Радикальная война: данные, внимание и контроль в XXI веке (ЛП) - Форд Мэтью (список книг TXT, FB2) 📗
О том, что традиционные представления о войне достигли переломного момента, лучше всего говорит телеобращение президента Джорджа Буша-старшего "Миссия выполнена", прозвучавшее 1 мая 2003 года. Речь была произнесена после падения Багдада, когда военный истеблишмент сообщил ему, что война окончена. Речь Буша запомнилась по двум причинам. Первая - это его утверждение, что эта битва "велась за свободу и мир во всем мире". Другая причина заключается в том, что уже через год стало совершенно ясно, что американцы не смогут удержать контроль над растущим повстанческим движением в Ираке.
Первоначальные решения о вторжении в Ирак были обоснованы клаузевицким мышлением. Однако в 2002 году администрация Буша уже приняла решение игнорировать Женевские конвенции 1949 года в части соблюдения прав Аль-Каиды как законных комбатантов на войне. Вместо этого к "Аль-Каиде" будут относиться как к незаконным комбатантам, а в случае захвата не будут обращаться с военнопленными. Администрация Буша создала новую правовую основу для GWOT, обосновывая ее тем, что эта террористическая организация не соблюдает законы войны и не уважает различия между комбатантами и некомбатантами. Это проигнорировало традиционную мудрость двадцатого века о войне и предвещало спуск к хаосу и беспорядку во время оккупации Ирака. Наиболее наглядно это проявилось в нарушениях прав человека американскими солдатами в отношении иракских заключенных в тюрьме Абу-Грейб в 2004 году.
Как свидетельствуют бесчисленные документальные фильмы об американской оккупации, в этих новых условиях поддержание традиционных нарративов истеблишмента в СМИ стало невозможным. Сам хаос стал следствием того, что американцы не смогли должным образом подготовиться к оккупации и обеспечению безопасности в Ираке, а также предположения, что иракцы будут рады тому, что демократия теперь возможна. Как заметил журналист "Нью-Йорк Таймс" Декстер Филкинс, проблема заключалась в том, что "не было армейских руководств о том, как создать местное правительство, разрушенное 30 годами террора, не было карт для чтения выражений на лице суннитского шейха, не было советов по обращению с городским инженером, который брал взятки, чтобы провести электричество".
Неспособность справиться с техническими аспектами управления обществом уступала лишь непониманию американцами сложностей иракской политики. Следовательно, американцы могли начать кампанию с благими намерениями, пытаясь навести мосты между собой как оккупантами и суннитскими и шиитскими общинами, которые им оставалось контролировать. Однако по мере того, как мародерство, преступность и сведение счетов перерастали в более серьезные нарушения безопасности, средства массовой информации столкнулись с необходимостью рассказывать две истории об Ираке. Одна сторона новостей исходила от пресс-брифингов Временной коалиционной администрации (ВКА), на которых Пол Бреммер, глава ВКА, объяснял, что основная инфраструктура восстанавливается, а службы работают. Другой стороной новостей были очевидные признаки хаоса и беспорядка по всей стране. Хотя в Белом доме утверждали, что не могли предвидеть беспорядки, возникшие после оккупации, на сайте New York Times подготовка администрации была охарактеризована как "план беспорядка".
Олицетворением стратегического провала Америки стало решение ВМС убрать политических аколитов Саддама Хусейна с постов в иракском правительстве и армии. Это решение о дебаасификации вызвало отторжение у суннитской общины, которая была главным бенефициаром использования Саддамом партии Баас для управления религиозными разногласиями в Ираке. Распустив иракскую армию, американцы "создали 450 000 врагов на земле в Ираке". Эти бывшие военнослужащие владели оружием и, не имея работы, не могли содержать свои семьи. В последующие годы, когда в Ираке вспыхнуло межконфессиональное насилие, а американцы ответили на него еще более жесткой тактикой, пресса изо всех сил старалась рассказать историю, которая бы вписывалась в традиционные представления о войне. В результате все большее количество людей, пытавшихся навести порядок, оказывались в ситуации, когда те, кто был готов применить еще более девиантные формы насилия, оказывались не в состоянии справиться с ними. Неспособность американцев учесть социальные и религиозные разногласия в Ираке послужила причиной гражданской войны, которая продолжалась в Ираке следующие полтора десятилетия.
Однако, когда речь заходит о войне и медиа, политические и военные решения представляют собой лишь один аспект истории. Не меньшее значение имеют изменения, происходившие в области медиатехнологий и более широкой информационной инфраструктуры. В этом отношении важно отметить, что эпоха вещания, связанная с МСМ, все больше и больше пыталась диктовать, как сообщать новости. До наступления эры смартфонов и социальных сетей основным средством передачи сообщений, которые не вписывались в студию войны, был веб-блог. Майкл Йон, бывший "зеленый берет" из спецназа США, сыграл здесь важную роль. Предлагая контрнарративы официальным отчетам или сообщениям журналистов, внедренных в вооруженные силы, блог Йона был особенно важен для публикации punctum of war, раскрывая впечатление о войне, которое MSM в противном случае не желала обсуждать.
К 2010 году блоги начали вытесняться смартфонами и социальными сетями. Внезапно пользователи получили возможность транслировать контент через Интернет, не обращаясь к традиционным вещательным компаниям MSM. Это дало возможность любому человеку участвовать в публикации контрпропаганды, противопоставляемой правительствам или вещательным СМИ. По сути, пунктум войны стал нормой в противовес трансгрессивному, определяя то, как будут пониматься последующие войны. Но хотя блики социальных медиа делают опыт войны всегда немедленным, захватывающим и зрелищным, управляемым алгоритмами доминирования внимания, это отвлекает от других форм и мест войны или закрывает их. Радикальная война, как мы ее представили выше, "радикальна" не только по масштабам и последствиям взаимосвязанных трансформаций в медиа, технологиях и инфраструктурах, но и потому, что они, как представляется, выводят войну в открытое пространство и в то же время обеспечивают прикрытие для ее ведения.
Если пунктум войны сегодня является скорее нормой, чем исключением, то война в Украине представляет собой хороший пример того, где сейчас существует Радикальная война. Ибо именно на Украине ажиотаж по поводу связности и заразительности - давнее предположение медиаисследований о связи между знанием и действием - терпит крах. Логика "соединительного поворота" (Hoskins 2011a, b) - внезапного изобилия, повсеместного распространения и непосредственности цифровых медиа, коммуникационных сетей и архивов - наиболее показательна в своих разломах, пробелах и молчании.
Война России против Украины была необъявленной, личность противника - непрозрачной, а конфликт велся солдатами без формы. Но это не война в условиях широковещательных СМИ. Скорее, это скрытая/завуалированная война: видимая, но не видимая, известная, но не известная. Вместо того чтобы осветить эту войну, ее причины и последствия для наблюдающего мира, постоянное проникновение плотных цифровых сетей, социальных сетей, телевизионных станций и прессы, будь то глобальной, региональной или местной, стало источником непрозрачности. Эта непрозрачность, в свою очередь, стала самым важным оружием войны.
Например, неотъемлемой частью военной кампании России против Украины и Крыма стало использование армии троллей для распространения страха, пропаганды и дезинформации (Померанцев, 2019). Частично это включало создание фальшивых аккаунтов в социальных сетях и заманивание украинцев для распространения фальшивых новостей с целью создания путаницы. Так, в одном из интервью бывший сотрудник пресс-службы одной из украинских военизированных группировок рассказал о том, как их оператор Артем (уязвимый и страдающий от посттравматического стрессового расстройства после опыта съемок в бою) подвергся манипуляциям со стороны россиян, использовавших социальные сети. В этом примере сотрудник российской Федеральной службы безопасности (ФСБ) назначил себя модератором группы в Facebook, создав пятнадцать новых аккаунтов (смесь людей и социальных ботов), которые выглядели вполне доброкачественными и содержали вездесущий мем #emergencykittens. Эти аккаунты добавили Артема в свою новую группу, а затем лайкнули несколько постов Артема и написали дружеские и поддерживающие сообщения.
