Вторая мировая война - Уткин Анатолий Иванович (книги полностью .TXT) 📗
Каковы действия Польши в случае войны? Как будет происходить процесс помощи со стороны англичан французам на западном фронте? Позиция Бельгии? Думенк, выглядевший наиболее представительным среди западных военных, ответил, что не знает планов Польши (а ведь месяц назад в Варшаве вел переговоры начальник британского генерального штаба Айронсайд). В Бельгию французские войска без приглашения Брюсселя не войдут. Главный вопрос Ворошилов задал 14 августа 1939 года: позволено ли будет Красной Армии пройти через Вильно и Польскую Галицию? Если не осуществить этого выхода, немцы быстро оккупируют Польшу и выйдут к границе СССР. «Мы просим о прямом ответе на эти вопросы… Без четкого, прямого ответа на них продолжать эти военные переговоры бесполезно». Английская делегация сообщила в Лондон, что русские «подняли фундаментальную проблему, от которой зависит успех или неудача переговоров, которая лежит в основе всех наших трудностей с самого начала политических переговоров, а именно, как достичь рабочего соглашения с Советским Союзом в обстановке, когда сосед этой страны придерживается своеобразного бойкота, который будет отменен только тогда, когда будет слишком поздно».
Генерал Думенк телеграфировал в Париж: «СССР желает заключения военного пакта… Он не желает подписывать простой листок бумаги. Маршал Ворошилов указал, что все проблемы будут решены без эатруднения, как только то, что он назвал критическим вопросом, будет разрешено». Ныне известные документы свидетельствуют, что Лондон и Париж пытались оказать давление на Варшаву, но она стояла на позиции, которая вела к катастрофе. Западные историки дают крайне нелестную оценку стратегическому мышлению польского правительства.
Необходимость дать ответ на советский запрос заставила английского и французского послов явиться 18 августа к полковнику Беку. В этот день, когда до конца восстановленного польского государства оставалось менее двух недель, польский президент заявил, что советские войска «не имеют военной ценности», а начальник польского генерального штаба согласно закивал головой. Через два дня министр иностранных дел Польши официально отверг требование англичан и французов пропустить советские войска: «Я не хочу об этом больше слышать». Помимо прочего, согласие Польши провоцировало бы, по его мнению, нападение со стороны Германии.
Поверхностность суждений польского правительства поразила английского и французского послов, и они 19 августа снова попытались склонить поляков принять советское предложение. Теперь министр иностранных дел Бонне, все предшествующие годы стоявший на позициях умиротворения, был всерьез напуган их самоубийственной неуступчивостью: «Было бы ужасным, если бы в результате польского отказа переговоры с русскими потерпели бы крах». Он — это был серьезный шаг — предложил сделать согласие Польши на советскую военную помощь условием предстоявшего формального подписания англо-польского договора о взаимопомощи. Увы, Чемберлен и Галифакс не пошли так далеко в своем давлении на поляков. Гарольд Макмиллан, оценивая поведение англичан, считал их жертвами «искаженного представления о себе». Они видели в Великобритании сверхдержаву, а в СССР — просящую сторону, не учитывая опыт двух последних десятилетий: англичане были интервентами в России, они лишили ее (согласно договорам) дореволюционных территорий. В то же время отношения СССР с Германией в межвоенный период периодически становились очень тесными.
В конечном счете, как пишет У. Манчестер, «Британия и Франция не могли гарантировать Сталину мира — а Гитлер мог. Нацистско-советский пакт о ненападении означал бы мир для России, которая предпочитала остаться нейтральной, и означал бы, без потери единого солдата Красной Армии, возвращение территорий, отнятых Румынией, отданных Польше, возвращение балтийских государств, потерянных двадцать лет назад под давлением западных держав. Если бы Сталин выбрал этот курс и западные союзники были разбиты, он мог бы оказаться перед Германией в одиночестве. Но к тому времени Гитлер мог быть мертв или свергнут, Германия могла потерпеть поражение. Соблазн избежать попадания в водоворот, выиграть время для вооружения был огромным». В те дни даже ведущий американский обозреватель У. Липпман писал: «Отдав Чехословакию в жертву Гитлеру, Британия и Франция в реальности пожертвовали своим союзом с Россией».
Когда Сталин решил протянуть руку Германии? Майский говорил Бусби, что толчком послужило 19 марта 1939 года, в этот день Лондон отверг предложение о «встрече шести» в Бухаресте. Черчилль откровенно признавался, что для него уловить этот момент было невозможно. Но он подчеркивал, что еще до середины августа положение можно было спасти. Нам сейчас известно, что у Сталина наряду с первым каналом — переговорами с англо-французами — уже был открыт второй канал — связи с Берлином.
Согласно «Заметкам для дневника» М. М. Литвинова, Сталин открыл для себя возможность и необходимость переговоров с немцами в период Мюнхена. В записи за январь 1939 года говорится: «Сталин инструктировал посла СССР в Германии Меркулова начать переговоры с германским министерством иностранных дел. Следовало сказать: «До сих пор мы не могли пойти на соглашение, а теперь можем».
Получив в конце июля сообщения о дипломатических демаршах немцев, Сталин отдал распоряжение предоставить данные о Гитлере и нацизме. Он начал с «Истории германского фашизма» Конрада Гейдена и «Германия вооружается» Дороти Вудмен. В «Майн кампф» он отчеркнул абзацы о жизненном пространстве Германии на востоке. Шуленбург уловил большую заинтересованность Молотова, но советский комиссар никак не спешил.
Французы были более чувствительны к нюансам позиции Москвы. Посол Кулондр задолго до начала советско-германских переговоров предупредил Кэ д'Орсэ, что СССР и Германия могут найти взаимопонимание и поделить Польшу между собой; 22 мая 1939 года он сообщал о словах Риббентропа: Польша «рано или поздно должна будет исчезнуть, будучи поделенной между Германией и Россией».
Дипломатическая машина нацистов прибавила обороты. В то время, когда Дракс на тихоходном пароходе плыл к Ленинграду, немцы (3 августа) предприняли очень важные и действенные меры. Риббентроп сам стал посылать телеграммы Шуленбургу: «Германия желает перестроить германо-русские отношения, от Балтики до Черного моря нет проблемы, которая не могла бы быть решена к нашему взаимному удовлетворению».
Молотов скептически отнесся к заверениям немцев. А что они могут сказать об «Антикоминтерновском пакте», позиции Японии, поддерживающей Германию, неприглашении СССР в Мюнхен? Но послу стало ясно, что Молотов приоткрывает дверь. «Мое общее мнение заключается в том, что советское правительство в настоящее время полно решимости заключить соглашение с Британией и Францией, если те выполнят все советские пожелания… Я полагаю, что мое заявление произвело впечатление на Молотова; тем не менее, от нас потребуются значительные усилия, чтобы обеспечить поворот курса Советского правительства».
Можно представить себе волнение в Берлине. Без СССР западные союзники не сумеют помочь Польше. Перемену в эмоциональном климате германской столицы отметил французский поверенный в делах Сент-Ардуэн: «Период замешательства, колебаний, склонности к выжиданию и даже умиротворению сменился у нацистских лидеров новой фазой». Написано это было 3 августа 1939 года.
А через десять дней, 12 августа, Астахов информировал Шнурре, что Молотов готов обсудить вопросы, поднятые в немецких заявлениях. Местом таких переговоров может быть Москва. Но не нужно спешки, действовать следует постепенно. Гитлер получил сообщение об этом в Оберзальцбурге. Он уже определил дату нападения на Польшу и потребовал от Шуленбурга ускорить процесс, невзирая на советские требования постепенности. Именно в эти дни Шуленбург писал, что Молотов — «странный человек с тяжелым характером», но все же «любых поспешных шагов в отношениях с Советским Союзом следует избегать».
В понедельник, 14 августа, этот процесс не мог не получить ускорения. Необходимо было дать положительный или отрицательный ответ на «чрезвычайно срочную» телеграмму из Берлина. «Германо-русские отношения подошли к историческому поворотному рубежу… В отношениях Германии и России не существует реального конфликта интересов… Обеим странам было хорошо, когда они были друзьями, и плохо, когда они были врагами… События могут принять такой оборот, когда восстановление германо-русской дружбы станет невозможным, когда трудно будет совместно прояснить территориальные вопросы в Восточной Европе. Руководство обеих стран не должно позволить ситуации выйти из-под контроля. Было бы фатальной ошибкой, если бы оно стало жертвой взаимного непонимания и два народа разошлись бы врозь».