Выстрелы в Сараево (Кто начал большую войну?) - Макаров Игорь (читать хорошую книгу txt) 📗
Малобабич выполнил мое приказание; организовал и совершил покушение. Главные его участники были на моей службе и имели небольшой гонорар, который я посылал через Малобабича. Некоторые из их расписок находятся в русских руках, поскольку деньги за эту работу я получал от г. Артамонова, ибо Гл. Г. штаб не имел еще кредита на такую расширенную деятельность.
Далее Апис отмечал, что Мухамед Мехмедбашич, единственный серб-мусульманин из числа заговорщиков, бежал в Черногорию, а позднее, уже в Ужице, присоединился к Апису.
Будучи связан моральной ответственностью перед этими лицами, я делал для них все, что мог, не слишком заботясь о правилах и предписаниях [112].
Историкам остается только гадать, когда это Малобабич «при содействии пограничных офицеров переправил в Боснию бомбы, револьверы и патроны для покушения». А именно так пишет Апис в рапорте.
В этом «рапорте-убийце» (как выразился один из современников, имея в виду его фатальную роль в судьбе Аписа), вероятно, не все следует принимать за чистую монету, но многое кажется обманом лишь на первый взгляд.
На эту удочку попался и раннесоветский историк М. Н. Покровский, пытаясь уличить Аписа в логических противоречиях. В 1924 году «Правда» с одобрением цитировала такую его немудреную сентенцию:
Нет никакого сомнения, что Дмитриевич лгал, уверяя, будто убийство Фердинанда казалось ему единственным средством «предупредить войну»: даже не очень глупый маленький ребенок понял бы, что этим средством войну можно только вызвать [113].
Но некоторые ведущие русские дипломаты как раз не сомневались в том, что без Франца Фердинанда в мире будет гораздо спокойнее:
Так, например, товарищ министра А. А. Нератов, зная подробности «воинственного» свидания между Императором и покойным Эрцгерцогом в замке последнего Конопишт, выражал уверенность, что с кончиной его в Европе наступит эра успокоения. Весьма вероятно, что и С. Д. Сазонов придерживался одинакового с ним мнения [114].
Такие настроения были популярны и на Балканах. В октябре 2013 года на конференции историков в Республике Сербской один из выступавших, Зоран Лакич, рассказывал:
О Сараевском покушении в тот же день оповещена Черногория. Французские источники отмечают, что Цетинье эту весть приняло сдержанно, но с «тихим одобрением», поскольку верилось, что покушение принесет освобождение всему сербству. Приводились и слова господаря, который в те дни находился вне Черногории: «Плохое случилось в Сараеве. Будет война».
Литературная богема претендует на особый дар предвидения, но вот что писал на второй день после покушения петербургский поэт граф Василий Комаровский художнице О. Делла-Вос-Кардовской:
Смерть Франца-Фердинанда, несмотря на трагизм, по- видимому, разрядит военное напряжение [115].
Заручившись обещанием Аписа не оглашать рапорт на суде, сербские власти продолжили Салоникский процесс.
Но у Аписа, видимо, проснулся дремавший талант литературного лицедея. Через два дня после подачи тайного рапорта узник написал бесконечно длинное сентиментально-слезливое письмо принцу Александру в последней надежде примириться, чтобы спасти жизнь своих друзей и свою собственную.
Осчастливленный тем, что мне выпал случай направить это письмо Вашему Высочеству, потрясенный до глубины души, беру перо в руки и открываю свое сердце и душу перед своим Государем.
Пораженный обвинением в совершении преступления на Ваше Высочество в Острове, абсолютно не виновный в этом деле, я с ужасом увидел, что на скамью подсудимых посадили еще двух лиц, обоих из моего близкого окружения. Этих двоих обвиняемых я сберегал возле себя, о них заботился и защищал их от всякого, кто бы мог к ним относиться хуже, чем они того заслуживают. Эти двое обвиняемых — Раде Малобабич и Мухамед Мехмедбашич. Первый, Ваше Высочество, по моему приказанию осуществил организацию покушения в Сараево, а второй, единственный серб-мусульманин, который участвовал в покушении и избежал суда австрийского, перебежав к нам.
Объяснив вкратце свои отношения с ними, Апис продолжал:
Я, Ваше Высочество, должен быть не человеком и не зверем, а монстром, если бы задумал Вашей персоне пожелать зла. Разве я, тот, кто всю ночь ходил возле освещенных окон Вашей больничной палаты в Белграде, кто со страхом и сжавшимся сердцем в Вашей передней заклинал Ваших врачей сохранить Вашу жизнь, разве бы я мог желать Вам смерти?! Эти чувства безграничной любви по отношению к Вашему Высочеству, все надежды и все мечтания мои о величии Вашем во имя счастья Сербии и сербского народа, которыми я жил столько лет, не могли пройти так легко и оставили в моей душе глубокие и неизгладимые впечатления, так что я должен быть сыном ада, если бы наперекор этим чувствам стал Вашим убийцей… И разве бы я мог помыслить пожелать смерти и поднять руку на кума моего милого дитя, чья фотокарточка и сейчас, в тюрьме, стоит на столе перед моими глазами. Это меня, Ваше Высочество, гнетет, и я протестую перед Вами протестом возмущенного человека, чей душевный лад можно вернуть только уверением, что Ваше Королевское Высочество не верит в это и что все это — результат намеренного или не намеренного, но несчастного подрыва всех связей, которые меня с Вами связывают.
Если обвинения против него, писал Апис, исходят от тех, кто желает ему отомстить, тогда он это понимает. Он желает только вернуть благорасположение принца. В таком случае Апис всего себя посвятит благу Александра и тому делу, «возвышенным пионером» которого стал сербский принц.
Если до всего этого дошло ненамеренно, стечением обстоятельств, тогда я должен просить у Вашего Высочества королевского прощения, ибо признаюсь, что я сильно виноват; именно я, если не единственный, то главный виновник того, что дошло до этих потрясений. Виноват, если ничем другим, то только тем, что не имел решительности без каких-либо условий и без каких-либо моих мелких личных чувствований предстать перед Вашим Высочеством и все интриги в зародыше уничтожить… Признавая это, мне остается только просить Ваше Высочество о прощении и полагаться на него в надежде, что Ваше Высочество в своем сердце сохранило еще хоть каплю благонаклонности ко мне.
По поводу «Черной руки» Апис писал:
Та с чистыми намерениями тайная организация возникла, Ваше Высочество, тогда, когда возник «Пьемонт». Создал ее г. Богдан Раденкович, тогда турецкий раб, который в сербском Дворе видел святыню, а в Сербии всю свою надежду. Да, в ту организацию я вошел в те дни, когда имел полное доверие Вашего Высочества и когда был готов все сделать ради величия персоны Вашего Высочества… А вошел я в нее с абсолютной верой, что, сотрудничая с ней, буду слугой Вашей персоны.
Уверяя Александра, что его вклад в работу «Черной руки» был «чист и лоялен», Апис писал, что ее устав он сохранил для того, чтобы показать принцу. Следствие установило, что эта организация более не существует; ее члены своими жертвами на фронте доказали, что «Черная рука» не имела никаких темных намерений. Офицеры, в ней состоявшие, всегда были и будут до конца верны короне.
Наконец, следует ключевая финальная часть:
Ваше Высочество!
Я вас заклинаю прервать это дело.
Не допустите, чтобы Сербский военный суд для офицеров довел до конца приговор австрийского сараевского суда.
Не допустите, чтобы суд для офицеров поставил клеймо предательства на челе офицеров, которые мечтали об освобождении всего сербского племени во славу Вашего имени.
Перевести в точности многие абзацы из челобитной Аписа едва ли получится, потому что местами его византийская лесть облекается в лавину бессодержательной словесной патоки. Но вот мы уже приблизились к финалу:
