Великий торговый путь от Петербурга до Пекина (История российско-китайских отношений в XVIII–XI - Фауст Клиффорд
3 июня 1729 года руководство Лифаньюаня направило в адрес Правительствующего сената России послание, в котором обозначило пожелание китайского императора выслать специальную миссию с поздравлениями Петру II по поводу его недавнего восшествия на русский престол. Данная миссия являлась ответом на поздравления китайскому императору, привезенные посольством С.Л. Владиславич-Рагузинского. Ответ Сената от 23 октября заключался в том, что предполагаемую миссию ждут, что называется, с распростертыми объятиями, и ее обещали проводить до Москвы со всеми подобающими почестями, если только пекинские власти соизволят сообщить в Москву численность и уровень представительства участников их посольства. Титулярного советника Ивана Глазунова, раньше служившего при С.Л. Владиславич-Рагузинском, практически незамедлительно (31 октября) откомандировали на границу для подготовки встречи и организации ритуала приветствия китайских послов артиллерийским салютом в Селенгинске, Иркутске и Тобольске.
Однако поздравления Петру II выглядят всего лишь одним из очевидных предназначений китайской миссии: в июньском обращении Юнчжэна к тому же содержится ссылка на поздравления, которые он просит передать хану торгутов Аюки. Когда И. Глазунов 3 марта 1730 года прибыл на пограничный пункт Кяхта, он обнаружил, что китайцы уже находятся там с середины августа предыдущего года. Они не только совершенно вымотались из-за затянувшегося ожидания сопровождения из Москвы, чем были крайне раздражены, что даже угрожали И.Д. Бухгольцу и Л. Лангу возвращением в Китай. И тут оказалось, что китайские послы совсем плохо подготовлены к выполнению стоящих перед ними задач, о которых имеют весьма смутное к тому же представление. Хотя им предстояло доставить подарки Петру II, никакого письменного послания царю при них не оказалось. Им вручили только лишь письмо Лифаньюаня для передачи Сенату и письмо императора Цина предводителю торгутов. Титулярный советник Глазунов сообщил своему руководству о том, что вельможи из посольской свиты проинформировали его о своей надежде на заключение активного альянса «через предоставление помощи войсками». Кроме такой оговорки о задачах китайского посольства поступила только вызывающая сомнения разрозненная и обрывочная информация. Неизбежно напрашивалось заключение о наличии с китайской стороны требований реальных уступок: конкретное утверждение о том, что джунгарского контайшу или кого-то еще из предводителей джунгар, дезертировавших в разгар сражения, возвратят китайским властям; более четкое утверждение о российском нейтралитете в форме повторенного обещания уважать китайские границы; и разрешение на активный союз с волжскими торгутами. Поскольку китайцы уже заключили с русскими представителями генеральные соглашения о выдаче беженцев в рамках Кяхтинского договора (и, по-видимому, через этих русских представителей с их подданными торгутами), важнейшей из стоявших перед посольством целей должно было стоять заключение прочного союза, возможно, активного военного альянса с русскими властями и/или предводителями торгутов. Тогда для китайцев их миссия заключалась в продолжении переговоров по расширению условий Кяхтинского договора, в попытке уточнения или, если повезет, расширении сотрудничества между двумя империями по среднеазиатским вопросам.
А для русских властей тот новый виток конфронтации представился возможностью предъявить требования по налаживанию с китайцами взаимовыгодной и доходной торговли. Казенный обоз под руководством Молокова провел зиму и весну 1727/28 года в Пекине, но ему не удалось сбыть привезенный товар. Главной причиной такой неудачи сопровождающие чиновники обоза называли прямое вмешательство представителей китайской бюрократии в фактический обмен товарами. Уже 14 августа 1730 года при российском дворе составили проект официальных грамот в адрес Пекина, среди прочего содержащих жалобу на то, что товар, привезенный обозом в китайскую столицу, не удалось продать, потому что слишком рано поступило распоряжение на отправку его в обратный путь. В связи с этим императору династии Цин направлялась челобитная с просьбой обещать полную свободу покупки и продажи товаров без ограничения срока, а также без взимания какой-либо пошлины или налога с продаж. Тем временем на границе готовился очередной русский обоз, и с учетом той высокой озабоченности китайцев по поводу намерений джунгар выбор времени и уместность послания российской стороны представлялись очевидными. Китайцы в своем ответе категорически отрицали факт наложения ими ограничений на торговлю русских купцов в их столице. Если российские товары не удалось до конца продать, то причины они видели в том, что купцы слишком завысили цены, а некоторые товары оказались поврежденными. А что касается жалобы Лоренца Ланга по поводу якобы досрочной отправки обоза из Пекина, то, в конце концов, в Кяхтинском договоре ничего не сказано о периоде времени, на протяжении которого обозам разрешается оставаться в китайской столице. Тем не менее представители Сената, встречавшиеся с китайскими послами 1 марта 1731 года, подтвердили желание российской стороны добиться «свободной отправки купцов без каких-либо ограничений». Русские дипломаты постарались использовать нахождение китайского посольства на своей территории в качестве само собой представившегося, но желанного шанса для проталкивания конкретных торговых преимуществ. И в то же время они проявляли большую предосторожность, чтобы уклониться от обязательств в джунгарских делах, где российское влияние оставалось слабым и расплывчатым.
Свита из 35 человек во главе с чиновником из Лифаньюаня прибыла в Москву в начале января 1731 года, и их поселили в небольшом пригородном селе Алексеевском. Через три дня китайских гостей проводили в загородный дом действительного тайного советника Василия Федоровича Салтыкова, где их пригласили к щедрому столу с трапезой и напитками. Пиршество сопровождалось подходящей к месту музыкой. Первую аудиенцию у русской императрицы назначили на 26 января; перед китайскими послами двигалось девять повозок, нагруженных подарками: изделиями из фарфора, лакированными шкатулками, тонкой работы стальными саблями в позолоте и прочими ценнейшими предметами. Палаты для аудиенции выглядели скорее в восточном стиле, чем в русском; китайцы исполнили один из вариантов своего обряда коутоу, по распоряжению канцлера Гавриила Ивановича Головкина приблизились к трону и зачитали лаконичное приветствие в адрес «Пресветлой всесильной великой императрицы, самодержицы всего народа русского…».
В промежуток времени между прибытием китайского посольства и аудиенцией у императрицы тайный советник Василий Васильевич Степанов несколько раз встречался с иноземными гостями и тщетно пытался выведать у них «истинные» цели их миссии. Зато на следующих двух официальных совещаниях удалось, насколько это было возможным, выяснить интересы китайских послов; одно из совещаний проходило при дворе императрицы (в день рождения ее величества, 28 января), а второе — в Сенате 1 марта. Послы подали официальное прошение относительно разрешения на отправку группы для посещения торгутов и передачи поздравления их новому предводителю, то есть преемнику хана Аюки. С российской стороны последовало согласие, хотя и с предварительным условием, заключавшимся в том, что в будущем никакого общения с торгутами не будет, за исключением тех случаев, когда его одобрит ее величество, так как представители данного племени монголов считались ее подданными.
Переведя разговор в русло непосредственного обсуждения джунгарских войн, китайские гости потребовали от российской стороны признания нынешней принадлежности земель, отвоеванных китайскими армиями. На что царица Анна высокопарно ответила, что великой России новые территории не требуются, ей нужен только мир. Китайцы попытались в очередной раз намекнуть о расчете на то, что сибирские власти начнут выдавать китайским таможенникам вожаков всех беглых племен, а также поселят прижившихся у них перебежчиков в укрепленных районах Сибири, чтобы пресечь любые их враждебные Китаю действия в приграничной зоне. Ответ с российской стороны состоял в том, что подданным маньчжурского императора следует сообщать соответствующим должностным лицам России обо всех посягательствах на неприступность государственной границы. В завершение беседы китайцы выразили надежду на то, что власти России не сочтут большой обидой, если командирам подразделений маньчжурской армии придется нарушить русскую границу в ходе преследования и пресечения попыток ухода джунгар с территории Китая. Царице Анне едва ли пришлась по душе просьба пускать иноземных солдат на Русскую землю, но она пообещала с пониманием отнестись к просьбе, касающейся обращения с китайскими беглецами.
