Ленинград действует. Книга 2 - Лукницкий Павел Николаевич (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
– Просчитается сам, пожалуй, – сказал Барышев. – У ребят наших нервы крепкие. Спят! – И задумчиво добавил: – Только большинство мертвым сном теперь…
– Зато вчера хорошо поработали. Гляди, стоим в немецком тылу как дома. Боекомплект в запасе есть, пулеметы новые… Теперь опять драться можно!
– А ну отодвинься, Иван Фомич!
Командир орудия Садковский отодвинулся. Барышев высунулся из люка. Там и здесь вспыхивали ракеты, то теряясь в клочьях низких облаков, то вырывая из мрака чащу осинника и березняка, обступившую затянутую снегом поляну. В морозном воздухе ясно донесся от реки Мги и от оставшегося к востоку Веняголова треск пулеметной перестрелки – значит, в 80-й стрелковой дивизии успеха нет, Веняголово и на четвертые сутки боев не взято. Интересно, а что делается дальше к северо-востоку, в 4-й бригаде морской пехоты?..
Сквозь заиндевелые, покрытые снегом голые ветки березок, срубленных под корень и приклоненных для маскировки к броне танка, Барышев разглядел неподвижные темные фигуры. Их на поляне было рассеяно много – заледенелых, вытянувшихся и скрюченных, присыпанных редким и легоньким снегопадом. За прошедшие два дня сколько раз немцы лезли в контратаку! За прошедшие два дня…
Убедившись, что пехота расположилась дугой по краям полянки и в чаще леса устроилась в своих снежных ячейках и небольших окопчиках, в палатках, наспех сшитых из немецких, захваченных на складе одеял и брезентов, и что никто не жжет костров и ничем себя не демаскирует, – Барышев, прислушиваясь, присматриваясь, перебирал в памяти оба прошедших дня.
А потом стал с горечью думать о том, как часто у нас, на здешнем фронте, самые смелые, лучше всех действующие в наступлении воинские части, вырвавшись вперед других, не поддержанные вовремя, оказываются отрезанными от них. И тогда, изолированные от всех, в тылу противника, окруженные, сдавливаемые им, осыпаемые его концентрированным, сосредоточенным артиллерийским огнем, оказываются в самом бедственном положении… Получив ли приказ о том, чтобы собственными силами пробиваться обратно к линии фронта, к своим, или – без такого приказа – продолжая в гибельных условиях удерживать занятый ими клочок территории, эти воинские части чаще всего оказываются обреченными на гибель. Люди гибнут не только от артиллерийского огня, от бомбежек с воздуха, от боев с превосходящими силами противника, но и от голода, от холода, от болезней. Только немногим в конце концов удается прорваться к своим передовым позициям, через замкнувшуюся позади них линию фронта.
И все-таки сколько уже в эту зиму было случаев, когда такие вырвавшиеся вперед части или подразделения держались в тылу врага с легендарной стойкостью!
В таком положении в январе оказалась 311-я стрелковая дивизия полковника Биякова, прорвавшаяся по приказу командования в немецкий тыл неподалеку отсюда, за Посадников Остров, в район деревни Драчево под Киришами. В такое же положение попадали, уже не по своей воле, другие батальоны и полки 54-й армии здесь, под Погостьем. Да и подразделения 8-й армии у Пушечной горы, у Восьмого поселка… Смутно слышал Барышев кое-что и о некоторых частях 2-й Ударной армии, прорвавшей линию фронта на реке Волхов, южнее Киришей. Там, кажется, вырвались вперед и попали в окружение какие-то кавалеристы?.. Об этом пока еще никто ничего толком в здешних передовых частях не знает… Там, под Любанью, конечно, большие события, а тут… Ну что он, Барышев, со своим танком, с бойцами третьего батальона горнострелковой бригады и пришедшего к нему на выручку 59-го лыжного батальона?.. В общем, в масштабе фронтовом, – мелочь! А жить-то все-таки, если задуматься, каждому хочется, даже одному человеку, а их тут сколько! С какой беззаветной храбростью– это не хвастаясь можно сказать! – они здесь воюют!
Барышев перебирает в памяти все эпизоды вчерашнего и позавчерашнего дней, да и всех дней наступления! Тех людей, чья самоотверженность, чей подвиг, чью смерть он сам наблюдал сквозь смотровые щели или из приоткрытою люка своего танка… Ничего личного он не знает о каждом из этих людей. Только некоторые фамилии, произнесенные другими, чаще всего тогда, когда носителя этой фамилии уже нет на свете, запомнились Барышеву. Вот бережно подобранный у разбитого пулемета Ажигалиев – со смуглым, открытым, мертвенно побелевшим лицом, красивый храбрец, которого Барышев увидел, когда товарищи после отражения контратаки пронесли его, с закоченевшей на устах улыбкой, мимо танка, чтобы, прикрываясь машиной от пуль, закопать вместе с другими, такими же как он, в торфяную землю на дне воронки. Вот Черепанов, политрук первой роты, убитый в лоб пулей в атаке три дня назад… Вот… Э, сколько их – десятков, да теперь уже и сотен – убитых за эти дни на глазах Барышева хороших советских людей, неведомых ему даже по фамилиям. Трех связных за эти дни вражеские пули свалили только с брони его танка. А ведь, спасибо им, может быть, лишь благодаря им танк цел и весь экипаж, и он сам, Барышев, живы. И никто уже теперь не назовет ему, Барышеву, фамилий этих отдавших за него жизнь бойцов!..
Все-таки, может, и зря он не взял в свой экипаж Валю? Может, будь она в танке, спасла бы жизнь хоть десятку раненых – тех, что истекли кровью или замерзли вот тут, неподалеку от танка, потому что товарищи не смогли, не сумели оказать им помощь правильно, а главное – вовремя… Эх, Валя, смешная девчонка, она, кажется, чуточку к нему, Барышеву, неравнодушна?
Улыбнувшись было, Барышев мгновенно нахмурился: нет, негоже, не место здесь думать сейчас о таких вещах… А вот о жене своей – дело другое – стоит подумать… Как она там, в своем Городце, в тихом райцентре? Как семья в родной деревеньке?.. Беспокоятся! Надо скорее им написать… Вернется из боя, напишет… Вернется ли?
Барышев, раздосадованно мотнув головой: «А, пес их задави, эти мысли!», приподнимается со своего жесткого, неудобного ложа, выглядывает в едва приоткрытый боковой люк, – ночь подходит к концу. И думает, думает… У лыжников есть рация. Они связаны по радио со своим командованием. Каков будет приказ утром? Обороняться на месте? Пробиваться вперед на соединение с другими, наступающими частями? Ждать подкреплений? Или, если все наступление сорвалось – и на этот раз сорвалось (а кажется, похоже на это!), – пробиваться обратно к нашей линии фронта, как только она опять установится?.. Любой приказ будет выполнен, пока силы есть, пока это вот сердчишко работает. А если немцы полезут снова – бить, бить и еще раз бить их!
Барышев взглянул на ручные часы, – стрелки трофейных часов фосфоресцировали. Взглянул и сказал себе:
– Четыре сорок… Через пять минут, значит, по их расписанию!
И, толкнув в колено Расторгуева, сказал громко:
– Буди Беляева и всех… Через пять минут опять нам плясать придется!
… Ровно в 4 часа 45 минут утра, в полной еще тьме немцы начали свой очередной шквальный артналет… Спасибо их тупому педантизму, – три члена экипажа тапка Барышева, люди с крепкими нервами, успели если не выспаться, то хоть полчаса поспать. И потому, проснувшись на своих боевых местах, перекинулись шуточками. А вокруг уже грохотало, выло, свистело, ломались деревья, дробно стучали осколки и мерзлые комья земли.
День 12 апреля – пятые сутки боевых операций в районе Веняголова – начался…
Шквал оборвался внезапно, так же как начался. Барышев отвел лицо от последней из пяти смотровых щелей, к которым, вертясь в своей башне, приникал поочередно, следя за разрывами и выискивая в поле зрения какую-нибудь «дополнительную» опасность, какая могла возникнуть за черными пятнами разрывов. Там и здесь еще лежали несколько человек, которым теперь уже никогда не подняться. У Барышева болела голова, нестерпимо болела голова, – пять суток почти без сна мутнили сознание, настроение сегодня было отвратительным, и этого не следовало показывать окружающим. Барышев и сам не знал, почему вдруг так изменилось его настроение, – все эти дни и ночи оно было хорошим. Может быть, сказывалась потеря крови? Раненая левая рука болела не очень сильно, эту боль Барышев уже приучил себя терпеть. Лишь бы не началось воспаление!.. Нет, не рана, конечно, сказалась на настроении. И не усталость. И не беспрестанное нервное напряжение, – скоро год, как длится война, к боевой обстановке Барышев давно привык. Конечно, нервное напряжение, когда идешь на своем танке в атаку или когда с короткой остановки ведешь огонь, совсем не то, какое бывает в часы пассивного ожидания: накроют тебя или не накроют, – а ты в эти минуты, приникнув к смотровой щели, глядишь, как вбивают в землю хороших людей разрывы снарядов, ложащихся в гуще пехоты…
