Спор о Сионе - Рид Дуглас (бесплатные полные книги .TXT) 📗
За этими событиями последовали два года относительного спокойствия, затишье необходимое для подготовки новых сюрпризов, приуроченных к следующим президентским выборам в Америке в 1956 году. В мае 1955 г. (как-раз когда сэр Антони Иден сменил сэра Уинстона Черчилля на посту английского премьера) государственный секретарь США Джон Фостер Даллес, как за 30 лет до него лорд Бальфур, наконец собрался посетить страну, калечившую теперь внешнюю политику Америки, как она раньше калечила политику Англии. После печального опыта с неосторожными «порицаниями» и их результатами, ему должно было теперь быть ясным, что он имеет дело с самой могущественной силой в мире, с верховной властью в его собственной стране, с силой, в руках которой «Израиль» был лишь орудием, призванным вносить раздор между теми, которыми надо было управлять. Как и Бальфур, он был встречен арабскими бунтами, как только он появлялся за пределами еврейской Палестины. В самом Израиле он виделся лишь с немногими еврейскими политиками после того, как его провезли в закрытом автомобиле за сплошным кордоном полиции с аэродрома в Тель-Авив. Полицейская операция по его приёму и охране носила название «операция Китаво», что на иврите означает «откуда ты пришёл» — намёк на стих из 26-й главы Второзакония: «Когда ты придёшь в землю, которую Господь Бог твой даёт тебе в удел… и Господь обещал тебе ныне, что ты будешь собственным его народом, как Он говорил тебе, если ты будешь хранить все заповеди Его, и что он поставит тебя выше всех народов, которых Он сотворил… и что ты будешь святым народом у Господа Бога твоего». Американский государственный секретарь считался в сионистском Израиле всего лишь мелкой фигурой в грандиозной драме «исполнения» левитского «закона».
По возвращении Даллес поведал, что арабы боятся сионизма больше, чем коммунизма — открытие, для которого незачем было ездить в Палестину, а достаточно было взглянуть на географическую карту: арабы были знакомы с содержанием Торы и видели его буквальное приложение в Дейр-Ясине и Кибии. В передаче по телевидению он заявил (согласно сообщению агентства Ассошиэйтед Пресс, 1 июня 1953 г.), что «Соединённые Штаты твёрдо стоят за декларацией 1950 года, совместно с Англией и Францией; она обязывает эти три государства активно действовать в случае, если нынешние границы Израиля будут нарушены военными средствами». Это была знаменитая «трёхсторонняя декларация», но автор этих строк не смог установить действительно ли Даллес выразился именно так или же его неправильно цитировали: декларация была составлена в объективной форме и гарантировала «границы на Ближнем Востоке и демаркационные линии перемирия», но вовсе не «нынешние границы Израиля»; однако, именно в таком виде сообщения мировой печати достигали арабского мира, и словесный ляпсус Даллеса передавал фактическое положение вещей.
Поколения сменялись одно за другим, и удлиняющаяся тень сионизма всё тяжелее ложилась на каждое последующее. Сэр Уинстон Черчилль, наконец у предела своих физических сил, передал должность тому, кого он уже давно назначил своим наследником, как если бы дело шло о правах неограниченного монарха: «Я не делаю ни одного шага в политической жизни без консультации с мистером Иденом; он будет нести дальше факел консерватизма, когда он выпадет из других, постаревших рук». В этом случае, всё указывает на то, что сэр Антони перенял по наследству от сэра Уинстона его безоговорочную поддержку «исполнения стремлений сионизма», и вероятно рад был бы видеть этот факел в других руках, поскольку он не столько освещал, сколько губил и «консерватизм» и самую Англию. С того момента, как он занял должность, к которой он готовился всю свою жизнь, его правление стояло под клеймом пресловутой «ближневосточной проблемы» и его политический конец был заранее обречён на повторение печальной судьбы правлений Рузвельта и Вудро Вильсона. Летописец мог бы добавить: и Эйзенхауэра. В сентябре 1955 года его поразил удар и, хотя он и поправился, но его фотографии в печати обнаруживали те же черты, что в своё время характеризовали как Рузвельта, так и Вильсона под конец их правлений. «Давление», которому неизбежно подвергаются эти, по внешнему виду, столь могущественные лица в нашем «еврейском столетии», явно сказывается на их измученных заботами физиономиях. Их окружает толпа льстецов, но как только они пытаются следовать велениям совести и долга, их беспощадно призывают к ответу. После его первого опыта в этой области, общее мнение было, что Эйзенхауэр не выставит своей кандидатуры вторично.
Как известно, Эйзенхауэр вовсе не принадлежал к республиканской партии, и явно чувствовал себя не в своей тарелке в качестве «республиканского» президента. Вскоре после вступления в должность, его «разногласия с могущественным правым крылом партии» (другими словами, с традиционными республиканцами, стоявшими за сенатором Тафтом) «настолько обострились, что одно время он подумывал о создании новой политической партии в Америке, в которой смогли бы объединиться люди его взглядов, независимо от их прежней партийной принадлежности… Он стал советоваться со своими самыми близкими сотрудниками, не пришло ли время подумать о новой партии, которая, по его замыслу, должна бы быть существенно его партией. Она олицетворяла бы собой те политические доктрины во внешней и внутренней политике, которые, он считал бы наилучшими как для Соединённых Штатов, так и для всего мира». Эти любопытные подробности мы почерпнули из книги корреспондента при Белом Доме, Роберта Дж. Донована «Eisenhower, The Inside Story», написанной и опубликованной в 1956 г., явно по желанию самого Эйзенхауэра, поскольку в ней используются протоколы правительственных совещаний и другие документы сугубо конфиденциального характера, относящиеся к событиям на самом высшем уровне. Ничего подобного до тех пор в Америке никогда не опубликовывалось, и автор не поясняет причин этого новшества. В ней сообщаются высказывания ближайших сотрудников Эйзенхауэра, которых они вероятно не сделали бы, учитывая возможность их опубликования: например шутливое предложение взорвать атомной бомбой сенатора Брикера и его сторонников, требовавших внесения в американскую конституцию особого дополнения, ограничивающего права президента заключать, международные договоры и, таким образом, подчиняющего его более строгому контролю со стороны Конгресса. Мысль о создании новой политической партии Эйзенхауэр оставил лишь когда смерть сенатора Тафта лишила республиканскую партию её естественного вождя, и после того, как Сенат, по инициативе самого президента, вынес порицание сенатору Джозефу Мак-Карти из Висконсина за его разоблачения коммунистического проникновения в правительственный аппарат. Напомним, что общественное негодование, вызванное разоблачением проникновения коммунистической агентуры в правительство при Рузвельте и Трумане были одной из главных причин поворота избирателей в сторону республиканской партии и её кандидата Эйзенхауэра в 1952 году.
В конце 1955 года Америка снова была накануне очередного года президентских выборов в условиях, которые закулисными правителями страны считались самыми идеальными для их политических махинаций: болеющий президент, партийные политиканы в погоне за «еврейскими голосами», предвоенная ситуация на Ближнем Востоке и не меньшая в Европе. В этих условиях «внутреннее политическое давление» в столице богатейшего и наилучше вооружённого государства в мире могло практически добиться любых результатов. Заправилы республиканской партии, всеми силами старавшиеся сохранить в Белом Доме республиканца хотя бы по названию, если уж им не удалось сохранить большинство в Конгрессе, столпились вокруг больного генерала, уговаривая его выставить свою кандидатуру в президенты во второй раз.
Подытожим вкратце события первого срока президентства Эйзенхауэра. В свете того несомненного факта, что избрание главным образом было следствием разоблачений коммунистического заражения всего правительственного аппарата и настоятельного желания общественности очистить правительство от этой заразы, важнейшим и роковым по своему значению событием при Эйзенхауэре было устранение наиболее энергичного противника коммунистов, сенатора МакКарти, что произошло по личному настоянию президента и с его согласия. Вторым, не менее значительным событием в той же области внутренней политики было решение Верховного Суда США в 1955 году, запрещающее сорока восьми штатам американской республики принимать меры против подрывной деятельности с какой бы то ни было стороны, предоставляя это право одному лишь федеральному правительству в Вашингтоне. Это решение в значительной степени парализует все возможности государства «бороться с подрывом и разложением» (как это и было предусмотрено уже в «Протоколах» 1902 г.). Третьим важнейшим событием во внутриполитической жизни страны было решение того же Верховного Суда против раздельного обучения белых и негритянских детей в школах, что было фактически направлено против южных штатов и неизбежно должно было привести к катастрофическим последствиям. Эти решения Верховного Суда привлекли внимание к этому учреждению, члены которого назначаются не из опытных и заслуженных юристов, а исключительно по политическим соображениям. В этих условиях Верховный Суд США в период правления президента Эйзенхауэра превратился в высшую политическую инстанцию в стране, способную отменять решения Конгресса; не было бы преувеличением назвать её чем то вроде американского Политбюро. Генеральный прокурор США, некий Симон Собелов заявил в 1956 г.: «В нашей политической системе Верховный Суд отнюдь не является лишь арбитром в возникающих разногласиях, в процессе этого арбитража он во многих случаях получает возможность окончательно формулировать государственную политику» (цитируем по «Нью-Йорк Таймс» от 19 июля 1956 г.).
