Философия бунта - Баталов Эдуард Яковлевич (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Интерес Маркузе, Миллса и других западных идеологов левого радикализма к интеллигенции непосредственно проистекал из пессимистической оценки ими революционной роли рабочего класса. Вместе с тем он был связан и с некоторыми реальными тенденциями, характерными для современного капиталистического общества.
Борьба вокруг проблемы интеллигенции, развернувшаяся сейчас в буржуазной социологии, определяется в конечном счете тем, что в современном капиталистическом обществе происходят процессы, накладывающие определенный отпечаток на его классовую структуру, функции социальных классов и групп и их роль в обществе. К числу этих процессов относятся: постепенное превращение науки в непосредственную производительную силу; изменение соотношения между умственным и физическим трудом в процессе общественного производства; создание своего рода «индустрии культуры», призванной осуществлять целенаправленное формирование сознания и психики. Происходит изменение положения и роли интеллигенции, ее места в системе общественного производства.
Функционируя в рамках промышленного общества, интеллигенция (прежде всего гуманитарная) раньше оставалась в массе своей непосредственно не втянутой в систему производства капитала. Такое положение обеспечивало ей относительную свободу, ту самую свободу, которая позволяла сочетать нерасчлененные в то время функции творца, хранителя и воспроизводителя знания (своего рода «память» общества) и «чувствилища» общества (своего рода общественную «совесть»). Последняя функция специально подчеркивалась В. И. Лениным: «…интеллигенция потому и называется интеллигенцией, что всего сознательнее, всего решительнее и всего точнее отражает и выражает развитие классовых интересов и политических группировок во всем обществе» [79].
Стоя в стороне от индустриально организованного производства и в то же время являясь хозяином орудий своего труда, интеллигент был не отчужден от того индивидуально-кустарного производства, которое составляло основное содержание его общественно полезной деятельности. Он от начала до конца контролировал все его «технологические» звенья и сам же выступал в роли продавца созданного им продукта. Поскольку последний делался в основном как бы «по велению души», то осуществляемый интеллигентом процесс производства выступал как творчество, огражденное от действия внешних механизмов его регулирования.
«В большинстве случаев, – отмечал К. Маркс, имея в виду научное и художественное творчество, – здесь дело ограничивается переходной к капиталистическому производству формой, заключающейся в том, что люди, занятые различными видами научного и художественного производства, ремесленники или же мастера своего дела, работают на совокупный торговый капитал книготорговцев, – отношение, не имеющее ничего общего с капиталистическим способом производства в собственном смысле слова и еще не подчиненное ему даже формально. То обстоятельство, что именно в этих переходных формах эксплуатация труда достигает наивысшей степени, нисколько не меняет существа дела» [80]. Тот факт, что интеллигент мог быть безжалостно ограблен предпринимателем, с которым в итоге вынужден был вступать в отношения купли – продажи; что его неотчужденность не выходила за рамки индивидуально-кустарного производства и моментально испарялась при вступлении в контакт с рынком; что его «свободная» деятельность в конечном счете опосредствовалась механизмом спроса – предложения на капиталистическом рынке товаров духовного производства – все это обычно оставалось незамеченным интеллигентом. Характер эксплуатации интеллигента скрывал от последнего противоречивое положение его как «свободного художника» и эксплуатируемого работника. В этих условиях разрыв между состоянием сознания и бытия интеллигента не мог достичь такого критического уровня, который бы позволил массе работников умственного труда выступать против господства капиталистических отношений.
Отсюда проистекало и типичное для интеллигента чувство элитарной исключительности, порою бросавшее его – «во имя правды» – на баррикаду, но чаще всего делавшее значительную часть интеллигенции «страшно далекой от народа» и толкавшее ее на снисходительное услужение «верхним десяти тысячам» и защиту существующей системы общественных отношений либо молчаливое принятие ее.
Эту ситуацию, характерную для XIX в., Маркузе догматически переносит на современное развитое буржуазное общество, подчас не замечая того, что сейчас в положении интеллигенции произошли серьезные сдвиги.
Непосредственное вторжение науки в промышленное производство, в сферу обслуживания, в организацию административного делопроизводства потребовало вовлечения в эти отрасли лиц, занятых умственным трудом. Недостаточность чисто экономических рычагов воздействия на трудовую массу с целью поддержания существующих отношений господства-подчинения привела к созданию разветвленной «индустрии культуры» (реклама, пресса, кино, телевидение, радио, «массовая» литература и т. п.), организованной по новейшим образцам промышленного производства и обслуживаемой лицами, традиционно причисляемыми к интеллигенции. А это не могло не повлечь за собой не только «массовизации» некогда узкой прослойки интеллигенции и превращения ее во все разрастающуюся группу, но и внутренней дифференциации самой этой группы, изменения характера труда интеллигента.
«Неангажированный» художник, «вольно парящий над обществом», все более становится анахронизмом, поскольку капиталистические отношения распространяются на те сферы труда, где прежде господствовали, по словам Маркса, «переходные к капиталистическому производству формы». Процесс превращения знания в непосредственную производительную силу ведет к возрастанию социальной дифференциации интеллигенции: одна ее часть вливается в ряды буржуазии или непосредственно примыкает к ней, другая – значительно большая по объему – вовлекается непосредственно в сферу производства прибавочной стоимости, подвергается эксплуатации со стороны капиталистов и по своему положению все более приближается к рабочему классу. Это относится прежде всего к интеллигенции, труд которой не только создает прибавочную стоимость, но вместе с тем в условиях идеологического манипулирования выступает как необходимая предпосылка производства прибавочной стоимости промышленным пролетариатом.
В этой ситуации интеллигент, переставший быть разновидностью кустаря-одиночки, лишившийся «орудий своего труда» и в конце концов утративший право распоряжения собственной деятельностью, объективно с точки зрения своего социального бытия приближается к положению рабочего класса. Из представителя узкой корпорации «свободных художников» интеллигент становится рядовым служащим крупной капиталистической корпорации, наемным тружеником, работающим по строгому заказу, который подчас совершенно не отвечает его внутренним побуждениям, выполняющим узкие функции и совершенно утратившим привилегию контроля над создаваемым им продуктом. «Все это в значительной мере меняет отношение интеллигенции к капиталистическому строю, сближает ее интересы с интересами рабочего класса» [81].
Вместе с тем сближение интеллигента, вовлеченного в процесс производства капитала, по своему положению с пролетариатом далеко не сразу находит адекватное отражение в сознании основной массы эксплуатируемых интеллектуалов. Размываемая как целое интеллигенция в значительной своей части (как та, которая по своему объективному бытию непосредственно примыкает к буржуазии, так и та, которая примыкает к пролетариату) продолжает мыслить категориями группового сознания. Отсюда и разрыв между реальным социальным бытием интеллигенции, приближающим ее к рабочему классу, и состоянием ее сознания, нередко отдаляющим ее от пролетариата.
Именно этот разрыв определяет противоречивость социального поведения этой части интеллигенции. Подпадая под непосредственную власть капитала, она выступает против системы капиталистических отношений, которая лишает ее традиционного «вольного» статуса, а вместе с ним и тех привилегий, которыми она располагала как группа, связанная с «переходной к капиталистическому производству формой». При этом объективно, хочет она этого или нет, ее действия далеко выходят за рамки «интеллигентского недовольства» и сближаются с позицией рабочего класса, с его требованиями. Изменение социального статуса и социальной функции работников умственного труда, игнорируемое Маркузе, делает совершенно необоснованным противопоставление интеллигенции, как силы «революционной», и пролетариата, как силы якобы «контрреволюционной». Социальная активность эксплуатируемой интеллигенции не отрицает, а, напротив, подтверждает марксистский тезис о пролетариате как революционном классе, как субъекте исторического процесса.
