Иосиф Рюрикович-Дракула (Рассекреченная родословная генералиссимуса) - Йоханссон Сигурд (чтение книг .TXT) 📗
(Текст цитируется по переводу В. Микушевича, опубликованному в приложении к книге: Стокер Брэм. Дракула (роман). — М.: Энигма, 2005).
Из этого отрывка мы узнаём следующее:
1) Любовница в анекдоте была беременна на самом деле, а не симулировала.
2) Дракула не сомневался, что ребёнок его, поскольку считал плод «подобным» себе.
3) Несмотря на уверенность, Дракула вспорол любовнице живот, не дав женщине стать матерью.
Вывод? Ненависть к женщинам.
Самой яркой с этой точки зрения можно считать фольклорную историю, связанную с крепостью Поенарь — история об утопившейся жене Дракулы.
Очень многие узнали и заинтересовались Дракулой именно благодаря этой истории. Она использована в фильме «Дракула» Френсиса Форда Копполы и других фильмах, а широкую известность получила благодаря работам Р. Макнелли и Р. Флореску. Вот, как об этом самоубийстве говорится в их книге «Дракула: многоликий князь»:
«…оставив Тырговиште, Дракула с наиболее верными людьми отправился на север и потаёнными тропами пробрался в своё убежище в горах. Турки, посланные в погоню, расположились лагерем на крутом утёсе Поенарь, откуда открывался великолепный вид на замок Дракулы на противоположном берегу Арджеша (по утверждению Флореску и Макнелли, Поенарь — не замок Дракулы, а замок Дракулы находился рядом).
На утёсе турками были установлены пушки (до сих пор сохранилось поле, называемое «полем пушек»). Отряд турецких янычар спустился к реке, перешёл её вброд… и разбил лагерь на другом берегу. Обстрел замка не имел особого успеха из-за малого калибра пушек и мощных стен замка. Штурм назначили на следующий день.
Ночью один янычар, по местному преданию дальний родственник Дракулы, много лет назад оказавшийся в турецком плену, но сохранивший родственные чувства, предупредил князя об опасности. Поскольку ночь была безлунной, он сумел незаметно вскарабкаться на утёс Поенарь и, прицелившись, выстрелил из лука. Этот человек направил стрелу на тускло освещённое открытое окно главной башни замка, где, как он знал, находились покои Дракулы. К наконечнику стрелы он прикрепил записку, где советовал Дракуле бежать, пока ещё есть время. Стрела достигла цели: она погасила свечу, горевшую в окне башни. Когда свеча загорелась вновь, янычар ясно различил силуэт жены Дракулы, как будто бы читавшей это послание.
Что было дальше, могли поведать лишь близкие Дракулы, находившиеся с ним в замке.
Жена Дракулы известила его о записке и сказала, что предпочтёт быть съеденной рыбами Арджеша, чем попасть в турецкий плен… В отчаянии жена Дракулы, прежде, чем её успели остановить, взбежала по винтовой лестнице на вершину башни и бросилась в Арджеш. Ныне это место называют «река княгини».
Почему она это сделала? Почему не разделила с ним замысел побега, если бы он решил им воспользоваться? Наверняка, потому что знала — он не возьмет ее с собой. Ненавидящий женщин, тайный гомосексуалист, он не станет тратить время на ее сборы и отягощать коня лишней ношей.
Теперь потомки. О гомосексуализме Ивана Грозного ходят легенды, запечатленные в ряде исторических источников, не вызывающих ни малейшего сомнения.
Среди новых фаворитов царя, выдвинувшихся после падения Избранной рады в 1560 г., одним из виднейших был Алексей Данилович Басманов-Плещеев, отец которого служил постельничим у Василия III. От отца Басманов мог знать о постельных вкусах и нравах покойного государя, мог и попытаться обнаружить такую же струнку у его сына. Басманов был заметным военачальником и одним из инициаторов Ливонской войны. Он отстаивал политику военной агрессии и нуждался в одобрении и поддержке царя. Ненавистники называли его «согласником» и «ласкателем» царя. Они считали, что он не брезговал ничем, чтобы вкрасться в доверие царя, в частности что использовал ради этого юность и красоту своего сына. Курбский причислял Басманова к «ласкателям» и «потаковникам», «иже детьми своими паче Кроновых жрецов действуют».
Молодой и красивый, сын Басманова Федор приглянулся царю и стал его кравчим (прислуживающим за столом).
Как в фильме Эйзенштейна «Иван Грозный», так и в написанных чуть раньше романах Льва Жданова об Иване Грозном фигура Федьки Басманова выведена с подчеркнутой андрогинностью. В фильме он танцует в женском платье. В романе Жданова «Царь Иоанн Грозный» царь слышит за дверью «знакомый сладенький голосок» и, встретив своего любимца, хлопает Федора «по румяной, нежной щеке, покрытой пушком, словно у красной девицы. Да и вообще, вся фигура наперсника царского, с пухлой грудью, с широкими, упитанными бедрами, вихляя которыми подходит он к Ивану, — все в Басманове дышало притворной слащавостью и женственностью. Азиат происхождением, он наследовал от своих дедов или, скорее, от бабок — миндалевидные, с наглой поволокой очи, брови соболиные дугой, полные губы, яркие, пунцовые, каким любая боярыня позавидует… Всем видом своим напоминал он малъчиков-наложников, которых много при дворах восточных владык, которых и на Русь привозили бухарские и хивинские купцы, наравне с рабынями-одалисками…
Близко, гораздо ближе, чем допускает строгий обычай московский, подошел Басманов к царю и продолжал нежно…».
По Жданову, Басманов обращается к царю со слащавыми словами «царь ты мой любименький», «царечек ты мой».
«Обороты речей, дышащие бабьей льстиво-заманчивой податливостью, звуки мягкого, сдобного голоса, юношеского контральто, поворот стана, выражение глаз, наглые ужимки фаворита сразу пробудили какое-то особое настроение в Иване. Словно защекотало у него в груди… Загорелись, потемнели глаза, губы задвигались, дрогнули ноздри…
— Один ты, что ли? — спросил Иван. И голос у него звучит как-то хрипло, необычно.
— Один, один… Там нет никого… — шепчет извращенный любимец, прижимаясь к Ивану…» (55).
Звучит, как пародия на историческое повествование «Извращенный любимец». То есть, даже просто описывая факты прошлого, повествователь не в силах отвлечься от осудительных определений, обычных для его эпохи и его среды, и не подводит к ним исподволь, а пришлепывает их сразу. Романы Жданова сейчас издаются массовыми тиражами, хотя язык их («фаворит», «контральто», «капризно», «царечек» в романе об эпохе Ивана Грозного и в соседстве с «ноне» и «помилуй ты») выдает бездарность и безвкусицу автора. Невозможно поверить и в его реконструкцию образа Федьки Басманова. Имея очень слабое представление о гомосексуальности, автор полагает, что для того, чтобы проникнуться страстью к парню, царю было необходимо узреть в нем подобие женщины — мягкие щеки, покрытые пушком, очи с поволокой, широкие бедра, пухлую грудь… Скорее всего, этот искатель царской милости был не таким. Да и вряд ли мог подобный образ привлечь грозного царя. Восточные вкусы, вкусы «Тысячи и одной ночи», были чужды христианской Руси и бешеной натуре царя. Если уж содомский грех, то не с подобием женщины (зачем? сколько угодно красавиц к услугам), а с тем, кто и сам проявляет мужские достоинства. Чем мужественнее, тем более заманчиво овладеть им как женщиной. Можно полагать, Федор был лихим опричником, авантюрным и беспринципным помощником своего воинственного отца. Что же объективно о нем известно?
Об особо тесной интимной связи царя со своим кравчим единогласно свидетельствуют иностранцы Альбрехт Шлихтинг (переводчик) и Генрих Штаден (опричник), а также русский беглец князь Андрей Курбский. Особенно это всплыло в эпизоде ссоры Федьки Басманова с князем Дмитрием Овчиной-Оболенским, сыном погибшего воеводы. В запале ссоры князь уязвил Федора: «Мы служим царю трудами полезными, а ты гнусными делами содомскими!» (так у Карамзина). Шлихтинг перелагает эту тираду деликатнее: «попрекнул его нечестным деянием, которое тот обычно творил с тираном».
Басманов в слезах бросился к царю с жалобой. Царь позвал князя на обед и вонзил ему нож в сердце. По сведениям Шлихтинга, князь погиб иначе. Царь велел ему выпить единым духом во здравие царя двухлитровый кубок медовухи. Оболенский смог выпить только половину. Царь, слегка упрекнув его за нерасположение к себе, велел ему идти в царские винные погреба и там пить сколько душе угодно. Там его ждали псари, уже имевшие приказ задушить его, что и было исполнено. На следующий день царь послал к нему на дом слугу с приказом явиться во дворец. Жена Овчины отвечала, что со вчерашнего дня не видела мужа, что он ушел в царский дворец и еще не возвращался. Таким образом, царь притворился, что судьба князя ему неизвестна — тот якобы исчез беспричинно и бесследно. Видимо, мотив расправы был слишком деликатен, и царь не хотел огласки.
