Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины - Мещеряков Владимир Порфирьевич (читать хорошую книгу txt) 📗
Разумеется, Дементьев обещал в самые наикратчайшие сроки выправить положение и устранить не только допущенный брак, но и не допускать новый. И Яковлеву Сталин попенял, как главному конструктору: «Как это тот не в курсе дел? Чей самолет? Должен знать! Данное происшествие — это ведь событие не одного дня».
Но, как следует из написанного, вроде бы, «гроза» прошла стороной и «молния» не поразила виновников. Особо строгих оргвыводов не последовало.
«Срок был принят. Однако Сталин приказал военной прокуратуре немедленно расследовать обстоятельства дела, выяснить, каким образом некачественные нитролаки и клеи попали на авиационный завод, почему в лабораторных условиях не проверили в достаточной степени качество лаков. Тут же было дано указание отправить две комиссии для расследования: на уральский завод лаков и красок и на серийный завод, производивший Яки…».
Видите, с какой оперативной быстротой решались возникающие проблемы. Чадаев, наверное, с трудом успевал записывать постановления, а Поскребышев звонить по нужным инстанциям. Для уточнения. Речь шла об авиазаводе № 166 находившемся в Омске. Это было объединенное предприятие местного автосборочного завода № 6 и эвакуированных московских авиазаводов № 156 и № 81, а также авиамастерских ГВФ.
«Проведенная работа оказалась ко времени. Буквально через два-три дня началось знаменитое сражение на Орловско-Курском направлении».
Надо же, на «удивление», совпасть такому случаю с самолетами с началом Курской битвы? Не хуже, чем получилось у В. Жухрая, когда Сталин «заболел» перед самым началом войны.
Итак, мы видим, что этот внеплановый вызов в Кремль, двух специалистов НКАП произошел 3-го июня в 22.30 по московскому времени, т. е. через несколько часов после выстрелов на Каменном мосту в наших «героев-подростков». Если бы не трагедия с сыном, то вместе с Яковлевым, должен был бы стоять и Шахурин-отец, но Александр Сергеевич, не указал присутствие наркома в кабинете Сталина. Журнал посещений, тоже не дал положительного ответа на присутствие в данном месте, убитого горем отца. Почему? Действительно, получилась весьма щекотливая ситуация для Шахурина. Мог ли он отказаться от приглашения в Кремль, в связи с тяжелым ранением сына? Ведь, в тот момент, как уверяют многие, Шахурин-младший еще был жив, хотя и находился в критическом положении. Если отказался, то, как объяснил Сталину, свою невозможность присутствовать? Сынишка, дескать, неудачно пострелял из пистолета, так что ли? Момент конечно интересный! Возможно ли отсутствие Шахурина в Кремле на том момент? Или как всегда, «подчистили» Журнал, убрав наркома и заменив его заместителем? Сам Яковлев, в своих воспоминаниях выгородил Шахурина, объяснив его отсутствие простым умолчанием, а для любознательных пояснил, что «вопросами серийного производства» самолетов, дескать, ведал его заместитель Дементьев. Хочу отметить, что Яковлев в дальнейшем, в своих мемуарах, так и ни разу не упомянул фамилию — Шахурин, отделавшись нейтральным словом — нарком. О привлечении же Алексея Ивановича к уголовной ответственности «по делу авиаторов» в 1946 году, тоже не рискнул упомянуть. Просто, вместо упоминавшегося слова нарком, появилось слово министр, с новой фамилией Хруничев Михаил Васильевич. Вот и все, что было в дальнейшем.
Но мы остановились на 3-ем июне. Явилось ли случайным совпадением убийство подростков и привезенными в кабинет Сталина кусками «потрескавшейся полотняной обшивки крыла самолета»? Не было ли это выявленное на фронте «безобразие» целью отвлечь Сталина от случившегося на мосту? Или наоборот: убийство на мосту сглаживало остроту выявленного безобразия с обшивкой самолета? Разумеется, у Яковлева об инциденте на мосту ни единого слова. И об отце-Шахурине-то, как сказал выше, тоже, молчок. Хотя и здорово переплелись эти два происшествия, но Александр Сергеевич благоразумно промолчал о московском. Ему, лично, под завязку хватало и случившегося фронтового ЧП, тем более и оно, как выяснилось, имело «двойное дно».
Во всяком случае, Яковлев, довольно правдиво, как мне кажется, передал свое психологическое состояние по поводу вспышки гнева Сталина: «Я чувствовал, что холодею». Хотя, надо признаться, основной удар, все же пришелся на Дементьева. Однако услышать из уст Сталина: «Вы гитлеровцы!» — думаю, мало не показалось обоим. Теперь по поводу «выявленных» безобразий. Почему я ставлю это все под сомнение? А потому что это не стенограмма беседы в Кремле, а воспоминания авиаконструктора, написанные после XX съезда партии, к тому же прошедшие, как и многие, военно-партийную цензуру. Обратите внимание на «слова Сталина» о том, кто мог сделать подобный выпуск продукции: «самый коварный враг», — разумеется, в редакторской правке. И кто же, «по мысли» Сталина, да и Яковлев догадался тоже, иначе бы не похолодел, — был этим коварным врагом? Наша «пятая колонна»! — вот о ком, прямо намекнул нашим «друзьям» Сталин. Заговорщики, изменники Родины, пособники врагу, — одним словом, забрезжила статья уголовного кодекса РСФСР 58-1б, которая не имела снисхождения к подонкам подобного рода. Только расстрел с конфискацией имущества. Иначе, с чего бы это Александр Сергеевич, вдруг похолодел? Выходит, что те военные, которые привезли «куски потрескавшейся полотняной обшивки крыла самолета» в кабинет Сталина, подставляли Дементьева и Яковлева под расстрельную статью? Выходит так. Неужели такое возможно? Как видите, да.
Разумеется, военные отдавали себе отчет о том, какие могли быть последствия, но, думается, знали также и о хорошем отношении вождя к авиаконструктору. Потом обстоятельства дела еще не вышли на «пик» трагических последствий. Поэтому Сталин вряд ли бы отдал под арест Яковлева и Дементьева (или Шахурина), именно в этот момент, хотя, Берия присутствовал в Кремлевском кабинете, и слова о «военной прокуратуре» скорее всего, относились к его ведомству НКВД, которое вместе с ним, цензура решила «опустить» в этом деле. Зачем привлекать повышенный интерес, к какой-то там обшивке? А Лаврентий Павлович, вообще, не упоминался в то время в советской мемуарной литературе.
Тогда, может, наши военные, решили сделать этот факт, с отлетающей от плоскостей обшивкой, достоянием гласности руководствуясь своими патриотическими чувствами? Тоже не совсем ясно? Уже, только единичный факт, выявленного заводского брака на фронте, должен был вызвать тревогу, так как связан с жизнью летчика, а здесь дефектные самолеты насчитывались десятками и сотнями!!! Смысл содеянного поступка нашими военными (о доложенном факте вождю), может быть только в том, о чем я сказался выше: отвести Сталину глаза на прозвучавшие выстрелы на мосту. К тому же, в первом случае, т. е. 3-го июня, военные могли просто указать на факт дефектной продукции, и в этот день, вполне возможно, еще не были известны масштабы содеянного. Сталин, вполне мог, лишь поручить ГКО создать комиссию, которая могла бы более тщательно разобраться с этими дефектными самолетами и доложить в Ставку. И действительно, 9-го июня, как гласит запись в Журнале посещений, в Кремлевском кабинете появился член ГКО Маленков, курировавший авиационную промышленность. Кроме того к старым знакомым Яковлеву с Дементьевым прибавились нарком Шахурин (наконец-то!), и руководство ВВС, в лице начальника штаба Г.А. Ворожейкина и, снова всплывшего, но уже, как видим, в новой истории, командующего ВВС Александра Александровича Новикова. Так мы, с этой троицей, сталкивались «по делу авиаторов», а Новиков, так это наш «лучший» друг. Кого, явно не хватает, для полной компании, как вы, думаете, уважаемый читатель? Правильно, «лучшего стратега» Красной Армии, Георгия Константиновича Жукова. Яковлев его не упоминает в мемуарах о 3 июне, как и не упоминает свой визит в Кремль 9 июня. Да и Жуков, тоже отделался молчанкой в своих мемуарах не только о своих визитах к Сталину 3-го и 9-го июня, но и ни словом не обмолвился в своих обширных мемуарах о происшествии с обшивкой самолетов перед Курской битвой. К чему бы это? Наверное, посчитал, что не барское это дело генералу сухопутных войск с большими звездами на погонах, самолетами заниматься.