Мифология Толкина. От эльфов и хоббитов до Нуменора и Ока Саурона - Баркова Александра Леонидовна (читаем книги онлайн .TXT, .FB2) 📗
Вяйнемёйнен. Этюд Роберта Экмана (1808–1873).
Photo: Finnish National Gallery / Janne Tuominen
Рассмотрим эту тему подробнее.
Борьба главного героя — старого песнопевца Вяйнемёйнена с молодым и дерзким Ёукахайненом подобна состязанию Одина с Вафтрудниром — оба излагают сведения о мироустройстве и происхождении всего сущего, причем Вяйнемёйнен действительно знает все это (он старше, чем мир), а его противник обладает лишь поверхностными знаниями, и с каждым шагом поединка Вяйнемёйнен погружает его все глубже в болото (III, 148–254)[22]. Другой герой — Лемминкяйнен — сражается с хозяином потусторонней страны следующим образом: сначала оба противника творят магией различных животных, чтобы те бились друг с другом, а затем вступают в чародейный поединок сами (XXVII, 219–256). Противник героя может быть лишен всякой антропоморфности: тот же Лемминкяйнен сражается с Морозом, рассказывая о его происхождении и принуждая его отступить (XXX, 213–254).
Список магических поединков «Калевалы» можно продолжить. Обратим внимание на важнейшую из деталей — на способ произнесения всех этих рассказов: их поют. И к Вяйнемёйнену, мудрейшему из мудрых, относится устойчивый эпитет «вековечный песнопевец».
Этим поединки «Калевалы» отличаются от состязаний в мудрости «Эдды». И это же не позволяет нам соотнести образ Гэндальфа с Вяйнемёйненом, хотя оба они мудрецы, всегда выглядят старцами, и возраст их древнее, чем мир (о Гэндальфе в «Сильмариллионе» сообщается, что это майа Олорин, один из изначальных духов). Но тема пения не имеет к Гэндальфу никакого отношения, поэтому сопоставление, несмотря на всю привлекательность идеи, неоправданно.
Зато узнаваемой цитатой из мира «Калевалы» является один из самых известных поединков «Сильмариллиона» — поединок на песнях Финрода и Саурона. Здесь Толкин следует своему излюбленному приему, хорошо знакомому нам по предыдущему анализу: не перенося в свой мир какой-то конкретный эпизод из древнего сказания, он берет основополагающий принцип культуры и строит на нем свой собственный, уникальный сюжет. Более того, он вводит в сюжет этический момент.
Первая встреча с людьми.
© Художник Елена Куканова
В ответ на некую неопределенную «песнь лиходейских чар» Саурона Финрод начинает петь о Благом Западе — о жизни эльфов в Валиноре. Это вполне сопоставимо с финскими рассказами о происхождении тех или иных элементов бытия. Но поскольку это песнь именно о происхождении, то она не может завершиться на статичном образе, в данном случае — на счастливой жизни в Благом Краю до освобождения Мелькора, гибели Древ и мятежа Феанора. Спев об этих трагических событиях, Финрод неизбежно должен спеть и о том, как именно эльфы покинули Валинор, — о резне в гавани Альквалондэ. После этого эльфийский король падает, «чарами сражен».
Строго говоря, нет никаких оснований считать эти чары злым колдовством Саурона. В отличие от финских героев, по очереди наносящих те или иные магические удары, практически весь поединок на песнях — это только пение Финрода[23]. И даже если финальный «удар» — чары именно Саурона, то причина поражения Финрода в том, что он, как и все эльфы, внявшие призыву Феанора, разделяет вину за резню в Альквалондэ, и ответственность за это настигает его (забегая вперед, заметим: также она настигает его сестру Галадриэль, хотя и в совершенно ином контексте).
Для героев «Калевалы» знание и пение отнюдь не только своеобразный вид оружия, это вообще их основной инструмент. Приведем избранные примеры. Чтобы плыть по морю, Вяйнемёйнену необходима лодка — и он творит ее словами (XVI,101–114, L,485), ими же он управляет ею (XLII, 193–215) или в другом эпизоде пением создает для лодки гребцов (XXXIX, 275–290). Для перевязки раны необходимы не бинты, а рассказ о происхождении железа, поскольку рана нанесена железным ножом (IX, 27–265), и лишь заклятия останавливают кровь (IX, 269–416). Примечательно, что этот рассказ и заклятья полностью занимают девятую руну, практически лишенную сюжета, — знания о мире оказываются важнее истории о подвигах героя.
Способность творить пением присуща не только Вяйнемёнену, но и Лемминкяйнену, хотя здесь есть существенная разница: молодой герой создает некие чудесные вещи (XXIX, 135–222), в то время как вековечный певец создает вещи повседневные, то, что служит простым людям в их жизни.
Квинтэссенцией представлений о творении пением служат слова Вяйнемёйнена о боге-творце (в данном случае имеется в виду громовержец Укко):
О, когда б запел создатель,
Слово с уст своих сказал нам!
Мощно песни он пропел бы,
Произнес бы заклинанья…
Солью стали б камни моря,
Хлебородной почвой — рощи,
Темный лес — пшеничным полем…
Он и пел, и заклинал бы,
Говорил слова заклятья,
Он на двор напел бы стадо,
Мог бы в хлев коров наделать,
В стойла много пестролобых,
В поле множество молочных,
Сотни с выменем обильным…[24] (XXI, 389–439)
Эта способность бога-творца созидать пением становится основополагающей космогонической идеей в мире Толкина, находя воплощение в «Сильмариллионе», на первых страницах которого рассказывается об Эру, Едином, который вместе с изначальными духами (будущими Валарами, Стихиями Мира, и майарами, духами менее могущественными) творит мир пением. Именно тогда Мелькор вносит свой Диссонанс, исказив замысел Единого.
Тема пения в мире Толкина чрезвычайно важна. Каждый раз, когда тот или иной герой поет (и даже песенки хоббитов не исключение!), в этом пении есть отзвук силы Творения. Эльфы из всех народов наиболее близки к Единому, они его Старшие Дети (люди — Младшие), и неудивительно, что и во «Властелине колец», и в «Хоббите» пение непременно упоминается при описании эльфов. Очень интересен в этом аспекте такой внешне несерьезный персонаж, как Том Бомбадил, в доме которого легче петь, чем говорить, над которым не властно Кольцо, устрашающее даже Гэндальфа (подробно о Бомбадиле поговорим в отдельной главе).
Особый семиотический статус пения виден в эпизоде «Сильмариллиона», который с точки зрения обыденного мышления крайне нелогичен. Речь идет о спасении Маэдроса, прикованного к скале Тангородрима. Его двоюродный брат и друг Фингон отправляется на его поиски, взяв с собой… арфу. «Тогда, бросая вызов оркам, что все еще прятались в темных подземельях, Фингон взял арфу и запел песнь Валинора, сложенную нолдорами в древности, когда вражда еще не разделяла сынов Финвэ; и голос его зазвенел в мрачных теснинах, дотоле не слыхавших ничего, кроме воплей страха и скорби». Возникает вопрос, почему орки не напали на дерзкого эльфа? Ответ, вероятно, заключается в том, что в песне Благого Края есть сила, которой орки страшатся (подобно тому, как во «Властелине колец» они страшились Сэма, освещающего себе путь фиалом Галадриэли). На пение Фингона отвечает Маэдрос, а затем появляется орел (птица Манвэ, знак помощи свыше; вспомним спасение и в «Хоббите», и во «Властелине»), который помогает Фингону освободить Маэдроса.
Аналогичный эпизод есть и во «Властелине колец», когда Фродо заточен в башне Кирит-Унгол и Сэм тщетно ищет его. Хоббит, в отличие от эльфийского принца, не взял с собой арфу, но в главном сюжеты совпадают, в том числе и во взаимном расположении друзей (пленный находится высоко наверху). Обратим внимание и на роль хоббитских песенок в преодолении сил мрака: «И тут, после всех напрасных поисков, во мраке отчаяния, Сэм, к собственному своему удивлению, начал тихонько петь. Голос у него был тонкий и дрожащий — голос одинокого, усталого, отчаявшегося хоббита, который ни один случайный орк не спутал бы с пением эльфийского воина. Он мурлыкал старые детские песенки, отрывки из песен, сочиненных Бильбо, мелькавшие у него в мыслях, как мимолетные видения родной страны. А потом в нем вдруг поднялись какие-то новые силы, голос окреп, и неожиданно родились свои собственные слова, слившиеся с незатейливой мелодией…».
