Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб - Соколов Борис Вадимович (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
Побег Люшкова вызвал переполох в Москве на самом высоком уровне. Его дело обсуждалось на Политбюро и стало одним из поводов для смещения еще недавно всесильного Н. И. Ежова. 23 ноября 1938 года «железный нарком» обратился в Политбюро, ЦК и лично к товарищу Сталину с просьбой об отставке. Одной из причин такого шага он назвал дело Люшкова:
«Вина моя в том, что, сомневаясь в политической честности таких людей, как бывший начальник УНКВД Дальневосточного края предатель Люшков и последнее время наркомвнудел Украинской ССР предатель Успенский, не принял достаточных мер чекистской предупредительности и тем самым дал возможность Люшкову скрыться в Японию и Успенскому неизвестно куда…» (Уже при Берии чекисты выследили Александра Ивановича Успенского, и ему не удал ось избежать пули в лубянском подвале. – Б. С).
В этом же письме Ежов, как положено, каялся, признавал «большие недостатки и промахи», но при этом гордо заявил. «Погромил врагов здорово».
В конце ноября 1938 года Ежов, только что лишившись поста наркома внутренних дел, но еще оставаясь на эфемерной должности наркома водного транспорта, признавался в письме Сталину: «Решающим был момент бегстваЛюшкова. Я буквально сходил сума. Вызвал Фриновского (первого заместителя наркома внутренних дел командарма 1 ранга. – Б. С.) и предложил вместе докладывать Вам. Один был не в силах. Тогда же Фриновскому я сказал: ну, теперь нас крепко накажут… Я понимал, что у Вас должно создаться настороженное отношение к работе НКВД. Оно так и было. Я это чувствовал все время».
Ежов не ошибся. Опального шефа НКВД действительно собирались «громить», точно так же, как он сам ранее «громил врагов народа». Правда, наказания пришлось ждать полтора года. Расстреляли «железного наркома» за «руководство заговорщической организацией», «шпионаж», фальсификацию уголовных дел и гомосексуализм 4 февраля 1940 года. Два первых обвинения были нелепы, фантастичны и самим Николаем Ивановичем не раз навешивались на невинных людей – фигурантов политических процессов. Два последних, напротив, были абсолютно истинны (но гомосексуализм по сегодняшнему уголовному кодексу России преступлением уже не является).
В тот же день казнили и М. П. Фриновского. Инкриминировали ему то же самое, за исключением гомосексуализма.
О судьбе руководителей НКВД стало известно много лет спустя. ОднакоЛюшков наверняка догадался, что с Ежовым и Фриновским поступили именно так, как они собирались поступить и с ним самим. В начале июня 1938-го Генриха Самойловича отозвали из Владивостока в Москву для назначения на работу в центральный аппарат НКВД. Люшков сразу понял, что Ежов собирается расправиться с ним как с чекистом «старой гвардии» прежнего наркома Г. Г. Ягоды.
В первые же дни по прибытии в Японию бывший глава НКВД Дальнего Востока стал вести дневник, где поведал – для истории же, конечно, – почему стал перебежчиком. Отрывки из этого дневника были опубликованы в японских газетах, а в полном виде он появился в августе 1938 года в издававшемся «для служебного пользования» ежемесячном бюллетене «Гайдзи гэппо» (ежемесячник иностранного отдела полиции). Вот как звучат откровения Люшкова в обратном переводе с японского на русский, сделанном А. В. Трехсвятским:
«Почему я, человек, который занимал один из руководящих постов в органах «власти Советов», решился на такой шаг, как бегство? Прежде всего я спасался от чистки, которая вот-вот должна была меня коснуться. Накануне я получил приказ о переводе на новое место службы в Москву и директиву о немедленном отбытии туда; вместе со мной аналогичную телеграмму получил секретарь Далькрайкома Легконравов; вызов руководящих сотрудников в Москву с последующим арестом стал в последнее время обычным. (В качестве примера можно привести: глава НКВД по Ленинградской области Заковский, глава НКВД Украины Леплевский, глава НКВД Белоруссии Берман, глава НКВД по Свердловской области Дмитриев и др.). Все они принадлежали к руководящему звену чекистов «старого призыва», к которому принадлежу и я. Я чувствовал, что в ближайшее время такая же участь постигнет и меня. Я стал готовиться к бегству, организовав командировку в район границы. Сначала я планировал переход в районе Гродеково, но в итоге перешел границу в районе Посьета (под предлогом оперативной встречи в пограничной полосе сосвоим агентом из Маньчжоу-Го. – Б. С).
Я много размышлял перед тем, как пойти на такое чрезвычайное дело, как бегство из СССР. Передо мной была дилемма: подобно многим членам партии и советским работникам быть оклеветанным и расстрелянным как «враг народа» или же посвятить остаток жизни борьбе со сталинской политикой геноцида, которая приносит в жертву советский и другие народы. Мое бегство поставило под удар мою семью и друзей. Я сознательно пошел на эту жертву, чтобы хоть в какой-то мере послужить освобождению многострадального советского народа от террористически-диктаторского режима Сталина».
Здесь Генрих Самойлович явно лукавит. Ему пришлось бежать, спасаясь от ареста и расстрела – при чем здесь какая-то «сознательная жертва»? Выбора то все равно не было: свою шкуру спасал. Да и о семье успел позаботиться. При обыске японцы обнаружили у него телеграмму с довольно-таки странным текстом: «Шлю свои поцелуи…» Люшков объяснил им, что, приняв решение о побеге, отправил в Москву 27-летнюю жену Инну с 11-летней дочерью, а телеграмма была условным сигналом: семья выезжает на поезде через Польшу в Западную Европу, где дочери должны сделать срочную операцию. Получив такое известие, Люшков тотчас совершил переход границы. Жене Люшкова не удалось покинуть СССР. Вскоре после бегства мужа ее арестовали.
Как беженец по высоким идейным соображениям Люшков не мог вызвать доверия у японцев. Ведь он только что закончил депортацию с Дальнего Востока корейцев и китайцев с Дальнего Востока в Среднюю Азию, и размах репрессий на восточной окраине России достиг пика именно при нем. Поэтому наш герой в дневнике счел необходимым покаяться:
«Велики мои преступления перед народом, так как я сам участвовал в этой страшной сталинской политике, убившей многих и многих советских людей. Нет особой надобности говорить, что сам факт моего бегства будет преподнесен как доказательство того, что я шпион, продавшийся японский наймит… Ноу меня небыло и нет иных целей бегства, кроме гех, о которых я уже говорил.
Почему я выбрал Японию? Я работал на Дальнем Востоке, т. е. важную роль сыграл географический фактор. Я благодарен стране, которая приняла меня как политического беженца и предоставила мне убежище. Не так уж редко противники политического режима, воцарившегося на их родине, вынуждены были бежать из своей страны. Руководители большевистской партии во времена борьбы с царизмом долгое время находили политическое убежище в капиталистических странах и пользовались материальной помощью этих стран в борьбе за свой народ и не стыдились этого».
Генрих Самойлович намекал на немецкие деньги, полученные большевиками в годы Первой мировой войны. И патетически восклицал: «Да, я – предатель, но я предал Сталина, а не мой народ и родину, и однажды, когда деспот будет свергнут, я вернусь домой, в новую, светлую Россию».
Люшков далее утверждал, что ему раскрыли глаза события, связанные с убийством Сергея Мироновича Кирова:
«Для меня стало очевидным, что ленинизм потерял стержневую роль в политике партии. Мои сомнения начались с убийства Кирова Николаевым в 1934 году. Это убийство оказало большое влияние на партию и государство. Я не только в то время находился в Ленинграде и под руководством Ежова принимал участие не только в расследовании этого убийства, но и в последующих событиях: публичных процессах и казнях. Я имел непосредственное отношение к следующим делам:
1. Дело «Ленинградского центра' в начале 1935 года.
2. Дело «террористического центра», готовившего убийство Сталина в Кремле в 1935 году.
3. Дело «объединенного троцкистско-зиновьевского центра» в августе 1936 года.
Перед лицом мировой общественности я должен прямо заявить, что все эти «дела» являются сфабрикованными. Николаев никогда не принадлежал к группе Зиновьева. Из знакомства с его дневниками видно, что это человек неуравновешенный, находящийся в плену диких фантазий, возомнивший себя вершителем судеб человечества и исторической личностью. Это хорошо видно из его дневника. Обвинения, прозвучавшие на судебном процессе в августе 1936 года (о связи с троцкистами и фашистским гестапо, об участии в заговоре Зиновьева и Каменева и их связи через Томского, Рыкова и Бухарина с правым центром), являются выдумкой. Все они были убиты, потому что, как и многие другие, выразили свое несогласие с антинародной политикой Сталина. Но их нельзя назвать выдающимися политиками, поскольку они тоже ответственны за творимое в стране».
