Евразийская империя. История Российского государства. Эпоха цариц - Акунин Борис
Основную часть империи занимала огромная и богатая, но почти безлюдная Сибирь, управление которой до сих пор сводилось к сбору дани с небольших местных народов. Тут мало что изменилось. В 1736 году ради лучшего администрирования Сибирь поделили на две части – западную со столицей в Тобольске и восточную, Иркутскую. Вполне в духе эпохи было еще одно новшество: в 1739 году государыня Анна Иоанновна повелела назначать воеводами только «пожиточных людей из знатного шляхетства», тем самым закрыв карьерные возможности для способных и деятельных представителей низших сословий – казачества и купечества.
Основные события, впрочем, происходили на «окраине окраины», то есть в самых дальних, доселе не исследованных областях сибирского субконтинента.
Еще Петр I перед смертью пожелал выяснить, соединяется ли Азия с Америкой. Екатерина не стала отменять уже подготовленное предприятие, и через месяц после кончины великого императора экспедиция двинулась в путь. Возглавил ее один из завербованных в Европе «специалистов», опытный датский моряк Витус Беринг. Его помощником был лейтенант Алексей Чириков.
Башкирский воин. Г. Гайсслер
Темпы исследований при тогдашних сухопутных коммуникациях были еще медленнее, чем во времена Колумба. У Беринга ушло два года на то, чтобы просто пересечь Сибирь; еще через полтора года выстроенный на месте корабль наконец поплыл вдоль Камчатки на север и достиг Ледовитого океана, нигде Америки не обнаружив. Так был открыт пролив, впоследствии названный Беринговым.
Обратно капитан вернулся уже при Анне и стал доказывать, что где-то в той стороне все же находится Америка, ибо море приносит оттуда древесные стволы.
Заполучить кусок континента, так обогатившего западные державы, в Петербурге очень хотели и потому снарядили новую экспедицию, намного масштабнее первой. Берингу было приказано привести в российское подданство все народы, которые он обнаружит, но ни в коем случае не покушаться на земли, уже принадлежащие иным державам, включая «китайского богдыхана» и «японского хана».
Корабли Беринга у берегов Камчатки. Неизвестный художник. XIX в.
Вторая экспедиция, заслуженно названная «великой», растянулась на целое десятилетие и заполнила множество белых пятен на географической карте.
Собственно, это было сразу несколько экспедиций.
Сам капитан-командор Беринг достиг-таки Аляски, открыл Алеутские острова и умер во время тяжелой зимовки.
Один из его помощников, капитан Мартин Шпанберг, тоже датский уроженец, описал Курильские острова и проложил путь в Японию.
Лейтенант Дмитрий Овцын нанес на карту побережье Северного океана от Оби до Енисея.
Отряд лейтенанта Василия Прончищева и штурмана Семена Челюскина (возглавившего плавание после смерти начальника) исследовал берег Таймыра и достиг северной оконечности Евразии.
Лейтенант Дмитрий Лаптев в несколько приемов прошел весь огромный путь от Белого моря до Колымы. Его двоюродный брат лейтенант Харитон Лаптев в основном двигался не морем, а сушей, на собачьих упряжках, и сумел описать не только береговую линию, но и значительную часть материка.
Сибирские и дальневосточные экспедиции. М. Романова
Сражаться приходилось не только с суровой природой, но и с местным населением – там, где оно имелось.
Долгим и кровавым было завоевание Чукотки. Поход казачьего головы Афанасия Шестакова, слишком яро собиравшего ясак, привел к войне с чукчами. В 1730 году русский отряд был разгромлен, а Шестаков убит. Карательная экспедиция капитана Павлуцкого не положила конец сопротивлению. Колонизаторов было слишком мало для такой обширной территории. Туземцы бились отчаянно и признавать чужую власть не желали. Эта борьба, как мы скоро увидим, закончится нестандартно.
Империя есть империя, она не может не стремиться к расширению. Когда верховная власть не ведет последовательной завоевательной политики, экспансия происходит сама собой – в тех направлениях, где не сталкивается с серьезным сопротивлением.
Общество и нравы
Из чтения исторической литературы может возникнуть впечатление, будто послепетровские монархи с их приближенными только и делали, что предавались роскоши и легкомысленным забавам. Однако происходили и вещи в общественном отношении вполне серьезные, касавшиеся развития просвещения, культуры и, в меньшей степени, науки. Успехи были скромными, однако следует оценивать их не сами по себе, а с учетом того изначально низкого уровня, на котором пребывала в России вся эта сфера деятельности.
Петр Первый долго собирался открыть собственную академию наук, чтобы у него в империи всё было не хуже, чем в Европе, но за множеством других более насущных дел, так и не успел осуществить это намерение. Царь лишь составил инструкцию о финансировании будущего учреждения: «На содержание оных определить доходы, которые збираются с городов Нарвы, Дерпта, Пернова и Аренсбурга, таможенных и лицентных, 24 912 рублев».
Поскольку главный вопрос, денежный, был решен, дело продолжилось и без Петра. В декабре 1725 года императрица Екатерина открыла-таки Академию наук, причем в указе, довольно неопределенном по содержанию, выражалось пожелание, чтобы подданные «имели б тщание отдавать в разныя науки детей своих и свойственников», то есть получалось, что речь идет о каком-то учебном учреждении.
Путаница возникла из-за самого Петра, которому виделось некое странное заведение, отчасти научное, отчасти педагогическое, отчасти художественное, а в то же время еще и занимающееся разными курьезами. Царь и называл свое детище «академией наук и курьезных художеств». Еще его называли на французский лад «Десиянс-Академия».
Материальные вопросы решились быстро. Академии отдали дворец только что репрессированного барона Шафирова, постановили «академиков недели с три или с месяц невзачет кушаньем довольствовать, а потом подрядить за настоящую цену, наняв от академии, эконома, кормить в том же доме, дабы ходя в трактиры и другие мелкие домы, с непотребными обращаючись, не обучались их непотребных обычаев, и в других забавах времени не теряли бездельно». Президентом поставили надежного человека, лейб-медика Блументроста. На том государственное попечение над науками и закончилось.
За отсутствием собственных ученых мужей в Академии долгое время состояли почти сплошь одни иностранцы – как дельные, так и никчемные. К числу первых относились молодой швейцарец Леонард Эйлер, про которого в реестре 1737 года сказано: «профессор вышней математики, сочиняет высокие и остроумные математические вещи, которые по прочтении в конференции издаются в печать»; французский астроном и картограф Жан-Николя Делиль: «днем и ночью трудится в астрономических обсервациях и над генеральною картою Российского государства»; два выходца из Тюбингенского университета – зоолог Иоганн-Георг Дювернуа («ныне пишет историю о слоне, морже и ките») и физик Георг-Вольфганг Крафт («рассматривает натуру размышлениями и частыми экспериментами»).
Самым же ценным сотрудником оказался лейпцигский студент Герхард-Фридрих Миллер, настоящий полимат, занимавшийся лингвистикой, историей, географией, этнографией и статистикой. В 1730-е годы Миллер состоял в экспедиции, которая исследовала всю Сибирь, и впоследствии написал «Историю Сибири». Памяти этого замечательного ученого сильно помешала его вражда с Михайлой Ломоносовым. В первом томе я рассказывал, как печально закончилась для немца попытка обосновать варяжскую гипотезу происхождения русской государственности (политически грамотный Ломоносов победил оппонента, нажаловавшись начальству на возмутительный непатриотизм подобной теории).
Первые русские сотрудники академии пока не поднимались выше адъюнктов, но объяснялось это не «бироновщиной» и не «засилием немцев», а нехваткой опыта. Скоро, впрочем, ситуация изменится.
