О судьбе и доблести - Македонский Александр (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
Когда после поражения Дария в Киликии забрали его богатства в Дамаске, в лагерь доставили много рабов; среди пленных оказалась красавица женщина родом из Пидны; звали ее Антигоной. Филота взял ее себе. Однажды он, сильно подвыпив, откровенно разговорился со своей любовницей – для юноши это естественно – и стал рассказывать ей о своих военных подвигах: себе и отцу он приписывал самые великие дела; Александра называл мальчишкой, который пожал плоды их трудов: царский титул.
Женщина пересказала это кому-то из своих близких; тот, как водится, еще другому – слух дошел до Кратера. Взяв с собой женщину, он тайно привел ее к Александру. Царь выслушал ее, велел вернуться обратно к Филоте и обо всем, что она от него узнает, сообщать ему.
Филота, таким образом, и не знал о том, что против него умышляют; он продолжал жить с Антигоной и часто в гневе и раздражении бросал против царя неподобающие речи. Александр молчал и терпел, несмотря на сильные улики против Филоты: он или полагался на расположение к себе Пармениона, или же боялся известности и влияния их обоих.
В это время один македонец, по имени Лимн из Халестры, задумав заговор против Александра, пригласил участвовать в нем одного юношу, Никомаха, которого любил. Тот отказался и рассказал о готовящемся покушении своему брату, Кебалину. Тот отправился к Филоте и попросил его представить их Александру, потому что у них имеются нужные для него и важные сведения.
Филота, по какому-то побуждению (в чем было дело – неизвестно), не отвел их, сказав, что царь занят другими, более важными делами. Так повторилось дважды. Тогда, заподозрив Филоту, они обратились к кому-то другому, были проведены к Александру и сначала донесли про Лимна, а затем вскользь упомянули, что они дважды были у Филоты, но тот не обратил на них внимания.
Александр в сильном раздражении послал схватить Лимна; тот стал защищаться, и посланец убил его, и это еще больше обеспокоило Александра: он считал, что исчезли все улики, изобличавшие заговор.
На Филоту он горько досадовал, и тут старые враги его воспользовались случаем: стали открыто говорить, что легкомысленно со стороны царя думать, будто Лимн, простой человек из Халестры, мог один, сам от себя, отважиться на такое дело; был он только слугой, вернее даже просто оружием, которое метнула более сильная рука; заговорщиков следует искать среди тех, кому всего выгоднее было скрыть заговор.
Так как царь жадно прислушивался к таким речам и предположениям, то на Филоту возвели бесчисленное количество клеветы. Его схватили и стали допрашивать; «друзья» присутствовали при пытках; Александр слушал, растянувшись за занавеской. Говорят, когда Филота с жалобным воплем и униженной мольбой обратился к Гефестиону и окружавшим его, Александр воскликнул: «Ты, жалкий трус! И ты берешься за такие дела!»
После смерти Филоты он сразу же отправил своих людей в Мидию и велел им убить Пармениона, человека, много сделавшего вместе с Филиппом; из людей старшего поколения, близких к Александру, единственного, кто уговаривал его вступить в Азию или особенно на этом настаивал; из трех сыновей, которые у него были, двоих он видел убитыми на войне, с третьим погиб сам.
Эти поступки внушили страх перед Александром многим из «друзей», особенно же Антипатру. Он тайно послал к этолийцам и заключил с ними союз. Этолийцы боялись Александра, памятуя о разрушении Эниад [50], узнав о котором он сказал, что этолийцев накажут не дети эниадцев, а он сам.
Вскоре очередь дошла до Клита. Если просто рассказать о его конце, то покажется, что Александр поступил с ним еще свирепее, чем с Филотой, но если обдумать и причину его гибели, и время ее, то мы увидим, что сделал это царь не по намерению, а по несчастному случаю: гневом и опьянением Клита воспользовался злой демон.
Все произошло таким образом. Кто-то привез царю фруктов из Эллады. Восторгаясь их зрелостью и красотой, он позвал Клита, желая показать их и передать ему. Клит занят был жертвоприношением; приостановив его, он пошел к царю, и вслед за ним пошли три овцы, обреченные на заклание. Узнав об этом, царь посоветовался с прорицателем Аристандром и лаконцем Клеоменом, и, когда они сказали, что это плохое знамение, он велел сейчас же принести жертву за Клита.
Сам он за три дня до того видел странный сон. Ему приснилось, будто Клит сидит вместе с сыновьями Пармениона – их уже не было в живых, – все в черных гиматиях. Клит едва успел кончить жертвоприношение и прямо пошел на обед; царь уже принес жертву Диоскурам.
Пирушка была в разгаре, молодежь выпила крепко. Затянули песню какого-то Праниха или, как говорят некоторые, Пиериона, написанную на позор и осмеяние полководцев, недавно разбитых варварами. Гости постарше рассердились и стали бранить и поэта и певца, но Александр с товарищами слушали с удовольствием и поощряли продолжать.
Клит, уже пьяный, дерзкий и чванливый по характеру, негодовал больше всех: нехорошо, говорил он, в присутствии варваров и врагов оскорблять македонцев, которые и в несчастье выше тех, кто над ними смеется. Александр заметил, что Клит, называя трусость несчастьем, выступает себе на защиту.
Клит встал: «Эта самая трусость спасла тебя, сына богов, когда ты убегал от Спифрадатова меча. Македонцы своей кровью и ранами подняли тебя так высоко, что ты выдаешь себя за сына Амона и отрекаешься от отца Филиппа».
Александр вспылил: «Негодник! Ты думаешь, мне приятно, что ты постоянно говоришь об этом и мутишь македонцев?» – «И нам неприятно, что за труды наши получили мы такую награду: счастливы те, кто уже умер и не увидел, как мидийские палки гладят македонцев и как македонцы просят персов пустить их к царю».
Так свободно говорил Клит; Александр и сидевшие около вскочили, осыпая Клита бранью, а старшие старались унять смятение. Александр повернулся к Ксенодоху, уроженцу Кардии, и к Артемию, колофонцу: «Не кажется ли вам, что эллины среди македонцев кажутся полубогами, расхаживающими среди зверей?»
Клит предложил Александру говорить не обиняками, а сказать прямо, чего он хочет, или не приглашать к обеду людей свободных, имеющих право говорить открыто: пусть живет с варварами и рабами, которые будут падать ниц перед его персидским поясом и беловатым хитоном. Александр, совсем вне себя от гнева, бросил в него яблоком, лежавшим около, и стал искать меч.
Аристон, телохранитель, успел его убрать; остальные с мольбами окружили его. Он вскочил и стал на македонском наречии кричать и сзывать оруженосцев: это было сигналом большой тревоги. Трубачу он велел трубить и ударил его кулаком, потому что он медлил и не хотел выполнять приказание.
Впоследствии он пользовался большим уважением, так как главным образом благодаря ему в лагере не произошло смятения. Клита крепко держали друзья; с трудом вытолкали его из комнаты. Он тут же вошел через другие двери, смело и презрительно декламируя стихи из Еврипидовой «Андромахи»: «…как ложен суд толпы!»
Схватив копье у кого-то из копьеносцев, Александр пронзил им Клита, шедшего ему навстречу из-за дверного занавеса. Тот упал со стоном и хрипом: жизнь сразу покинула его. Придя в себя, видя, что все друзья стоят в безмолвии, Александр стремительно выхватил копье из убитого и хотел вонзить его себе в горло. Его удержали; телохранители, взяв его за руки, силой перенесли царя в спальню.
Он провел всю ночь, горько рыдая и жалуясь. Наступил день; он не мог уже кричать и плакать и лежал безмолвно, тяжко стеная. Друзья, испугавшись этого молчания, вломились к нему. Ни на чьи слова не обращал он внимания, но, когда Аристандр, прорицатель, напомнил ему сон о Клите и бывшее потом знамение и сказал, что все случившееся давно было предначертано судьбой, он как будто стал успокаиваться.
