Европа и Россия в огне Первой мировой войны (К 100-летию начала войны) - Агеев А. И. (бесплатные версии книг txt) 📗
Не могло пройти незамеченным от взгляда военных геополитиков, что, требуя от России выполнения союзнического долга, бросая ее армию на самые опасные участки фронта, друзья по Антанте не спешили выполнять свои обязательства, а то и вовсе отказывались. В 1915 г., когда России как никогда нужна была помощь, союзники отказались начать наступление на Западном фронте, дав противнику занять Галицию, Польшу, Литву, часть Белоруссии и Латвии. Пока русская армия несла колоссальные потери, Англия и Франция перестраивали свою промышленность на военный лад и копили силы. В итоге территориальные потери в 1915 г. стали поводом для расшатывания общественного мнения в стране, для подготовки идеологической почвы к последующему Февральскому перевороту.
Кайзер Вильгельм II и император Николай II обменялись мундирами.
Геополитический анализ потенциала пространственно-силовых взаимоотношений России и Германии показывал стратегическую целесообразность союза этих двух крупнейших государств Евразии. Многие военные геополитики в начале XX в. в качестве альтернативы предлагали создание конфедерации континентальной России и Германии с подключением Франции, возможно, Австрии и Италии с целью вытеснения англосаксов из Старого Света [35].
Ради сохранения русско-германской дружбы многие геополитики славянофильской направленности призывали частично отречься от панславянских интересов, если Германия откажется от политики продвижения на восток и юго-запад (136). Такой союз считался возможным, поскольку учитывалась двойственная геополитическая природа Германии, которая имеет «как бы два лика: один смотрит на океан, другой — на континент» (137). Этим обусловливалась двойственность ее геостратегии: «Drang nach Osten» или «Zukunft liegt an der See» [36]. Таким образом, устремление геополитической активности Германии на колониально-заморское расширение делало ее естественным союзником России против Океанической империи.
В 1916 г. П.Н. Савицкий отмечал, что даже «направленность войны против России не уничтожает того обстоятельства, что, при известных условиях, идея империалистической Германии гораздо более совместима в мире с идеей империалистической России, чем с идеей империалистической Англии» (138). Именно на таких позициях изначально стоял Вильгельм II. Анализируя причины войны, многие русские военные стратеги считали, что у России и Германии не было геополитических и геоэкономических противоречий, которые могли бы объективно стать предпосылками войны: в странах Дальнего Востока, Средней Азии, Персии и на Ближнем Востоке главным конкурентом России была не Германия, а Англия. «Очевидно, что России, с точки зрения материальных интересов, война с Германией была не нужна», — делал вывод генерал Байов (139).
А.Е. Вандам верно отмечал: «Едва только закончена была тихоокеанская трагедия наша, как с быстротой фокусника, надев на себя маску приветливости и дружелюбия, Англия сейчас же подхватила нас под руку и повлекла из Портсмута в Алхезирас, чтобы, начав с этого пункта, общими усилиями теснить Германию из Атлантического океана и постепенно отбрасывать ее к востоку, в сферу интересов России» (140).
Договор с Англией 1907 г. и последующая интеграция России в Антанту рассматривались российскими военными стратегами как путь к предательству национальных и государственных интересов. В 1907 г. А.Е. Снесарев публично заявил, что, подписав конвенцию с Англией, Россия «окончательно признала Афганистан находящимся вне сферы русского влияния» (141).
До сих пор многие аналитики полагают, если бы Россия в свое время, в 90-е гг. XIX в., заключила бы стратегический союз с Германией, то «к 1914 году Британской империи, вполне возможно, уже могло бы не существовать», вся британская геополитическая конструкция рухнула бы (142).
Однако еще во времена прорусски ориентированного Отто фон Бисмарка, полагавшего, что «на Востоке у нас (Германии. — Прим. А. М.) врагов нет», в Германии имелось мощное шовинистическое пангерманистское лобби, настроенное против России, выступавшее за ее расчленение. Ярким выразителем подобных идей был немецкий философ Эдуард Гартман, который в конце 80-х гг. позапрошлого столетия опубликовал статью «Россия в Европе» в журнале «Die Gegenwart», в которой изложил свое видение геополитической судьбы для России: «Финляндия была бы отдана Швеции, Бессарабия — Румынии, Эстляндия, Лифляндия и Курляндия вместе с Ковенской и Виленской губерниями преобразованы были бы в самостоятельное Балтийское королевство, а речная область Днепра и Прута — в королевство Киевское. Швеция и Балтийское королевство получили бы гарантию их существования от Германии, а Румыния и королевство Киевское — от Австрии и вступили бы с этими государствами в военный союз, при котором их армии были бы в случае войны подчинены командованию стран-гарантов. В Польше снова вступили бы в силу права собственности раздела 1795 г. с использованием стратегически целесообразных границ. На Балканском полуострове у Австрии были бы развязаны руки» (143). Надо отметить, что подобные настроения бытовали еще в Пруссии во времена Крымской войны среди господствующих кругов.
В 1899 г. известный политический деятель кайзеровской Германии Б. фон Бюлов (впоследствии ставший канцлером) в своих записках четко выразил эти настроения и аппетиты зарвавшейся немецкой буржуазии: «В будущей войне мы должны оттеснить Россию от Понта Евксинского и Балтийского моря. От двух морей, которые дали ей положение великой державы. Мы должны на 30 лет, как минимум, уничтожить ее экономические позиции, разбомбить ее побережья» (144).
Бернгард фон Бюлов, рейхсканцлер Германской империи с 1900 по 1909 г.
Наконец в 1914 г. кайзеру Вильгельму II был предоставлен меморандум Класса-Гутенберга, в котором содержались предложения по зачистке от русского, туземного населения Прибалтики, Польши, Белоруссии и Великороссии к западу от линии Петроград — Смоленск, а «освобожденные» территории заселить немцами (145). В этом же году в заявлении Пангерманского союза — идеологического центра немецкого шовинизма предлагалось отбросить Россию к границам допетровской Московии, а профессор Кенигсбергского университета Ф. Лациус писал о «немецких городах» Новгороде и Могилеве и помещал Петроград в глубину «восточного пространства» рейха. Шло полным ходом создание планов «заселения, колонизации и германизации Восточной Германии» (146).
В это время в кругах немецкой пангерманистской интеллигенции разрабатывались геополитические проекты «Mitteleuropa» — Срединной Европы, или Срединной Империи, которая должна воссоздать контуры империи Карла Великого, объединившись под началом Германии, а затем развиться до «естественных границ». Известный немецкий геополитик и по совместительству депутат рейхстага Ф. Науманн, развивая идеи шведского пангерманиста Р. Челлена, раздвинул границы «Mitteleuropa» от Балтики до Черного моря, включив в их пределы Прибалтику и Балканы (147). Эту геополитическую химеру, прототип современного ЕС, С.Д. Сазонов метко окрестил «стремящимся к мировому господству» «Берлинским халифатом» (148).
Немецкой военщиной были взяты на вооружение старые идеи географа и геополитика Ф. Ратцеля, согласно которым естественная граница великой державы должна замыкать пространство в 5 млн кв. км (149). Политическая же граница Германии к началу XX в. опоясывала 1 млн кв. км, не считая колоний. Это «биологически ненормальное» проведение границы ущемляло «жизненные функции» государства. Поэтому тяга врастания в естественные пространства, по мнению немецких геополитиков, была закономерна, но «удовлетворена она может быть лишь в рамках континента» (149). Используя понятие «естественные границы» Германии, немецкие геополитики в 1915 г. прочерчивали их по Уралу (150).
