Радикальная война: данные, внимание и контроль в XXI веке (ЛП) - Форд Мэтью (список книг TXT, FB2) 📗
5. Война, перенасыщенная данными
Проблемы, порожденные нынешним развитием информационной эпохи, во многом обусловлены огромными объемами данных, которые стали результатом процесса датафикации. В медиаисследованиях это рассматривается как часть процесса, который Ник Кулдри и Андреас Хепп называют "глубокой медиатизацией", а именно "волной дигитализации и датафикации", что равносильно "гораздо более интенсивному, чем когда-либо прежде, внедрению медиа в социальные процессы" (Couldry and Hepp 2017, p. 34; Hepp 2019). Но отличительной особенностью сегодняшней эпохи медиа является то, что это внедрение уже не является вопросом нашей зависимости от устройств и сетей, а скорее зависимостью. Эти обстоятельства создают условия для коннективного поворота, в результате которого вся эпистемологическая основа понимания мира оказывается глубоко опосредованной. Даже в этом случае информатизация повседневности приводит к медиатизации войны, которая сводит категории войны и медиа друг с другом, подпитывая процессы усиления в социальных сетях и приводя к феномену войны "как на войне" (Singer 2018). В то же время доступность и обилие информации о войне гарантируют, что подключенные общества могут соприкасаться со зверствами войны с непосредственностью, которой не было ни в один предыдущий момент времени. Результат не заставил членов Совета Безопасности ООН или общества, которые они представляют, требовать более активного военного вмешательства для защиты прав человека. Напротив, это, похоже, питает аппетит к зрелищам.
Сведение медиа и войны в один регистр нарушает традиционную роль историка в формировании социальной версии событий, что, в свою очередь, влияет на то, как мы работаем с памятью и памятью о войне. Философ информации Лучано Флориди считает это "новым порогом между историей и новой эпохой, называемой гиперисторией" (Floridi 2013, pp. 37-8). Он утверждает, что
Эволюцию человечества можно представить в виде трехступенчатой ракеты: в предыстории нет информационно-коммуникационных технологий (ИКТ); в истории есть ИКТ, они записывают и передают данные, но человеческие общества зависят в основном от других видов технологий, касающихся первичных ресурсов и энергии; в гиперистории есть ИКТ, они записывают, передают и, прежде всего, обрабатывают данные, все более автономно, и человеческие общества становятся жизненно зависимыми от них и от информации как основного ресурса. (Floridi 2013, p. 38)
Именно в этих новых обстоятельствах нарративы о войне ускоряются и сталкиваются, что приводит к новым нестабильностям в понимании войны.
6. Ускорение мемориальных дискурсов
Новая экология войны - это не только настоящее, но и признание того, как средства массовой информации, память и история существуют в новом узле беспрецедентной сложности и масштаба, определяя участие и приковывая внимание. То, как война воспринимается, переживается, выигрывается и не выигрывается, легитимизируется, объявляется, ведется и проигрывается, изучается или игнорируется, скрывается и становится видимой для разных участников, для разных целей, в течение времени и с течением времени, связано с воспоминаниями и забвением. Информатизация делает неоднозначным относительно устойчивое развитие этих отношений, а также уверенность и стабильность, которые когда-то предлагали традиционные процессы исторического исследования. Это трансформирует нарративы о войне, изменяя то, как ее понимают участники, нарушая общепринятую историю и заменяя ее мемориальным дискурсом, который стоит независимо от исторических истин.
Но Радикальная война парадоксальна. Она ведется и переживается через радикализацию памяти, а оспариваемое прошлое определяет, чем является война в настоящем. А цифровое настоящее приобретает все большую мемориальную силу, предлагая убежище от незащищенности и непостижимости, которые несут с собой сегодняшние войны. В этом контексте скорость и объем поступающих медиапотоков можно осмыслить только в рамках схематизации того, как выглядят военные действия. Таким образом, осмысление войны в памяти развивается в темпе, который невозможно зафиксировать, это динамичное, образное упражнение, которое направляется и формируется из настоящего, а также должно вписываться в схематические рамки, которые разум формирует на основе прошлого опыта и общепринятых представлений.
Таким образом, то, что есть и что будет с памятью о недавних и разворачивающихся войнах, в гораздо большей степени оспаривается множеством участников благодаря обилию и доступности данных и информации об этих войнах в партисипативной цифровой сфере. Эти тенденции меняют способы реконструкции памяти и способы защиты историками своей роли в условиях, когда "прошлое становится тем, что каждый человек решает принять за правду" (Lowenthal 2012, p. 3). В призме социальных медиа достижение устоявшейся версии событий, учитывая постоянное размещение и смешение мнений, информации и дезинформации, растягивает исторический метод (Hauter 2021).
7. Взломанное изображение
Цифровое изображение не может быть надежно защищено. Теперь, когда солдаты находятся в цифровой глобальной сети, цифровые изображения используются в кампаниях, требующих определенной видимости или маскировки. Как и в случае с "маленькими зелеными человечками", участвовавшими в прокси-войне России против Украины, они подвержены риску как случайного, так и преднамеренного воздействия. И это касается каждого, кто пользуется Интернетом, независимо от того, откуда он родом. Так, американские солдаты, стремясь поддерживать себя в форме, загружают данные со своих устройств Fitbit в облако и при этом передают свои геолокационные данные противникам, что равносильно значительным нарушениям операционной безопасности. В равной степени селфи, сделанные российскими солдатами, помогли украинцам и международным расследовательским сообществам , таким как Bellingcat, разрушить российские пропагандистские усилия, утверждающие, что "российских солдат в Украине нет". Аналогичным образом Bellingcat развенчал утверждения о том, что за покушением на убийство Сергея и Юлии Скрипаль в городе Солсбери не стоит российская военная разведка. В 2019 году эти провалы привели к тому, что Государственная дума России приняла закон "против селфи", запрещающий военнослужащим носить с собой или использовать подключенные к интернету устройства для обмена информацией о своей службе. Несомненно, элементарные утечки будут устранены, но, учитывая продолжающееся продвижение IOT и сетевого поля боя, очевидно, что глубоко опосредованный цифровой мир будет и дальше предоставлять новые векторы для взлома данных и манипулирования ими в пропагандистских целях. Таким образом, "Радикальная война" нуждается в объективе, который подчеркивает сложные взаимозависимые отношения между военной пропагандой, интеллектуальными устройствами и веб-платформами, а также учитывает изменившуюся роль изображения в поддержании и подрыве военных кампаний.
Извлечение смысла из радикальной войны
Как же мы можем начать понимать то, что мы называем новой экологией войны? Мы используем этот термин, чтобы доказать необходимость целостного представления о войне, медиа и обществе, чтобы не упустить из виду и не изолировать ни один из их взаимосвязанных элементов, опыта и эффектов. Вместо этого мы утверждаем, что Радикальная война пронизана данными, она ведется и переживается, раскрывается и скрывается в рамках и с помощью новой базы знаний или "информационной инфраструктуры" (Bowker and Star 2000). Раскрыть эту экологию - значит переосмыслить параметры войны, включить в нее человеческие и нечеловеческие элементы, разоблачить присвоение ее информационных инфраструктур и подвергнуть сомнению неэффекты СМИ в той же степени, что и заявленные эффекты.
Таким образом, размышляя над идеей радикальной войны, мы должны задуматься о том, как смарт-устройства и современные информационные инфраструктуры переосмысливают участие и переделывают отношения между войной, обществом и СМИ. В последующих главах мы начинаем намечать, где могут лежать главные вызовы в этой новой связке в связи с организующими принципами данных, внимания и контроля. Мы признаем, что повестка дня, которую мы излагаем, гораздо шире, чем мы можем в данном документе. Несмотря на это, основной характеристикой Радикальной войны является понятие иерархии насилия между комбатантами и некомбатантами. Эта иерархия обеспечивает доступность данных и метаданных для ускорения войны, а также для определения того, как выявляются и атакуются новые цели.
