Злая корча. Книга 2 - Абсентис Денис (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Такой спросъ крайне затруднилъ одну изъ мѣръ для устраненія этого народнаго бѣдствія, которая предлагалась земствами при появленіи рафаніи и состояла въ обмѣнѣ зараженной ржи на чистую. Это и понятно, если вспомнишь, что урожай спорыньи доходитъ иногда свыше 25 %, и, слѣдовательно, пудъ такой ржи стоитъ уже не 1 р., а 6 рублей, если бы спорынью удалось всю отобрать и продать отдѣльно. Но тутъ-то и заключается вся бѣда… И дѣйствительно, осенью 1887 года можно было видѣть по деревнямъ крайне любопытное зрѣлище, одни — больные — лежали и корчились въ судорогахъ, другіе — нѣсколько поздоровѣе — старъ и младъ — отбирали руками рожь отъ спорыньи. Лучше сказать — отбирали отъ ржи крупныя зерна спорыньи, которую и сбывали скупщикамъ, болѣе же мелкая спорынья съ ея обломками въ громадномъ процентѣ оставалась въ хлѣбѣ и продолжала отравлять населеніе [154].
В эпидемию 1926–27 гг. цена на скупку была недостаточной, и спорыньи был собран лишь крайне незначительный процент (около 2 %) от ее урожая по области. Сибгосторг тем не менее продолжал рекламировать скупку спорыньи: «Хлеб, приготовленный из муки с примесью рожков, настолько ядовит, что вызывает судороги, головокружение, а иногда и смерть. Но мало кто знает, что хорошо высушенные рожки спорыньи могут дать крестьянину такой доход, который не всегда может дать рожь» [155]. Реально помочь мог бы обмен зараженной ржи на хорошую, но этим никто серьезно не занимался.
Существуют три основных источника, описывающие ход той эпидемии — это статьи врачей Максудова и Рождественского, а также монография Выясновского, исследовавшего последствия отравления через несколько лет. Характерно, что Рождественский был командирован микологической лабораторией на Урал «вследствие короткой заметки, появившейся в ленинградских газетах», а Максудов узнал об эпидемии «из неофициальных источников». Не было бы этих случайностей, мы подробностей об этой эпидемии сегодня могли бы и не знать. Да и помнили ли бы мы о ней вообще? Согласно Рождественскому, за первый год эпидемии через амбулатории прошло 11319 человек, отравившихся спорыньей. Максудов указывает, что «регистрация заболевших от отравления спорыньей была недостаточно налажена» и предполагает, что «более половины отравленных ускользают от учета» [156]. К тому же эти цифры — за первый год эпидемии, которая продолжилась и на следующий год, правда, в меньших масштабах. При этом заболевшие себя обычно таковыми не признавали, если отравление не было особо тяжелым. Хотя распутица не дала возможности Максудову закончить работу, он обнаружил, что в обследованной им деревне из 37 человек считали себя больными только трое, хотя на самом деле в той или иной степени жертвами отравления оказалось 29 человек. Реальная смертность от отравления тоже фактически была значительно выше официальной, поскольку зачастую оказалась просто «отложенной» на год или более и в статистику, соответственно, не вошла — например, к моменту исследования Выясновского в деревне Суюрки из тех заболевших, кто в разгар эпидемии получил сильное отравление, в живых осталось только два человека, остальные все уже умерли [157].
Что касается формы, в которой выражалось отравление, то врачами отмечается сведение судорогами рук, ног, реже головы, челюстей; часто чувствовалось давление в груди («как тисками кто ее жмет», говорили заболевшие), иногда появлялось ощущение ползания мурашек по телу, иногда появлялась рвота; больные нередко испытывали сильный голод, а иногда, наоборот, полное отсутствие аппетита. В дальнейшем, когда потребление зараженного хлеба продолжалось в течение долгого времени, появлялись более тяжелые признаки: эпилептические припадки с судорогами всего тела, кончавшиеся иногда смертным исходом, буйный психоз, продолжавшийся 2–4 дня и больше, помешательство, понижение остроты зрения; были зарегистрированы случаи омертвения пальцев на руках и ногах, которые пришлось ампутировать, были случаи длительных мучительных судорог. Во время пребывания в Сарапульском округе автору пришлось лично видеть целые семейства, отравившееся спорыньей, при чем обыкновенно раньше всех умирали дети, а оставшиеся в живых взрослые не имели силы ни на какую работу. Больные имели исхудалый вид, землистый цвет лица, апатичный взгляд [158].
Народная культура почитания спорыньи, естественно, не улучшала ход эпидемии 1926–27 гг. «Были случаи, когда одни и те же лица обращались за помощью несколько раз, очевидно, или не считая зараженный хлеб причиной заболевания, или не имея возможности есть хлеб доброкачественный», — отмечает Рождественский [159]. В данном случае верно и то, и другое. О том, что в течение эпидемии часть населения осознала вред зерна, нам говорит повышенная в два раза цена муки предыдущего урожая [160]. Но поначалу во вред спорыньи большинство населения не верило. Максудов отмечает уже традиционное отрицание крестьянами вины спорыньи в заболевании:
Население в начале токсидемии совершенно не верило, что заболевание вызвано примесью спорыньи к хлебу. Одни считали это божьим наказанием, другие смотрели на рафанию, как на «поветрие», заразную болезнь, третьи видели в ней результат простуды. Некоторые крестьяне указывали мне, что в голодный год им приходилось есть и лебеду, и древесную кору, и мякину, — однако корчи не было. Приходилось слышать и такие рассуждения: «Спорынья родится в самом хлебе, чтобы хлеб был спорый, а не для отравы». В Сарапульском Окрздравотделе мне сообщили, что в Рябковском районе один крестьянин, желая доказать безвредность спорыньи, съел около стакана чистой спорыньи и — на другой день умер…
Отношение крестьян деревни к объяснению причин корчи уполномоченный выразил так: «Кто говорит от спорыньи, а кто от простуды, никто по правде не знает… Я сам ничего не признаю». В доказательство он приводил то, что он сам с осени ест спорыньевый хлеб, а его вот не корчит. И в других деревнях особенно старики вели кампанию против признания примеси спорыньи к хлебу за причину заболевания корчей, мотивируя тем, что они едят такой же хлеб, а вот их не корчит.
По словам районных врачей Сарапульского округа только после широко проведенной санитарно-просветительной работы часть крестьян поняла и убедилась во вреде спорыньи, но большая часть до самого последнего времени оставалась при убеждении, что заболевание происходит не от употребления спорыньевого хлеба, а от простуды. И еще в марте крестьяне продолжали местами питаться хлебом, содержавшим спорынью [161].
Осенью 1927 года эпидемия повторилась: «население, не оправившееся еще от отравления в прошлом году (нам доставлены сведения, что некоторые заболевшие окончательно не излечились, и многие из них до сего времени страдают эпилептическими припадками), снова питалось зараженным хлебом и снова заболевало» [162].
Заметим также, что на своем рисунке Моор не отобразил еще одну примету тех лет — нашествие саранчи. Оно продолжалось в течение трех лет перед эпидемией, в СССР был даже снят короткий черно-белый сюжет, рассказывающий о «зловещей туче саранчи, ворвавшейся на поля южных районов страны» летом 1925 года [163]. В июне 1926 года Крымский совнарком объявил угрозу по саранче: «саранчи так много, что она покрывает землю сплошь» [164]. К июлю «въ Астраханской губернiи наблюдается небывалое нашествiе саранчи» [165]. Саранча распространяется вдоль Волги. На борьбу с саранчой только в одном районе Северного Кавказа в 1926 году выделяется 300 тыс. рублей, хотя компания заканчивается «почти безрезультатно», и «не менее значительная сумма была потрачена на химическую борьбу в саранчовую компанию лета 1927 г.» [166] Микологической лабораторией Ячевского рассматриваются методы борьбы с саранчой с помощью энтомофторовых грибов.
