Путеводитель по Библии - Азимов Айзек (читаем книги .TXT) 📗
Однако у Иоанна аналогичная история воскрешения из мертвых рассказывается в гораздо более драматических подробностях и помещена в конце жизненного пути Иисуса как кульминационный момент, вобравший в себя всю силу его чудес и самопроявления.
Когда Иисус пришел в Вифанию, Лазарь умер, был погребен и находился в могиле уже в течение нескольких дней. Иисус заставил отвалить камень, закрывавший вход в могилу.
Ин., 11: 43–44. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет.
Есть и те, кто подозревает, что поскольку Лазарь назван тем, кого Иисус любил, то он и был не кем иным, как любимым учеником и автором четвертого Евангелия. Можно было бы доказать это на основе того, что Лазарь знал о событиях воскрешения из первых рук и включил их в свое повествование, в то время как другие евангелисты не включили.
Однако, по-видимому, это слабый аргумент для эпизода, который произошел перед народом и достиг такой известности, что стал последней каплей, заставившей фарисеев осудить и казнить Иисуса. Как синоптические Евангелия могли пропустить такое?
Каиафа
Еврейские религиозные лидеры теперь ясно увидели, что если Иисуса не остановить, то стекавшиеся к нему после чуда с оживлением Лазаря станут неуправляемыми. Они боялись мятежа и последующей катастрофы:
Ин., 11: 48–50. Если оставим Его так, то все уверуют в Него, — и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом. Один же из них, некто Каиафа, будучи на тот год первосвященником, сказал им: вы ничего не знаете, и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб.
Это заявление Каиафы можно найти только в Евангелии от Иоанна, который использует его, чтобы приспособить к собственному замыслу. Он указывает на то, что Каиафа, который был, в конце концов, первосвященником, невольно стал участником пророчества о том, что Иисус действительно погибнет ради того, чтобы спасение могло быть дано всем людям, а не только иудеям:
Ин., 11: 52. И не только за народ, но чтобы и рассеянных чад Божиих собрать во едино.
Конечно, «рассеянные чада Божии» могли предположить, что Иоанн подразумевал иудеев, пребывающих за пределами Иудеи.
Однако в равной степени можно предположить, что это относится к язычникам, которые жили во всем мире и которые, приняв веру в Иисуса, станут «детьми Божьими» — духовными преемниками Авраама.
Если здесь и есть какое-то сомнение, то оно устраняется событием, кратко описанным позже. В то время как еврейские лидеры задумывают привести Иисуса к казни, к нему приходят первые языческие ученики:
Ин., 12: 20–21. Из пришедших на поклонение в праздник были некоторые Еллины; они подошли к Филиппу, который был из Вифсаиды Галилейской, и просили его, говоря: господин! Нам хочется видеть Иисуса.
Иногда слово «еллины» в английских переводах Библии означало иудеев из Египта или, в других местах, тех, для кого греческий язык — их родной. Однако оригинальный греческий язык Нового Завета использует слегка различные формы для того, чтобы различить между людьми еврейского происхождения, которые говорят на греческом, и людьми греческого происхождения, которые были обращены в иудаизм. В этом случае, по-видимому, имелись в виду люди греческого происхождения — обращенные язычники.
И они стремятся увидеть Иисуса. В изображенной Иоанном картине событий язычники начинают обращаться к Иисусу точно так же, как иудеи все больше начинают отворачиваться от него. И именно этот решающий поворот отмечает для Иисуса время смерти и воскресения. Ученики приносят ему весть о том, что его хотят увидеть греки:
Ин., 12: 23. Иисус же сказал им в ответ: пришел час прославиться Сыну Человеческому.
Таким образом, Иоанн явно указывает на то, что развитие христианства направлено к язычникам и от иудеев, что и является темой всего его Евангелия, фактически с того самого гимна, с которого оно начинается:
Ин., 1: 11–12. Пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими…
И это, разумеется, именно то, что хотела услышать аудитория Иоанна.
Утешитель
Иоанн описывает триумфальный вход в Иерусалим, хотя этот отрывок не столь убедителен, как в синоптических Евангелиях, где это, по-видимому, единственный вход.
Однако Иоанн не описывает Тайную вечерю в последнюю ночь Иисуса или молитву в Гефсимании. Он не пишет, что Иисус просил, чтобы «чаша сия» миновала его. Это не соответствовало бы божественному Иисусу, изображенному Иоанном. Действительно, Иоанн намеренно пишет, что Иисус говорит так, что, по-видимому, противоречит соответствующему отрывку из синоптического Евангелия:
Ин., 12: 27. Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! избавь Меня от часа сего! Но на сей час Я и пришел.
Иисус омывает ноги своих учеников (в качестве урока смирения, не обнаруживаемого в синоптических Евангелиях) и затем продолжает вести философские беседы. В ходе этих бесед он делает утверждения, которые у ранних христиан вызывают мысли о неизбежном втором пришествии. Так, он сообщает им о своей предстоящей смерти:
Ин., 14: 2–3. В доме Отца Моего обителей много; Л если бы не так, Я сказал бы вам: «Я иду приготовить место вам». И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я.
Это можно было бы интерпретировать как означающее, что он придет невидимым к каждому ученику, когда этот ученик будет лежать на смертном одре, чтобы привести его в подготовленное для него место на небе. Однако есть, конечно, тенденция предполагать, что это (и другие стихи в Евангелии) подразумевало возвращение Христа в славе, и это также не отсрочивалось надолго. Это пришествие должно было осуществить те же цели, которые, как верили иудеи, будут осуществлены Мессией.
Иисус дает еще одно обещание:
Ин., 14: 16–17. И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины…
Это обычно интерпретируется как означающее, что христиане будут руководствоваться Духом святым, как только Иисус будет взят у них, и что этот Дух утешит их и будет вести их в верном направлении.
Однако среди ранних христиан не было недостатка в тех, кто персонифицировал Утешителя (или «Параклета», как это слово звучит по-гречески). Им казалось, что Иисус обещал приход нового и более позднего Мессии, который примет вид человека, так же как Моисей, как считается, пророчил приход Иисуса в своем упоминании о Пророке.
Так, примерно в 160 г. (примерно через полвека после того, как было написано Евангелие от Иоанна) некий христианин из Малой Азии по имени Монтан утверждал, что он воплощение Утешителя.
Монтан был отвергнут христианскими священниками как лже-мессия, так же как Иисус был отвергнут еврейскими первосвященниками. И точно так же, как Иисус медленно собирал учеников, число которых выросло после его смерти, так же было и с Монтаном. Секта монтанистов, пуританских в своей доктрине, особенно была сильна в Карфагене и его окрестностях, и среди них был Тертуллиан — первый важный христианский лидер, который мог писать на латыни.
Однако христианство стало более широко распространенным, чем иудаизм во времена Иисуса, и христианство не ослабело после катастрофы, аналогичной разрушению Иудеи римлянами. Следовательно, монтанисты удерживались под контролем. Кроме того, они ожидали своего рода неизбежного второго пришествия, а поскольку этого не происходило, их движение постепенно приходило в упадок. Однако некоторые продолжали существовать вплоть до мусульманского завоевания севера Африки в VII в., которое полностью стерло христианство в этом регионе.
