История сыска в России, кн.1 - Кошель Пётр Агеевич (читать книги регистрация .TXT) 📗
Это был загадочный человек, волей капризного случая поднятый из низов на вершину чиновничьей лестницы. В молодости он много учился, писал стихи, брал уроки живописи и очень недурно набрасывал модные в то время амурные пасторали.(одна из них, «Психея у ручья», хранится в Эрмитаже). Одно время Шешковского даже считали вольнодумцем и при Елизавете Петровне он едва не попал в ссылку.
Июньский переворот сыграл в жизни Степана Ивановича роль кризиса. Платон Зубов, твёрдо ставший у трона, оценил достоинства скромного чиновника, приблизил его к себе, представил императрице, и через несколько лет имя Шешковского в Петербурге произносили шёпотом, с почтением, смешанным со страхом. Приказание «явиться к Шешковскому» повергало в трепет даже людей, занимавших видное положение, украшенных орденами.
Имя Шешковского было окружено непроницаемой дымкой таинственности. Жил он на углу Садовой и Итальянской (где, кстати, спустя сто с лишним лет народовольцы будут делать подкоп для взрыва царской кареты), в небольшом особняке, некогда принадлежавшем Бирону. Люди, которые проходили мимо этого домика, приветливо выглядывавшего из-за палисадничка, переходили на другую сторону и пугливо косились. Никто из побывавших «в гостях» у Степана Ивановича не рассказывал, что ему там пришлось пережить. На расспросы все только отмалчивались, а наиболее откровенные скрежетали зубами и обещали «стереть в порошок» Шешковского. Во всяком случае, Шешковский за свои «старания» имел, очевидно, основание бояться должного возмездия. Он решался обедать только во дворце, когда его приглашали к царскому столу, а дома ел лишь яйца, которые пекли в его присутствии, да просфоры, приносимые ежедневно настоятелем приходской церкви. Очевидно, несмотря на высокий чин и всевозможные награды, ему жилось далеко не сладко…
Майор Бехтерев, которому пришлось посетить Шешковского «по особому приглашению», описал в дневнике его наружность:
«За столом, заваленном грудами бумаг между двух восковых свечей, я разглядел прямо сидевшую против меня добродушную фигуру невысокого, сгорбленного, полного и кротко улыбавшегося старика. Ему было под семьдесят лет. В таком роде я встречал изображения некоторых, прославленных тихим правлением, римских пап. Жирный, в мягких складочках, точно взбитый из сливок, подбородок был тщательно выбрит, серые глаза глядели вяло и сонно; умильные, полные губы, смиренно и ласково сложенные, казалось, готовы были к одним ободряющим привет и ласку словам. Белые, сквозящие жирком руки в покорном ожидании были сложены на животе…»
Этот «добрый старичок» не стеснялся, когда к нему попадал человек, чем-либо провинившийся перед фаворитами государыни или просто не поладивший с ними. Он начинал допрос вкрадчиво, мягко, под видом дружеской беседы, затем в его голосе начинали звучать резкие, стальные нотки, глаза загорались недобрым огнём, белая рука тянулась к серебряному колокольчику, вбегали несколько рослых гайдуков, и здесь же, в кабинете, начиналась расправа…
По приблизительному подсчёту современников, принимавших в расчёт число посетивших таинственный особняк на Садовой, Шешковский за 15 лет своей «работы» высек не менее двух тысяч человек, среди которых были особы генеральского чина и даже дамы, пользовавшиеся почётом в обществе. Старый камердинер Степана Ивановича, переживший своего господина, перед смертью показывал, что не проходило дня, когда в кабинете Шешковского кого-нибудь не истязали.
Избитые, даже генералы, молчали, потому что не хотели сознаваться в своём позоре, но бывали случаи, когда посещение Шешковского влекло за собой суровые последствия. Не раз случалось, что тёмной ночью к «чёрному» крыльцу на Садовой подкатывала фельдъегерская тележка или, если допрос у Шешковского кончался особенно печально для допрашиваемого, простая кибитка, крытая рогожей. С крыльца сводили или сносили, кого указано, и бодрая тройка мчалась к заставе. Верные люди, снабжённые «открытым листом», быстро и без огласки доставляли порученного им человека в какой-нибудь захудалый городишко, где он попадал под опеку привыкшего не рассуждать городничего или гарнизонного начальника. Таким образов Шешковскйй избавлялся от людей, которых нельзя было образумить ни угрозами, ни плёткой.
Как известно, наследник престола великий князь Павел Петрович расходился во взглядах с матерью, почти не показывался в Петербурге и жил в Гатчине, окружённый своими друзьями. Орловцы и зубовцы, конечно, относились к гатчинцам враждебно, и эта распря давала Шешковскому возможность широко проявлять свою деятельность. Бывали случаи, когда он «беседовал» с близкими любимцами князя Павла, и тогда Павел, выведенный из себя, мчался к Екатерине, жаловался, но никогда ничего не добивался.
Мягкий, вкрадчивый Степан Иванович немало содействовал расширению пропасти между державной матерью и сыном…
6 ноября 1796 года скончалась Екатерина II, и 7 ноября Шешковский ушёл в отставку, без всякой пенсии. Он умер в нищете.
Произвести тщательный розыск
В начале 17б4 года место Глебова занял князь А.А.Вяземский (1727 – 1793). Секретным указом в феврале 17б4 года ему велено было заведовать совместно с Н.И.Ланиным тайными делами. При вступлении в должность князь Вяземский получил от императрицы собственноручное «секретнейшее наставление». Никаких указаний относительно предстоящей ему деятельности в Тайной экспедиции князь Вяземский в этом наставлении не получил. Назначение Вяземского в генерал-прокурорскую должность, говорит биограф П.Иванов, долго удивляло современников. Вот что говорит Порошин в дневнике своём: «Никита Иванович Панин долго изволил разговаривать со мною о нынешнем генерал-прокуроре князе Вяземском и удивляется, как фортуна его в это место поставила; упоминаемо тут было о разных случаях, которые могут оправдать сие удивление». «Ваше Величество, делаете чудеса, – говаривал потом Румянцев, – из обыкновенного квартирмейстера у Вас вышел государственный человек».
С отзывом о князе Вяземском Н.И.Панина сходится, по существу, характеристика А.М.Тургенева, сделанная, однако, в более резкой форме.
«Скажут, – пишет в своих записках Тургенев, – что и при Екатерине видали людей со свинцовыми головами на важных государственных местах, например, генерал-прокурор князь Вяземский, от которого, по тогдашней организации управления империи, всё зависело. Согласен, все знали, что Вяземский был человек с осиновым рассудком. По каким уважениям, по каким расчётам Екатерина держала Вяземского на столь важном посту в государстве – угадать и объяснить трудно, скажу – решительно невозможно».
Д. Бантыш-Каменский в «Словаре достопамятных людей русской земли» характеризовал Вяземского более мягко и осторожно: «Князь Вяземский отличался верностью своею престолу, бескорыстием, был чрезвычайно трудолюбив, умел избирать достойных помощников; враг роскоши, но скуп и завистлив, как отзывались о нём современники. В его петербургском доме находилась Тайная экспедиция, и он часто присутствовал при допросах».
Таким образом, князь Вяземский был настоящей посредственностью, но, очевидно, именно такой человек и нужен был императрице Екатерине, как глава политического розыска. Целых 30 лет он выполнял эту роль. Императрица Екатерина считала князя Вяземского своим учеником и после его смерти была в большом затруднении, кого сделать приёмником. А.В.Храповицкий в своём «Дневнике»,чв записи 9 января 1790 года говорит: «По болезни ген. – прокурора приказано всем правителям экспедиций ходить с докладами. Я (т. е. императрица) его должности разделю четверым, как после Баура. Знаешь ли, что ни из князей Голицыных, ни Долгоруких нельзя сделать ген. – прокурора? У них множество своих процессов. Жаль князя Вяземского, он мой ученик, и сколько я за него выдержала, все называли его дураком». 17 сентября 1792 года Екатерина, уволив от должности Вяземского, тогда же поручила эту должность «на краткое время» А.Н.Самойлову. Своим назначением он был обязан князю ГА.Потёмкину, на родной сестре которого был женат его отец, сенатор Николай Борисович. В 1795 году был пожалован графом. Меньше чем через месяц после вступления на престол императора Павла он был заменён на посту генерал-прокурора князем Алексеем Борисовичем Куракиным. «По отзыву современников, – пишет П.Иванов, – граф А.Н.Самойлов был храбрый и честный человек, но мало сведущий в делах гражданских». Нелестный отзыв дал о нём граф Ф.В.Растопчин, очень его не любивший. В письме к графу С.Р.Воронцову по поводу назначения Самойлова генерал-прокурором он писал: «Вы разделяете удивление всей России по поводу назначения графа Самойлова ген. – прокурором… Этот граф Самойлов, если удержится на своём месте, наделает много хлопот императрице; но она хочет сделать из него подобие князя Потёмкина хоть по наружности, тем более, что ненавидит всех его родных, а его считает благородным человеком, что и справедливо».
