Товарищи китайские бойцы - Новогрудский Герцель Самойлович (книги серии онлайн TXT) 📗
Мы спросили, может ли вспомнить Ли, о чем говорил Киров.
Ли ответил, что может. Конечно, очень приблизительно, но может. Киров говорил тогда, что, воюя на стороне красных здесь, китайские бойцы воюют не только за то, чтобы революция победила в России, но и за то, чтобы она победила в Китае, что придет час, когда на их родине тоже грянет гром пролетарской революции.
— А бойцы как его слова приняли?
— Мы кричали: «Тогда наш батальон туда пойдет». И Киров пообещал, что пойдет с нами.
— Киров, должно быть, это в шутку сказал?
— Зачем в шутку? — рассердился на нас старик. — Разговор серьезный был.
Дальше в беседе выяснилось, что Сергей Миронович приходил к китайским бойцам на первомайский праздник. В тот день в гости к китайцам собрались красноармейцы из других владикавказских подразделений — русские, осетины, украинцы, грузины, ингуши… Далеко по улицам города разносились звуки многоголосого красноармейского хора.
Сергей Миронович пел вместе со всеми. Пел весело, с подъемом. Переиначив на свой манер, бойцы ласково называли Кирова «Товарищ Дзи Ла» и, когда он ушел, говорили о нем так: «У Дзи Ла есть мудрость и простота. Только по-настоящему большие люди бывают такими».
Через месяц с небольшим после Первого мая в батальоне Пау Ти-сана отмечался праздник «Дуань-у» — «Две пятерки». Он празднуется в Китае в пятый день пятого лунного месяца.
«Дуань-у» — двойной праздник: праздник дракона — повелителя влаги, защищающего поля от засухи и недорода, и день памяти певца народной печали поэта Цюй Юаня, жившего свыше двух тысяч лет назад. В Китае в этот день все от мала до велика собираются на берегах рек, бросают в воду чжунцы — рисовые треугольные печенья, завернутые в кукурузные листья, устраивают гулянья, поют песни, танцуют под звуки тростниковых дудочек и размеренные удары барабанов.
С тех пор, как бойцы Пау Ти-сана попали в Россию, «Две пятерки» отмечались впервые. Не в рабочих же бараках, куда их загоняли к вечеру, как скот, и не под плетками петлюровцев и деникинцев было отмечать китайцам свой праздник!
Зато во Владикавказе, по словам Ли, китайские красноармейцы отвели душу. Батальонные повара раскатали, как положено, на длиннейшие полосы лапшу-чанмянь и нажарили треугольных печений; батальонные искусники соорудили из красного кумача, обручей и шестов изображение дракона, растянувшегося метров на пятнадцать. Немало сил стоило добиться того, чтобы огромная страшная пасть повелителя влаги выражала одновременно свирепость и доброжелательность. Искусники добились этого.
Дракона хотели пронести по городу, но Пау Ти-сан, сначала одобривший такой план, потом отменил его.
— Напугаем людей, — говорил он. — Да и для суеверных слухов дадим пищу. Не стоит…
Повелитель вод остался во дворе казармы, а батальон, закончив строевые занятия и сдав караульные посты, в полном составе во главе с командиром двинулся к Тереку. Здесь, на берегу бурной горной реки, китайские бойцы плясали, пели песни, прыгали через костры. Праздник получился на славу. Все было, как на родине.
Сергея Мироновича очень ждали, но он не пришел.
— Почему нет товарища Дзи Ла? — спрашивали бойцы Пау Ти-сана.
— Он уехал, — ответил комбат.
— Далеко?
— В Москву, к Ленину, по важному делу…
Командир китайского батальона не вдавался в подробности, хотя знал, что именно побудило Кирова поехать в Москву.
Дело было действительно важным. Дни решающих боев приближались, а оружия во Владикавказе не хватало. В новых подразделениях одна винтовка приходилась на трех бойцов. Еще хуже обстояло с патронами. Для учебной стрельбы их совсем не отпускали. Солдаты Пау Ти-сана ходили на базар и покупали из-под полы у горцев и станичников по десятку — полтора патронов.
Именно за оружием и поехал Киров в Москву.
О многом передумал Ли Чен-тун в день, когда отмечал на берегу Терека праздник «Дуань-у». Он больше не чувствовал себя на чужбине, у него больше не щемило сердце, когда, глядя на величественную вершину Казбека, он вспоминал очертания гор, знакомых с детства, или, прислушиваясь к шумному Тереку, старался угадать в его голосе голос родных рек, или, вбирая в себя ароматы прикавказских степей, сравнивал их с запахами цветущих полей Маньчжурии.
11. Так учил полководец Сунь-цзы
А Пау Ти-сан нечеткое выполнение требований воинской службы искоренял беспощадно. Он был педантично требователен к соблюдению всех тонкостей устава строевой службы. Павел Иосифович Кобаидзе помнит, как Пау Ти-сан говорил ему:
— Мы, китайцы, любим порядок и дисциплину. Это в нас заложено. Посмотри, как китайцы сажают руками каждое пшеничное зернышко в отдельности, как корзинами таскают землю, чтобы создать поле там, где поля нет, и ты поймешь, какая огромная внутренняя собранность нужна для подобного адского труда.
Но пахарь остается пахарем, кули есть кули; чтобы сделать из них воинов, нужно напрочно привить им навыки воинской службы. Боец должен понимать: воинская служба — это то же, что и землепашество: хорошо ухаживай за землей — и ты будешь хорошим крестьянином, хорошо выполняй все требования устава воинской службы — и ты будешь хорошим солдатом.
Слово у Пау Ти-сана не расходилось с делом. Китайский батальон считался во Владикавказе образцовым.
Строго размерен был ход жизни в китайской казарме: строевые занятия, политбеседы, охранная служба, отдых. На все имелись свои часы. И только время от времени, как вспоминал Ли Чен-тун, в установленном распорядке дня происходили изменения. Это случалось, когда во Владикавказ доставлялись оказией из Москвы листовки на китайском языке.
В такие дни намеченная программа политбесед отменялась. В этот час вслух читались листовки. По-иному складывался и отдых. Снова и снова листовки переходили из рук в руки.
Со слов Ли, мы отчетливо представляли себе, какой громадной притягательной силой обладали эти отпечатанные в далекой Москве и с невообразимыми сложностями доставленные во Владикавказ листки с затейливым рисунком иероглифов.
Большинство бойцов читать не умели. Но листовку старался подержать в руках каждый. Она бережно переходила от одного к другому. Бойцы поражались тому, как мало она весит («один винтовочный патрон тяжелее ста бумажек») и какую большую силу заключает в себе. Они здорово бьют в цель, эти напечатанные на листке черненькие значки. Артиллерийский снаряд столько не сделает, сколько такой значок. А их на листке тысячи. Пусть только попадут в Китай — ого!..
Но попадут ли?
Между бойцами начинался спор. Ли, к голосу которого в батальоне прислушивались, склонялся к тому, что листовки должны попасть в Китай. Из Москвы сюда они доходят? Доходят. Значит, и до Мукдена могут дойти, и до Тяньцзиня, и до Пекина, и до Шанхая. И по ним в Китае узнают правду о России, о революции, и о том, что китайцы здесь не стоят в стороне, а тоже борются.
Правда, настоящих боев здесь еще не было, но дело к этому шло. Обстановка на Тереке заметно усложнялась.
Вражеская петля вокруг Советского Терека затягивалась все туже. Связь Владикавказа с центром почти прервалась. На Дону хозяйничал казачий атаман Краснов, к Пятигорску рвался недобитый Шкуро, в Грузии господствовали меньшевики с немцами. Правитель меньшевистской Грузии, словоохотливый Ной Жордания подтягивал войска к перевалам, мечтая расправиться с владикавказским рассадником «большевистской заразы».
Советский Терек стал островом среди океана бушующей контрреволюции. Но и на нем, на острове, не было спокойно. Беспокойство вносило контрреволюционное офицерство, представлявшее собой внушительную силу.
