Борьба за Дарданеллы - Мурхед Алан (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
Но тут возник новый фактор. В Дарданеллы, чтобы изучить военную обстановку на месте, был послан генерал сэр Уильям Бёдвуд. И один из его самых первых докладов, от 5 марта, был тревожным. Бёдвуд заявил, что не верит, что флот может прорваться через пролив, опираясь лишь на свои силы. Армия должна подключиться к операции.
Можно посочувствовать Китченеру, потому что положение было сложным. То ему предлагают греческую армию, то тут же ее отбирают. 2 марта Карден утверждает, что может прорваться через пролив. 5 марта Бёдвуд заявляет, что это невозможно. На этой стадии никто, даже Карден, который болен, или Фишер, которому весь этот план не по душе, не предлагает отказаться от операции. Как позднее писал Черчилль, «все были в раздраженном состоянии». Возбуждение морского боя, неожиданное зрелище впечатляющего успеха возникали в воображении, историческая земля, дерзость предприятия — все это захватывало умы людей. Сам Китченер, в конце концов, оказался под властью галлиполийских чар. 10 марта он объявляет, что 29-я дивизия все-таки отправится туда и что он договаривается с французами о посылке их дивизии. Это означало, что вместе с Анзакской дивизией там будет армейский корпус численностью около 70 000 человек.
Никто еще не знал, что будет делать эта огромная сила или куда конкретно она направится и каких друзей и врагов она обретет на своем пути. Несмотря на рапорт Бёдвуда, все еще было сильно мнение, что флот справится в одиночку, и по-прежнему никто не предлагал задержать операцию до прибытия армии, чтобы обе силы смогли атаковать вместе.
Царившие в это время в Лондоне какие-то замешательство и неясность — примечательная смесь стремительности и нерешительности — можно оценить с учетом условий, в которых генерал Ян Гамильтон, старый товарищ Китченера со времен Англо-бурской войны, был назначен командующим этой возникающей на глазах новой армии. Утром 12 марта Гамильтону сообщили о его назначении. Сам он так описывает эту сцену:
«Я работал в конной гвардии, когда примерно в 10.00 К. послал за мной. Открыв дверь, я пожелал ему доброго утра и прошел к его столу, за которым он продолжал писать с важным выражением лица.
— Мы отправляем военную группировку для поддержки флота в Дарданеллы, и вам поручается командование...
После своего ошеломляющего замечания К. вновь продолжил писать. Наконец он взглянул на меня и спросил: — Ну?
— Мы этим занимались раньше, лорд К., — ответил я. — Мы занимались такими делами и до этого, и вы, безусловно, знаете, что я вам очень благодарен, а еще вы, безусловно, знаете: я сделаю все, что в моих силах, вы можете полагаться на мою преданность, но я должен задать вам несколько вопросов.
И я начал их задавать.
К. нахмурился, пожал плечами. Я думал, что он проявит нетерпение, но, хотя поначалу он отвечал кратко, потом постепенно разошелся. В конце концов вопросов не осталось».
Но лорд Китченер не мог дать подробные, исчерпывающие ответы, потому что, пока флот не предпринял атаку 18 марта, ни он, ни кто-либо другой не имел ясного представления, чем должен заняться Гамильтон. Пригласили директора Депаратамента военных операций генерала Колдуэлла, и, хотя тот смог представить карту района Галлиполи (которая, как впоследствии выяснилось, была неверной), весь объем знаний касательно этой ситуации, похоже, был ограничен планом высадки десанта на южной части полуострова Галлиполи, разработанным греческим Генеральным штабом несколько лет назад. Колдуэлл сказал, что, по оценкам греков, потребуется 150 000 человек.
Китченер сразу же отверг эту идею. Он заявил, что Гамильтону будет вполне достаточно половины этой численности. Турки на полуострове настолько слабы, что если бы какой-нибудь британской субмарине удалось пробраться сквозь Нэрроуз и помахать Юнион Джеком (британским флагом) где-нибудь в окрестностях города Галлиполи, то весь вражеский гарнизон возьмет ноги в руки и помчится прямо на Булаир.
В этот момент в комнату вошли начальник императорского Генерального штаба генерал Вольф Мюррей и инспектор Вооруженных сил метрополии генерал Арчибальд Мюррей вместе с генералом Брайтуайтом, который был назначен начальником штаба у Гамильтона. Никто из них до этого не слышал об этом плане Галлиполийской кампании, и оба Мюррея были настолько застигнуты врасплох, что ни у кого не нашлось комментариев.
Но Брайтуайт выступил. Как рассказывает Гамильтон: «Он сказал К. лишь одну вещь, и она произвела эффект взрыва. Он сказал, что, если дело дойдет до боя на такой малой площади, как Галлиполийский полуостров, нам будет очень важно иметь воздушную службу, организованную лучше, чем у турок. Поэтому он просил, невзирая на то, получим ли мы что-то еще или нет, оснастить нас контингентом современных аэропланов, пилотов и наблюдателей. К. обратил на него сверкающие стекла очков и убил его словами: „Ни одного“ [3].
Вернувшись на следующее утро в военное министерство, Гамильтон встретил Китченера, «который стоял у своего стола, „разбрызгивая чернила“ по трем разным черновикам своих распоряжений». В документе, который затем появился на свет, было три или четыре существенных момента. Гамильтон должен был держать свои войска наготове до тех пор, пока флот не проведет полномасштабную атаку на форты в Нэрроуз. Если эта попытка сорвется, ему надлежит высадиться на Галлиполийском полуострове, если она будет успешной, он должен удерживать полуостров силами небольшого гарнизона и двигаться прямо на Константинополь, где, предположительно, к нему присоединится русский корпус, который будет высажен на Босфоре.
Ни при каких обстоятельствах Гамильтону не разрешалось начинать операцию, пока не будет собрана вся группировка, и ему не надлежало воевать на азиатском берегу Дарданелл.
«Он старательно трудился над формулировкой своих инструкций, — вспоминает Гамильтон в своем дневнике. — Они были озаглавлены „Константинопольский экспедиционный корпус“. Я умолял его исправить название, чтобы избежать сглазу Фишером. Он уступил, и этот исправленный черновик вместе с окончательно утвержденной копией оказались в почтовом ящике Брайтуайта под более скромным названием „Средиземноморский экспедиционный корпус“. Ни в одном из черновиков не было полезной информации о противнике, политике, стране и наших союзниках, русских. По трезвом рассуждении, с этими „инструкциями“ на Востоке я оказался предоставленным самому себе.
Я попрощался со старым К. так небрежно, как будто мы встретимся сегодня за ужином. Но на самом деле мое сердце рвалось к моему старому командиру. Он делал для меня лучший подарок, а мне было не по душе оставлять его наедине с людьми, которые его побаивались. Но слова тут были бесполезны. Он даже не пожелал мне удачи, да я этого от него и не ждал, но неожиданно он произнес уже после того, как я попрощался и уже брал со стола свою фуражку: «Если флот прорвется, Константинополь падет сам, а вы одержите победу... не в сражении, а в войне».
К этому времени собралось примерно тринадцать офицеров, которым предстояло работать вместе с Гамильтоном. В большинстве своем это были кадровые офицеры, но при этом, как замечает Гамильтон, некоторые впервые в жизни в спешке надели форму: «Краги перекошены, шпоры перевернуты наоборот, ремни поверх погон! Я не имел понятия, что это за люди». А других, кто отвечал за хозяйство, размещение войск, он вообще не увидел, поскольку они еще не были оповещены о своих назначениях.
Но сейчас прежде всего надо было торопиться, и в пятницу 13 марта в 17.00 группа офицеров, вооруженная инструкциями, неточной картой, трехлетней давности справочником о турецкой армии и довоенным докладом о состоянии оборонительных рубежей на Дарданеллах, прибыла на вокзал Чаринг-Кросс. Черчилль, особенно торопивший группу с отъездом, дал все необходимые распоряжения: до Дувра их доставит специальный поезд, далее им предстояло пересечь Ла-Манш до Кале на корабле «Форсайт». Из Кале другой специальный экспресс за ночь доставит их до Марселя, откуда небронированный крейсер «Фаэтон» со скоростью 30 узлов довезет группу до Дарданелл.
3
Поставка аэропланов для операции была поручена флоту.