были в зависимости от обстановки в пути сами выбирать маршрут, разъединяясь в случае нужды. Письма представляли собой маленькие пакетики, не более полутора вершков. Содержания писем никто не знал» [2211]. Но мы уже знаем. «Мое сердце разрывается от мысли, что ты в полном одиночестве переживаешь все эти муки и волнения, и мы ничего не знаем о тебе, а ты не знаешь ничего о нас. Теперь я посылаю к тебе Соловьева и Грамотина, даю каждому по письму и надеюсь, что, по крайней мере, хоть одно дойдет до тебя. Я хотела послать аэроплан, но все люди исчезли… Все отвратительно, и события развиваются с колоссальной быстротой. Но я твердо верю — ничто не поколеблет этой веры — все будет хорошо. Особенно с тех пор, как я получила твою телеграмму сегодня утром — первый луч солнца в этом болоте. Не зная, где ты, я действовала, наконец, через Ставку, ибо Родзянко притворялся, что не знает, почему тебя задержали. Ясно, что они хотят не допустить тебя увидеться со мной прежде, чем ты не подпишешь какую-нибудь бумагу, конституцию или еще какой-нибудь ужас в этом роде. А ты один, не имея за собой армии, пойманный, как мышь, в западню, что ты можешь сделать? Это — величайшая низость и подлость, неслыханная в истории, — задерживать своего Государя… Может, ты покажешься войскам в Пскове и в других местах и соберешь их вокруг себя? Если тебя принудят к уступкам, то ты ни в каком случае не обязан их исполнять, потому что они были добыты недостойным способом…
Твое маленькое семейство достойно своего отца. Я постепенно рассказала о положении старшим и Корове (Анне Вырубовой — В. Н.) — раньше они были слишком больны — страшно сильная корь, такой ужасный кашель. Притворяться перед ними было очень мучительно. Бэби я сказала лишь половину. У него 36,1, — очень веселый… Никто из наших не может приехать. Сестры, женщины, штатские, раненые проникают к нам. Я могу телефонировать только в Зимний дворец… Все мы бодры, но подавлены обстоятельствами, только мучаемся за тебя и испытываем невыразимое унижение за тебя, святой страдалец.
Два течения — Дума и революционеры — две змеи, которые, как я надеюсь, отгрызут друг другу головы — это спасло бы положение. Я чувствую, что Бог что-нибудь сделает. Какое яркое солнце сегодня, только бы ты был здесь… Это вершина несчастий! Какой ужас для союзников и радость врагам!» [2212]. Несчастья еще только начинались.
2 (15) марта, четверг. Кондиции временной власти
В Петрограде наиболее значимые события той ночью происходили в Таврическом дворце, где члены только что сформированного правительства встречались с представителями Совета. Это был первый прямой диалог «двух змей», пытавшихся договориться о способе мирного сожительства.
От кого исходила инициатива переговоров, так и не ясно, мемуаристы расходятся. Суханов приписывал ее себе, Шляпников, Стеклов, Шульгин говорят, что идея исходила от ВКГД и Временного правительства. Смысл встречи объяснил Шульгин: «Всем было ясно, что вырастающее двоевластие представляет грозную опасность. В сущности, вопрос стоял — или мы, или они. Но «мы» не имели никакой реальной силы. Ее заменял дождь телеграмм, выражавших сочувствие Государственной думе. «Они» же не имели еще достаточно силы. Хотя в их руках была бесформенная масса взбунтовавшегося петроградского гарнизона, но в глазах России происшедшее сотворилось «силою Государственной думы». Надо было сначала этот престиж подорвать, чтобы можно было нас ликвидировать. Поэтому мы их позвали, а они — пришли» [2213]. Около часа ночи представители Исполкома Совета — Чхеидзе, Стеклов, Суханов, Скобелев — явились во Временный комитет Госдумы, имея намерение обсудить ранее выработанные ими условия формирования и деятельности нового правительства.
Никаких полномочий от Исполкома у них не было: его члены — за исключением названной четверки — разбрелись спать и никакого решения о переговорах с ВКГД не принимали. Как сокрушался Суханов, «у нас не было формально уполномоченной делегации и нельзя было таковую избрать в оставшееся время» [2214]. Именно с этими незнакомыми (за исключением Чхеидзе) и никем не уполномоченными людьми члены Временного комитета и только что сформированного правительства должны были вести переговоры о «кондициях», позволявших функционировать новой власти.
Следует заметить, стороны испытывали друг к другу плохо скрываемое классовое и эстетическое отвращение. Вот Суханов сквозь строй юнкеров прорывается в апартаменты ВКГД и застает «совсем иную атмосферу, чем у нас»: «Народа было уже немного. И народ этот составляли чистенькие корректные молодые люди, обслуживающие технические нужды Думского комитета. Затем лощеные офицеры и солидные штатские господа… Одни прогуливались по зале, другие чинно беседовали и пили чай, сервированный неведомыми в левом крыле способами, со стаканами, ложечками, чуть ли даже не сахарницами и т. п.» В приемной к советским представителям присоединился Керенский. Пригласили в комнату, которая «производила впечатление беспорядка: было накурено, грязно, валялись окурки, стояли бутылки, неубранные стаканы, многочисленные тарелки, пустые и со всякой едой, на которую у нас разгорелись глаза и зубы.
