Картины доисторической жизни человека (В дали времен. Том Х) - Елисеев Александр Владимирович (книги полностью txt) 📗

По самым элементам своим она не могла быть особенно сложна; когда весь мир нашего дикаря ограничивался лесом, все общество его составляли лишь его жена, дети и те немногие индивидуумы, с которыми он приходил в сношение, как с ближайшими соседями (хотя они и обитали враздробь, как настоящие охотники-номады), и весь кругозор мышления исчерпывался заботами о добывании себе насущной пищи и одежды, заботами о доме и, наконец, о самозащите, — тогда, разумеется, мысль человека не была особенно развита и сложна, так же как и понятия его, и его язык. Неразвитая речь, которая была более чем несовершенна, состояла из односложных звуков и была скорее полумимическим языком, чем языком членораздельных звуков, выражавших определенные понятия. Сами чувства человека, несмотря на свою одностороннюю остроту, были еще очень неразвиты.

Тем не менее, прогрессирующий мозг человека не засыпал, а, быстро развиваясь, шел вперед; мысль как-то незаметно зарождалась в его мозгу, как бы из невидимо посеянных зерен; мозг все-таки работал неустанно, хотя и для удовлетворения физических потребностей, и мы видели уже не раз, что продуктами этой мозговой работы являлись не только сложные идеи, но и открытия, порой, как метеоры, освещавшие мозг первобытного человека. В эти моменты он мыслил, творил и изобретал по тем же законам мышления, как и его высококультурный потомок. Этой постоянно прогрессирующей мыслительной способностью первобытный человек уже резко отличался даже от самых разумных зверей, у которых умственный прогресс, если и имел место, то совершался крайне медленно и несовершенно. Что же мыслил, о чем думал тот грубый дикарь, которого тип мы старались воссоздать?

^{Памятники каменного века. Древний кельтский памятник (стонгендж или кромлех), из камней в южной Англии.}

Лес был его сферой, его жизненной ареной, его колыбелью и могилой; вся жизнь его проходила в лесной чаще; в ней он почерпал не только источник своего физического существования, но и все элементы для мышления. Дерево, травы, цветы, птицы, звери, рыбы и насекомые — вот та сфера, среди которой вырос и обитал наш отдаленный предок, вот те живые существа, которые окружали его.

Для доисторического дикаря, как и для современного, не было разницы между свободным полетом птицы и бегом облаков, вольным движением животных и движением листка, несомого ветром, или бегом водяной струи. Колебание дремучего леса, движимого напором бури, перед глазами первобытного человека было таким же проявлением первичной жизни одушевленной природы, как и движение его собственных членов; падение крупной капли дождя с неба казалось ему таким же простым передвижением одушевленной капли воды… Короче сказать, всякое движение объяснялось в уме дикаря тем основным принципом, который всегда лежал в основе его развивающегося миросозерцания.

Первоначально сфера познания у доисторического человека ограничивалась лишь простыми представлениями. Но позднее, с прогрессированием и развитием мысли, с накоплением запаса наблюдений, в голове первобытного человека зарождается смутное представление и о предметах высших, не подлежащих опыту и сфере простого наблюдения, не осязаемых, так сказать, при помощи пяти внешних чувств. Отсюда уже начинается происхождение новых, все более плодотворных идей.

Видя, например, тень, повторяющую контуры предмета или существа, отбрасывающего ее, первобытный человек поражался столько же внешним сходством ее, сколько и тем, что не мог объяснить себе ее мгновенного появления и исчезания. Явление было в самом деле слишком поразительно и непонятно для нехитрого ума дикаря, чтобы не возбудить напряжения всех его мыслительных способностей. Всякий предмет, всякая вещь, каждое животное имеют свою тень, и совокупность этих последних составляет особый мир теней, лежащий вне области ведения, — вот прямой логический результат наблюдений первобытного человека над тенью. Где этот мир, где его границы и в чем его сущность, — первобытный человек и не пытался узнать.

Точно так же, если не более, поражало первобытного человека и эхо — отголосок его собственного голоса, которое может удивлять даже человека более культурного, чем доисторический дикарь. Неизмеримые пространства тогдашнего леса представляли, без сомнения, немало мест, где эхо повторялось по несколько раз: кто слыхал такое повторяющееся эхо, тот согласится со мной, что дикарю оно могло казаться голосом неведомого существа.

^{Долмен — доисторический памятник каменного века, сложенный первобытным человеком из каменных глыб, так называемых мегалитических камней.}

Во время своих беспрестанных охот первобытный человек не раз присутствовал при смерти животных, сраженных его сильной рукой. Этот быстрый переход живого, деятельного, подчас страшного существа в противоположное — мертвое, покойное, тихое, безвредное состояние — должен был также поражать дикаря. На вид как будто ничего особенного не произошло: две-три раны, нанесенные тем или другим оружием, — а животное вдруг остановилось, упало, стало судорожно биться и, наконец, замерло навеки.

Дикарь задумывается перед этим часто повторявшимся явлением, и целый ряд последовательных мыслей мог зародиться в его голове; сравнения, противоположения, аналогии и умозаключения могли породить целую цепь соотношений, а одиночество, таинственность окружающей обстановки, вечно работающая мысль могли только доразвить начинающееся представление. Нечто покидающее живое существо в момент его смерти и пропадающее наподобие тени, — быть может, подобно этой последней может возродиться снова таким же непонятным образом, как и исчезло, — вот что приходит прежде всего на ум первобытному дикарю. Мир духов невидимых и неосязаемых, но появляющихся и исчезающих, становится в представлении дикаря рядом с миром теней и неведомых звуков, — и целый мир отвлечений, мир идей и фантазий начинает представляться прогрессирующему уму человечества, складываясь впоследствии в системы верований.

Мы видели уже ту обстановку, в которой жил первичный насельник наших северных лесов, видели его самого и его семью, вольной мыслью нарисовали себе его жилище, его охоты, домашнюю жизнь и те первые изобретения, из которых постепенно складывалась основа высшей человеческой культуры. Мы нарисовали жизнь первичной и простейшей формы человеческого сообщества, когда оно состояло из простейшей семьи — всего из отца, матери и дитяти, когда оно не усложнялось еще введением взрослых детей, а с ними и сложностью взаимных отношений, — одним словом, ту первичную единицу человеческой ассоциации, которую можно назвать естественной семьей; из нее, как из кирпичей, сложились все позднейшие усложнившиеся сообщества людей — семьи, и роды, и поколения, послужившие в свою очередь краеугольным камнем высших и сложнейших человеческих ассоциаций.

Только с группированием человека в большие и сложнейшие общественные единицы, стал возможен быстрейший прогресс человеческой мысли и языка, выработка нравственных и общественных начал, приручение животных, появление сознательного культа, — одним словом, все то, что положило основание дальнейшей культуре.

Приложение

Д. Мамин-Сибиряк

А. В. ЕЛИСЕЕВ

Страничка из воспоминаний

Жар только что свалил. Дачники, прятавшиеся по своим дачным трущобам, выходили подышать свежим воздухом. Особенно много было публики на Муринском проспекте, около летнего клуба, где летние артисты давали спектакль. Я отправился в театр, чтобы в антрактах подышать свежим воздухом в клубном саду. В Лесном в жаркие дни и душно, и пыльно, а вечером поднимается самая предательская сырость. Это не значит, что Лесное хуже других дачных местностей в окрестностях Петербурга, — такая же сырость, духота и пыль везде.