Люди и ложи. Русские масоны XX столетия - Берберова Нина Николаевна (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Первое поколение – средний возраст 80 лет – я знала. Это были участники Февраля. Их осталось очень мало. Второе поколение (в возрасте 50-60 лет) было хорошо знакомо мне, я сама приближалась к нему. У братьев третьего поколения, видимо, не игравших никакой роли в восстановлении «Послушаний», и крайне малочисленных, к масонству не было особого интереса. У меня в каталоге было теперь около двухсот имен, из них около ста были мне лично знакомы.
Г.Я. Аронсон, как и Н.В. Вольский (никогда не бывший масоном), сыграли некоторую роль в моей работе. У меня в архиве около ста писем Вольского, и в его архиве, вероятно, моих несколько меньше. Я виделась с Л.О. Дан, с А.В. Тырковой (в Париже и Нью-Йорке). Я замечала, что тайн становится с каждым годом все меньше; на французском, английском и немецком языках теперь начали выходить книги – молчание было нарушено, и обратного хода этому процессу не было. В специальных энциклопедиях, выпущенных в 1960-1970 гг., каждый может прочесть теперь и узнать все, что ему надо: обряды, специальный масонский словарь терминов, роль масонства в наше время, и имена… Это означает только одно: масонство, каким оно было в течение 900 лет, было убито. Но, разумеется, о русском масонстве и о его роли в последние шестьдесят лет ничего написано не было. И на русский, из иностранных статей и книг, ничего не переводилось.
В 1966 г. в одной из периодических публикаций я нашла первую статью о русском масонстве нашего столетия, написанную бывшим масоном: Борис Элькин, в лондонском «Славоник Ревью» (июль 1966, № 34, с. 454-472), видимо, подчиняясь новым веяниям, дал сведения о тайном обществе в спокойном и беспристрастном изложении. Вскоре за этим в американском «Славик Ревью» (декабрь 1968, № 27) появилась статья «Роль русского масонства в Февральской революции», за подписью Натана Смита, профессора новейшей европейской и русской истории (Вашингтон-Колледж, Честертаун, штат Мэриленд). Я написала ему письмо, мы встретились, и после того, как мы увидели, что мы оба заняты одной и той же темой, но с разных сторон подходи к ней, мы стали осведомлять друг друга о наших открытиях. А их в это время было немало.
Наконец, по его инициативе было написано письмо, которое мы размножили и послали в крупные книгохранилища Европы (включая Германию). Ответ через шесть месяцев пришел из Парижа. Нам сообщалось, что русский масонский архив, с 1922 по 1970 год, цел, и доступ к нему будет нам предоставлен, если мы хотим заняться им. Мы выехали в Париж, и когда я вернулась домой, у меня было уже не 220 карточек, а 660.
С этого времени я начала работать над книгой, которую теперь предлагаю читателям. Материал четырех тяжелых ящиков мы с проф. Смитом разложили в 17 нормальных коробок и сделали каталог всех фондов на двух языках, разложив в алфавитном порядке личные бумаги в тридцать папок. Этот архив, как нам сказали, был вывезен накануне падения Парижа сыном известного хирурга, русского эмигранта. Он вернул его не так давно. Никто никогда не вскрывал ящиков, – в этом мы были убеждены, так как пыль на них была в два пальца. Больше я ничего не могу сказать о чудесной судьбе этого архива.
Зимой 1983 г., после того как мною было прочитано около 300 книг, список которых приложен в Библиографии, был готов Биографический словарь, основа книги. Я уехала в Калифорнию и там, в архиве Герберта Гувера, в Станфорде, работала над коллекцией Б.И. Николаевского (более 250 фондов), в бумагах каталогизированных и, особенно ценных, некаталогизированных, поступивших только за год до этого, после смерти AM. Бургиной, многолетней сотрудницы Бориса Ивановича. Из 35 ящиков 18 относятся к архиву В.А. Маклакова и 10 – к архиву Н.В. Вольского. Из 27 корреспондентов Маклакова две трети принадлежали к масонским ложам, – о них читатель прочтет в разделе «Архивные материалы», в конце этой книги.
Постепенно читателю станет ясно, что масонство нашего столетия объединяло великих князей Романовых и социал-демократов, генералов царской Ставки и членов Государственной Думы «прогрессивного блока», людей, известных в свое время всей России, и людей, имена и отчества которых (но не фамилии) остались никому неведомы, и ни в «бархатных книгах» русского дворянства, ни в старых телефонных справочниках Москвы и Петербурга найти их мне не удалось.
Несколько слов о том, как выглядят рукописные материалы в архивах Гувера. За малыми исключениями, люди, родившиеся в прошлом веке, писали исключительно неразборчиво: были адресаты Маклакова, которые отсылали ему его письма, чтобы он им их переписал, были другие, которые сообщали ему, что ни строки не поняли в его письме и привезут ему это письмо на будущей неделе, чтобы он им его прочел. Дневник Маклакова, который он вел с лета 1917 г. до 1924 г., неразборчив на 80%, иногда непонятно даже, на каком языке написаны отдельные страницы – на русском или французском. Керенский, из-за близорукости, писал на машинке почти так же неразборчиво, как и рукой. Записка Кандаурова, видимо, не была перечтена им, и вместо запятых всюду поставлен какой-то загадочный знак – таково было свойство его Ундервуда. Дат на письмах нет, и только по содержанию можно догадаться, в каком году писалось данное письмо. Подстрочное примечание в письме отсылает нас к крестику, но крестика в тексте нет, так что фраза примечания «он вошел в ложу в таком-то году», несет в себе загадку: о ком идет речь? Что касается собственно содержания, то очень часто оно просто неверно: парижский издатель Поволоцкий присутствовал на похоронах собрата по ложе через год после того, как был похоронен сам. Что касается писем масонов друг к другу, то среди них имеются бесспорно очень важные и интересные, но попадаются и совсем бессмысленные, напоминающие письмо Ваньки из чеховского рассказа: «на деревню дедушке».
Прежде чем закончить это предисловие, я хочу назвать дополнительную причину написания и издания этой книги: она касается зловещих и, по существу, лживых данных о масонстве, которые до сих пор распространяются об этом тайном обществе, и измышлений, которые могли возникнуть только в мозгу слабоумного кретина.
Первые идут из крайне-правых кругов эмиграции. Третье поколение, которых враги называют «православные неофашисты», повторяют старые бредни о «жидо-масонстве», во главе которого стояли Троцкий и Ленин. Это «тайное общество» погубило Русь и убило царя (кстати, в 1981 г. церковь этой группировки канонизировала Николая и его родственников).
Вторые (на территории Советского Союза) сводятся к тому, что масоны – это нацисты, Кайзер Вильгельм II, Гитлер и царские генералы, и все они хотели погубить «российский пролетариат». В газете «Голос Родины», № 32, 1981 г., напечатан отрывок из романа «Негромкий выстрел» некоего Иванова. Достаточно сказать, что герой его «высокой степени масон», – а именно третьей (высокая степень – 33-я), и что он «входит в небольшой флигелек, поднимается на второй этаж и попадает в просторный зал, где сидят 25 масонов». Вся эта галиматья подается, как шедевр, и тут же объявляется о выходе в свет другого масонского романа, «Ложи лжи», в издательстве «Молодая гвардия».
Обе эти позиции по отношению к масонству напоминают мемуары Симоны де Бовуар, которая писала о себе и Сартре: «Да, мы слышали, что Сталин не совсем то, чем он воображался нам в 1940-х гг., – не величайший человек XX века. Но сейчас нам уже поздно пересматривать свои суждения»… Ходасевич когда-то писал: «Счастливы те, у которых враги, которых они могут уважать!»
Я выражаю мою глубокую благодарность Парижскому архиву русского масонства в лице Андре Дорэ и Флоранс де Люси, давших мне возможность найти все, что мне было нужно, в недрах отдела рукописей и сделать нужные мне фотокопии.
Я выражаю такую же благодарность архиву Герберта Гувера и помогшим мне Чарлзу Пальму и Рональду Булатову, а также Елене Даниэльсон и всему штату архива, где для меня не оказалось ничего запретного, и где я узнала вещи, которых нигде в другом месте не могла бы узнать.
Третье место, где мне было оказано теплое гостеприимство, был Центр Вудро Вильсона в Вашингтоне, где я встретила специалистов по истории России 1905-1920 гг. Идеальные условия работы мне всегда кажутся щедрым даром судьбы, а встречи и разговоры с людьми, которые всю свою жизнь посвятили своему предмету, как проф. Джеймс Биллингтон, Питер Реддауэй, Герберт Эллисон, дали мне возможность кое-что уточнить и кое-что переоценить. Барбара Даш помогла мне с моим докладом.
