Двести лет вместе. Часть вторая - Солженицын Александр Исаевич (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗

Глава 15 – В БОЛЬШЕВИКАХ

Это – слишком не новая тема: евреи в большевиках. О ней – уж сколько было написано. Кому надо доказать, что революция была не-русской или «чужеродной», – указывают на еврейские имена и псевдонимы, силясь снять с русских вину за революцию Семнадцатого года. А из еврейских авторов – и те, кто раньше отрицал усиленное участие евреев в большевицкой власти, и кто его никогда не отрицал, – все единодушно согласны, что это не были евреи по духу. Это были отщепенцы.

Согласимся с этим и мы. О людях – судить по их духу. Да, это были отщепенцы.

Однако и русские ведущие большевики так же не были русскими по духу, часто именно антирусскими, и уж точно антиправославными, в них широкая русская культура исказительно преломилась через линзы политической доктрины и расчётов.

Поставить бы вопрос иначе: сколько должно набраться случайных отщепенцев, чтобы составить уже не случайное течение? Какая доля своей нации? О русских отщепенцах мы знаем: их было в большевиках удручающе, непростительно много. А насколько широко и активно участвовали в укреплении большевицкой власти отщепенцы-евреи?

И ещё вопрос: отношение народа к своим отщепенцам. Реакция народа на отщепенцев может быть разной – от проклятия до похвалы, от сторонения до соучастия. И проявляется это суждение, это отношение – действиями народной массы, – русской ли, еврейской, латышской, – самою жизнью, и только в малой, отражённой степени – изложениями историков.

И что ж – могут ли народы от своих отщепенцев отречься? И – есть ли в таком отречении смысл? Помнить ли народу или не помнить своих отщепенцев, – вспоминать ли то исчадье, которое от него произошло? На этот вопрос – сомнения быть не должно: помнить. И помнить каждому народу, помнить их как своих, некуда деться.

Да и нет, пожалуй, более яркого примера отщепенца, чем Ленин. Тем не менее: нельзя не признать Ленина русским. Да, ему отвратительна и омерзительна была русская древность, вся русская история, тем более православие; из русской литературы он, кажется, усвоил себе только Чернышевского, Салтыкова-Щедрина да баловался либеральностью Тургенева и обличительностью Толстого. Не проявилось у него никакой привязанности даже и к Волге, на которой прошла его молодость (а с мужиками своего имения судился за потраву), напротив, – он безжалостно отдал всю её ужасающему голоду 1921 года. Всё – так. Но это мы, русские, создали ту среду, в которой Ленин вырос, вырос с ненавистью. Это в нас ослабла та православная вера, в которой он мог бы вырасти, а не уничтожать её. Уж он ли не отщепенец? Тем не менее он русский, и мы, русские, ответственны за него. – Если же говорить об этническом происхождении Ленина, то не изменит дела, что он был метис, самых разных кровей: дед его по отцу, Николай Васильевич, был крови калмыцкой и чувашской, бабка – Анна Алексеевна Смирнова, калмычка; другой дед – Израиль (в крещении Александр) Давидович Бланк, еврей, другая бабка – Анна Иоганновна (Ивановна) Гросшопф, дочь немца и шведки Анны Беаты Эстедт. Но всё это не даёт права отвергать его от России. Мы должны принять его как порождение не только вполне российское, – ибо все народности, давшие ему жизнь, вплелись в историю Российской империи, – но и как порождение русское, той страны, которую выстроили мы, русские, и её общественной атмосферы, хотя по духу своему, не только отчуждённому от России, но временами и резко анти – русскому, он действительно для нас – порождение чуждое. И всё же отречься от него – мы никак не можем.

А отщепенцы-евреи? Как мы видели, в ходе 1917 года не было преимущественного тяготения евреев именно к большевикам. Но еврейская активность в революционных передвижках сказалась и здесь. На последнем перед тем съезде РСДРП (Лондон, 1907), правда общем с меньшевиками, из 302—305 делегатов число евреев уже обещательно перевалило за 160, то есть больше половины. В результате апрельской конференции (1917, только что объявлены взрывные «апрельские тезисы» Ленина) – среди 9 членов нового Центрального Комитета большевиков видим Г. Зиновьева, Л. Каменева, Я. Свердлова. На летнем VI съезде РКПб (переименованной из РСДРП) в ЦК избрано 11 членов, среди них Зиновьев, Свердлов, Сокольников, Троцкий, Урицкий [221]. – Затем «историческое заседание» на Карповке (в квартире Гиммера и Флаксерман) 10 октября 1917, заседание, принявшее решение о большевицком перевороте, – среди 12 участников Троцкий, Зиновьев, Каменев, Свердлов, Урицкий, Сокольников. Там же было избрано первое «Политбюро», с такой обещающей историей вперёд, – и из 7 членов в нём всё те же Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сокольников. Никак не мало. Д.С. Пасманик, отчётливо: «Нет сомнений, еврейские отщепенцы далеко перешли за процентную норму… и заняли слишком много места среди большевистских комиссаров» [222].

Конечно, это – на верхах большевизма, и вовсе ещё не предуказывает массового еврейского движения. Да и евреи в Политбюро не действовали как блок. Например, Каменев и Зиновьев были как раз против переворота в тот ближайший момент. Зато уж Троцкий явился единовластным руководительным гением Октябрьского переворота, он не преувеличил свою роль в «Уроках Октября». Трусливо скрывавшийся Ленин ни в чём существенном в переворот не вложился.

Вообще, Ленин в духе своего интернационализма, и ещё от спора с Бундом в 1903, придерживался взгляда, что «еврейской национальности» и быть не должно, и нет её, это реакционная затея, разобщающая революционные силы. (В лад ему и Сталин считал евреев «бумажной нацией» и пророчил неизбежную ассимиляцию их.) Соответственно и антисемитизм Ленин считал манёвром капитализма, удобным приёмом контрреволюции и не видел в нём ничего органического. Но Ленин прекрасно понимал, какая мобилизующая сила у еврейского вопроса во всей идеологической борьбе. И, конечно, использовать для революции ещё добавочную и особую горечь среди евреев всегда был готов.

И с первых же дней революции пришлось Ленину за эту возможность ещё как схватиться! Как и многого он не предвидел в государственных вопросах, так не предвидел и: насколько же образованный, а больше – полуобразованный слой евреев, в результате войны рассеянный уже по всей России, выручит его государственность в решающие месяцы и годы, начиная с замены массово бастующих против большевизма российских чиновников. Это был тот слой еврейских приграничных выселенцев, который не вернулся в родные края после войны. (Например, из евреев, высланных в войну, после революции в Литву вернулись большей частью «местечковые элементы», а «урбанистическая часть» литовских евреев «и молодёжь остались в крупных городах России» [223]).

А как раз «после ликвидации черты оседлости в 1917 последовал великий исход евреев из её пределов внутрь России» [224]. Этот исход – уже не беженцев и выселенцев, а переселенцев. Да вот советские сведения на 1920: «в одной только Самаре в последние годы осело несколько десятков тысяч евреев-беженцев и выселенцев», в Иркутске «еврейское население возросло до 15 тысяч… большие еврейские поселения образовались и в Центральной России, и в Поволжьи, и на Урале». Но: большая часть «продолжает пребывать на иждивении собесов и разных филантропических организаций». И призывают «Известия»: «Партийные организации, еврейские секции и отделы партии и Наркомнаца должны развить самую широкую агитацию на местах за невозвращение на „родные могилы“ и за переход к производительному труду в Советской России» [225].

А станьте в положение малой кучки большевиков, захвативших власть, ещё так хрупко: кому, кому довериться? кого – позвать на помощь? Семён (Шимон) Диманштейн, большевик от младых ногтей, а с января 1918 глава специально созданного при наркомате национальностей Еврейского Комиссариата, так передаёт высказанные ему мысли Ленина: «Большую службу революции сослужил также тот факт, что из-за войны значительное количество еврейской средней интеллигенции оказалось в русских городах. Они сорвали тот генеральный саботаж, с которым мы встретились сразу после Октябрьской революции и который был нам крайне опасен. Еврейские элементы, хотя далеко не все, саботировали этот саботаж и этим выручили революцию в трудный момент». Ленин считал «нецелесообразным особенно выделять этот момент в прессе… но подчеркнул, что овладеть государственным аппаратом и значительно его видоизменить нам удалось только благодаря этому резерву грамотных и более или менее толковых, трезвых новых чиновников» [226].