Популярная история евреев - Джонсон Пол (первая книга .txt) 📗
Последующие действия Давида в Иерусалиме подтверждают то, какое большое политическое значение он придавал этому городу. Давид не стал ни уничтожать, ни изгонять жителей. Напротив, он постарался сделать все, чтобы превратить их в своих верных сторонников. Он отремонтировал стены и террасы (Милло), занял цитадель, которую в то время называли Сион, построил казармы для своих гвардейцев, дворец для себя и купил у последнего градоправителя участок земли для постройки главного храма всего израильского народа. Затем он перевез сюда Ковчег, который был самой драгоценной религиозной реликвией израильтян и символом их единства, и поместил его в собственном городе под защитой трона и личной армии. Все эти акты были направлены на то, чтобы укрепить свое положение и обосновать единство всего народа, национальной религии и короны с собой и своей линией.
То, что Давид не стал делать, имеет, пожалуй, не меньшее значение, чем то, что он совершил. Похоже, что он понимал сущность израильской религии и общества лучше, чем Саул или любой из его собственных преемников. Подобно Гидеону, он понял, что это государство теократическое, а не обычное. Поэтому здесь царь не должен быть абсолютным владыкой восточного типа. И государство, как бы оно ни управлялось, не может здесь носить абсолютный характер. Именно поэтому даже на этом этапе отличительной особенностью израильских законов было то, что, хотя у всех граждан имеются обязанности и ответственность перед государством, общество, будь то его представители, царь, государство не могут ни при каких обстоятельствах обладать неограниченной властью над личностью. Это прерогатива одного Бога. Евреи, в отличие от греков, а позднее и римлян, не считали город, государство, общину неким юридическим лицом с правами и привилегиями. Вы можете совершить грех по отношению к человеку и, разумеется, Богу, но нельзя представить себе преступления или греха против государства.
Это обозначает главную дилемму, касающуюся израильской, а позднее иудаистской, религии и ее взаимоотношений со светской властью. Формулируется дилемма чрезвычайно просто: могут ли эти два института сосуществовать так, чтобы один фатально не ослаблял другой? Ведь если возрастают запросы религии, то у государства остается слишком мало власти, чтобы функционировать. С другой стороны, если государству позволить нормально эволюционировать, согласно его природе, то оно может поглотить часть существа религии и тем самым выхолостить ее. Каждому из этих институтов присуща способность паразитировать на другом. Если бы израильтяне попробовали существовать просто в виде религиозной общины, без государства, то рано или поздно на них бы напали и расчленили, после чего их могли бы поглотить местные языческие культы. И тогда вера в Яхве пала бы жертвой внешней агрессии. Это чуть было не произошло во время вторжения филистимлян и обязательно бы случилось, не обратись израильтяне за спасением к монархии и унитарному государству. С другой стороны, если монархия и государство становятся постоянной структурой, они, их потребности неизбежно начнут посягать на религию и культ Яхве может пасть жертвой внутреннего разложения. Эта дилемма не получила разрешения ни в первом, ни во втором Содружестве наций. Не разрешена она в Израиле и до сих пор.
Одно из возможных решений сводилось к тому, чтобы израильтяне обзаводились монархией и государством лишь на время великих бедствий, вроде вторжения филистимлян. Есть свидетельства, что Давид сначала склонялся к такому решению, но позднее счел его непрактичным. Чтобы защитить свой народ и его веру, чтобы гарантировать их безопасность от внешних врагов, ему необходимо было не только создать свое царство-государство, но и нейтрализовать окружающие народы. Это означало, что ему нужно было основать и упрочить Дом Давида, с Иерусалимом в качестве столицы и Главным Храмом. Но он явно не считал свою монархию идеальным решением. Он понимал религию Яхве; он считал себя религиозным человеком, он охотно брал на себя дополнительную роль пророка-священника и в этом качестве принимал участие во всякого рода музыкально-танцевальных представлениях как автор и исполнитель. Важно, что хотя он и установил наследственную монархию, но без права первородства. Три его старших сына, которые могли бы стать его преемниками, Авессалом, Амнон и Адония, порвали с ним и погибли, испытав насильственную смерть. Под старость Давид сам избрал себе преемника. Выбранный им сын Соломон был не военачальником, а судьей и ученым, в традициях Моисея. Он – единственный из сыновей Давида, кто мог совмещать религиозные функции с царскими; Давид явно считал это обстоятельство существенным для сохранения израильского конституционного равновесия.
Представляется важным, что Давид, перенося Ковчег в Иерусалим, чтобы придать своей столице статус религиозного центра, не построил для него грандиозного храма, который бы ассоциировался с его величием. Ковчег был скромным предметом религиозной мебели, где первоначально хранился оригинал завета. Он был по-своему дорог израильтянам, напоминая им об их низком происхождении и символизируя древнюю ортодоксальность и чистоту их теократического вероучения. Библия приводит следующие оправдания невозможности для Давида построить специальный храм для Ковчега, которые он дает задним числом: этого не позволил бы Бог, поскольку Давид был воином с руками в крови; кроме того, он, дескать, был слишком занят своими войнами. Первое оправдание явно фальшиво, так как война и израильская религия всегда были тесно связаны. У священников были специальные военные сигналы, которые они должны были подавать своими трубами; сам же Ковчег могли выносить (и иногда выносили) на поле боя в качестве боевого символа; войны Давида, как считалось, благословлялись свыше. Второе оправдание более реалистично, хотя Давид правил в Иерусалиме тридцать три года, многие из которых были мирными, и уж если захотел бы, то вполне мог обеспечить для такой стройки приоритет в рамках своей обширной строительной программы. Скорее всего, он просто не желал изменить природу и баланс в рамках израильской религии и чувствовал, что именно это мог сделать центральный царский собор.
Когда-то в старину Ковчег был ощутимым центром израильской веры, символом теократической демократии. Осев в Ханаане, израильтяне возносили хвалу и приносили жертвы Богу на «высоких местах» – открытых алтарях на холмах и горах; или в более обустроенных святилищах, где возводились крытые постройки или храмы. Мы знаем с дюжину таких святилищ: Шилом, Дан, Вефиль, Гилгал, Миспа, Вифлеем, Хеврон и пять более мелких. Они расположены вдоль срединной линии страны в направлении с севера на юг. Они обеспечивали элемент децентрализации израильского культа, а также неразрывную связь его с прошлым, поскольку со всеми этими святилищами-храмами у тех, кто там молился, были связаны важные для них ассоциации. Видимо, Давид, сколь бы он ни был озабочен проблемой достаточной централизации общины, чтобы гарантировать ее надежную защиту, не желал еще больше выхолащивать ее демократизм. Отсюда его нежелание подражать другим царственным деспотам того времени и превращать Израиль в царственный храм-государство. Отсюда и его предсмертный наказ преемнику, ученому Соломону, следовать законам Моисея во всей их чистоте: «И храни завет Господа, Бога твоего, ходя путями Его и соблюдая уставы Его и постановления Его, как написано в законе Моисеевом». Это, добавил он, единственный способ сохранить трон – гарантировать, чтобы закон в своей полноте и строгости уравновешивал требования нового государства. Последующие поколения почувствовали всю глубину религиозного импульса Давида, который освятил его государственную деятельность. Это, по-видимому, главная причина того, что они чтили его память и мечтали о возврате его правления; и не случайно ему посвящено больше места в Ветхом Завете, чем любому другому суверену.
Преемник Давида, Соломон, был человеком совершенно другого типа. Если Давид был страстным, стремительным, волевым, грешным, но кающимся, сознающим грех, чистым в сердце и богобоязненным, то Соломон был личностью сугубо светской, человеком своего мира и века до глубины сердца (если только у него было сердце). Псалмы, которые в Библии посвящены Давиду, духовны по тону и содержанию, они близки по духу религии Яхве. С другой стороны, библейские тексты, связанные с Соломоном, мудрые высказывания и чувственная поэзия «Песни Соломона», хотя по-своему и прекрасны, намного ближе к другим ближневосточным сочинениям той эпохи; в них отсутствуют израильско-еврейская трансцендентальная философия и чувство присутствия Бога.
