Крушение России. 1917 - Никонов Вячеслав (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt, .fb2) 📗
Если бы не Октябрь, именно 27 февраля отмечалось бы как День Революции. Все происходившее до этого в Петрограде — а нигде больше беспорядков не наблюдалось — можно охарактеризовать скорее как забастовки, демонстрации и голодные бунты. Революционное звучание, которое пытались им придать сами революционеры, отражало, скорее, их собственные чаяния. 27-го все изменилось.
Военный мятеж и старая власть
Во многих казармах ночью не спали, переживая день вчерашний и предугадывая день грядущий. Революцию начнет учебная команда лейб-гвардии Волынского полка. Накануне она активно действовала на Знаменской площади и на Николаевской улице, не раз стреляя в толпу. Солдаты слышали революционных агитаторов, просьбы и увещевания простых рабочих, студентов, женщин, которые умоляли не прогонять, не убивать… Всю ночь — тихие разговоры по кроватям, на нарах. «И в момент наивысших мучений, невыносимого страха перед наступающим днем, задыхающейся ненависти к тем, которые навязывают палаческую роль, раздаются в казарме первые голоса открытого возмущения, и в этих голосах, так и оставшихся безымянными, вся казарма с облегчением, с восторгом узнает себя. Так поднялся над землею день крушения романовской монархии» [1842], — напишет с присущим ему пафосом действительный знаток пролетарской и солдатской психологии Лев Троцкий (который в тот день, правда, был в Нью-Йорке).
Был ли бунт запасных частей напрямую связан с конкретной деятельностью кого-либо из многочисленных заговорщиков? На то никаких прямых указаний нет. Есть только предположения. В частности, видный меньшевик Николай Иорданский в 1928 году напишет: «Я предполагаю, что восстание 27 февраля в его первой стадии получило направление от неисследованной до сих пор военной организации, связанной с заговором кружка либеральных генералов и анти-династической группы Военно-промышленного комитета… Общая наметка первоначальных операций несомненно могла быть известна и той небольшой части солдат, которая находилась в сношениях с заговорщиками и имела возможность тайно получить указания от руководящей группы, из осторожности державшейся в тени… Быть может, именно в ночь с 26 на 27 февраля заговорщики в полках питерского гарнизона приняли последние решения и наметили первые выступления» [1843]. Здесь прямое указание на возможную роль «младотурецкого» кружка Гучкова и руководимого им ЦВПК. Узнать что-то большее вряд ли удастся.
Во второй роте учебной команды Волынского полка взводные командиры собрались ночью у кровати старшего унтер-офицера Кирпичникова, бывшего рабочего с Путиловского завода. «Отцы, матери, сестры, братья, невесты просят хлеба. Мы их будем бить? Вы видели кровь, которая лилась по улицам? Я предлагаю завтра не идти. Я лично — не хочу» [1844], — произнес Кирпичников. С ним согласились, сговорившись не подчиняться приказам. Команду подняли раньше обычного. Взводные провели разъяснительную работу с личным составом: все согласились слушаться команд Кирпичникова. Выстроились, каптенармус притащил ящики с патронами, набили ими карманы и сумки. Пришедший в казарму в седьмом часу начальник учебной команды штабс-капитан Дашкевич, как обычно, поздоровался. Ответом было громогласное «Ура!».
— Что это значит?! — закричал Дашкевич.
— Это сигнал к неподчинению вашим приказаниям, — прокричал в ответ унтер-офицер Марков. Командир с двумя сопровождавшими его офицерами бросились к выходу, но поздно. Выстрелами в спину Латке вич был убит.
Кирпичников — один из стрелявших — 6 апреля будет награжден Георгиевским крестом и произведен в подпрапорщики приказом генерала Корнилова [1845].
Солдаты с криками «ура!» разобрали цейхгауз и, стреляя в воздух, выбежали из казармы. Мосты сожжены, дальше только вперед, иначе трибунал. Куда идти? К таким же, как ты, к солдатам… Волынцы направились к расположенным по соседству — на Кирочной улице — казармам Преображенского и Литовского полков. Уговаривать коллег по оружию долго не пришлось: вскоре кое-как построившаяся солдатская масса потекла на Литейный проспект, поднимать Московский полк. Попадавшихся по дороге офицеров разоружали, полицейских — убивали.
Власти оперативно узнавали о происходящем — телефонная связь работала исправно, но, застигнутая врасплох, явно опаздывала с действиями. А многие ее представители постарались не брать на себя никакой ответственности или попросту исчезнуть. «В шесть утра меня разбудил телефонный звонок, — вспоминал Васильев. — Это был градоначальник Балк, позвонивший сообщить, что в казармах лейб-гвардии Волынского полка фельдфебель Кирпичников застрелил своего старшего офицера… Убийца затем исчез, не оставив следов, и состояние духа названного полка весьма опасно… Так как это убийство было в компетенции военных властей, я не мог самостоятельно предпринять никаких шагов, но попытался связаться с Хабаловым. Однако все мои попытки дозвониться до него оказались безуспешными, на все вопросы о его местонахождении я не мог получить никаких внятных и прямых ответов… Из своего окна я мог видеть, что улицы слишком многолюдны для этого часа. Скоро появились военные авто, мчавшиеся на головокружительной скорости во всех направлениях, а затем вдали послышались отдельные винтовочные выстрелы. Телефон снова зазвонил: это опять был Балк с еще одной тревожной новостью: генерал-майор Добровольский, командующий инженерным батальоном, только что убит своими людьми» [1846]. Следует заметить, что сам Васильев — руководитель Департамента полиции МВД — утро провел дома за телефоном, а потом предпочел спрятаться у своего приятеля.
Хабалов узнал о случившемся непосредственно от командира запасного батальона Волынского полка часов в семь утра, причем сам командир был не в курсе: то ли Лашкевича убили, то ли он сам застрелился перед фронтом. Хабалов приказал обезоружить взбунтовавшуюся команду и вернуть ее в казарму, сообщил об этом Беляеву и поехал в дом градоначальства. Туда уже поступали сообщения, что волынцы винтовок не сдают, к ним присоединяется рота Преображенского и часть Литовского полков, и эта вооруженная толпа, к которой стали присоединяться рабочие, идет по Кирочной улице, разгромила казармы жандармского дивизиона и громит помещение школы прапорщиков инженерных войск (где и убили генерала Добровольского). Хабалов, понимая, что обычные меры уже не помогут, принял решение сформировать специальный карательный отряд, поставив во главе его опытного фронтового офицера, георгиевского кавалера, полковника Преображенского полка Александра Кутепова, который был в столице в отпуске.
Кутепова телефонный звонок разбудил в доме его сестер на Васильевском острове в девятом часу утра. Вскоре он был в градоначальстве. «Придя наверх, я нашел в довольно большой комнате генерала Хабалова, градоначальника генерала Балка, полковника Павленкова, кажется, генерала Тяжельникова — начальника штаба Петроградского военного округа — и еще двух жандармских штаб-офицеров. Все они были сильно растеряны и расстроены. Я заметил, что у генерала Хабалова во время разговора дрожала нижняя челюсть. Как только я вошел, генерал Хабалов спросил меня: «Вы полковник Кутепов?» Я тотчас ему представился, и он поспешил мне заявить: «Я назначаю вас начальником карательного отряда». На это я ему ответил, что готов исполнить всякое приказание, но что, к сожалению, нашего лейб-гвардии Преображенского полка здесь нет, что я нахожусь в отпуске, никакого отношения к запасному полку не имею и что, мне кажется, в этом случае надо назначить лицо, более известное в Петроградском гарнизоне. Генерал Хабалов довольно твердо мне сказал: «Все отпускные подчиняются мне, и я вас назначаю начальником карательного отряда». Весьма красноречивый эпизод, показывающий, насколько плохо оценивал ситуацию во вверенном ему военном округе Хабалов, если не видел в нем ни одного известного ему командира, на которого он мог положиться в критическую минуту.
