Мария кровавая - Эриксон Кэролли (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗

ГЛАВА 49

Весной 1558 года Джон Нокс, заклятый враг Марии, склонился над Библией, покачал косматой головой и угрюмо пробормотал себе под нос что-то о печальном состоянии протестантизма в Европе. Кроме немногих лютеранских конгрегации в империи, а также Кальвина в Женеве и его последователей в других городах, нигде больше протестантских бастионов не существовало. Во Франции, Шотландии, Англии и Нидерландах — повсюду, где доктрины Лютера и Кальвина нашли многочисленных последователей, — верующие протестанты были сломлены жестокими репрессиями. Правители этих стран были полны решимости истребить ересь огнем и мечом. Прежде всего это были. Екатерина Медичи во Франции, Мария Лотарингская (мать Марии Стюарт) в Шотландии, Мария Тюдор в Англии и, до недавнего времени, сестра Карла V, Мария, в Нидерландах. Чем больше Нокс размышлял в своем женевском изгнании над этим положеиием, тем сильнее укреплялся в убеждении, что это не случайность. Печальная судьба протестантизма определяется беспрецедентной концентрацией власти в руках женщин! Распалась связь времен! А как же иначе можно назвать то, что так много женщин в настоящее время правит мужчинами? Это же противоестественно. Об этом прямо сказано в Библии — и в Ветхом, и в Новом Завете. Женщина-монарх — до недавнего времени такие случаи в европейской истории были крайне редки. Надо же наконец мужчинам с Божьей помощью подняться всем вместе и искоренить эту скверну, прежде чем она окончательно не разрушила Божью церковь!

В начале лета Нокс анонимно опубликовал свой знаменитый трактат «Первый трубный глас против чудовищного нашествия легионов женщин», представляющий собой исполненный злобы пасквиль против участия женщин в государственных делах, — самый свирепый из всех когда-либо обнародованных. «Женщина, несущая бремя правления над землями, людьми либо городами, — писал Нокс, — это противно самой природе, оскорбительно для Господа нашего, противоречит его высшей воле и законам, которые он для нас установил, и, наконец, отрицает самое понятие справедливости». Потому что недееспособность женщин настолько очевидна, что не требует даже никаких доказательств. В соответствии с перечнем несовершенств и пороков, которые Нокс приписывал женщинам, они были «слабыми, хрупкими, нетерпеливыми, глупыми, непостоянными, жестокими, распутными и не способными организовать никакое дело». Если бы суровые патриархи древности встали из могил и увидели, что творится сейчас, в 1550-е годы, они бы содрогнулись от ужаса и решили, «что наступил конец света, что мир рухнул под игом амазонок».

«Станет ли кто-нибудь отрицать, — вопрошал Нокс, — что это супротив природы — назначать слепого вести зрячих? Точно так же больные не могут руководить здоровыми, а маньяки разумными». Какими бы способностями женщины ни обладали, все равно по сравнению с мужчинами «они слепы, слабы, глупы и нерешительны». Поэтому положение, когда женщина стоит во главе государства, есть не что иное, как политическое уродство, и данный трактат имеет целью «покончить с этим уродством раз и навсегда».

Нокс осуждал всех женщин-правительниц без исключения, по двух, которые противостояли ему лично, выделял особо. Когда на голову его преследовательницы, Марии Лотаринг-ской, возложили корону королевы Шотландии, он написал, что это все равно «как если бы надеть на корову седло». О Марии Тюдор злобный шотландец отзывался еще хуже. Для пего она была второй Иезавель, порочной, нечестивой женой Ахава, которая занималась гонениями па проповедников Божьего слова и чье тело потом у городской степы раздирали на части собаки. Мария была английской «нечестивой Иезаве-лыо, которую Господь в гневе своем поставил править над нами за наши грехи». Ее восхождение к власти вдвойне возмутительно, поскольку она была бастардом и установила в стране злобную кровавую тиранию. «По этой причине она столь презренна, что даже не имеет права называться низким именем женщины». Она превзошла все пороки, присущие ее. полу, а преступления этой фурии не имеют в истории равных, заявлял неистовый шотландец.

Трактат Нокса был преступным деянием, поскольку подстрекал читателей к свержению власти женщин-правительниц. В Англии «Первый трубный глас…» был официально запрещен королевским указом. Все экземпляры трактата были поспешно сожжены, а любого нарушающего это установление немедленно казнили. Однако, несмотря на все меры, англичане читали и перечитывали обличительный трактат Нокса, и его приговор «кровавой тирании» Марии находил в их душах отклик. К тому же Нокс был лишь одним из многих публицистов того времени, чернящих Марию. В 1558 году их памфлеты и трактаты распространялись в Англии в огромных количествах, много больших, чем когда-либо прежде, повсеместно порождая злословие и лишая Марию последних остатков душевного равновесия. Ее называли «свирепой и безумной женщиной», «Вероломной Марией» и «Злобной Марией», насмехались над всеми ее государственными установлениями и зубоскалили по поводу королевской «беременности». Набожность королевы выставлялась в виде карикатурного слепого фанатизма, ее мужество, оказывается, было не чем иным, как свирепостью, а преданность супругу — рабской зависимостью вкупе с разнузданной похотью. Самым жестоким образом пасквилянты потешались над ее трагическим замужеством, утверждая, что Филипп, оставив Марию, поступил совершенно правильно, потому что проводить время с любовницами куда интереснее. Свою пожилую супругу он якобы откровенно презирал. А что делать, если подданные испанцы поднимают своего монарха на смех? Он женился на женщине, которая годится ему в матери. «Что же оставалось делать королю с такой старой клячей?» — повторяли злые языки.

В конце мая в Гринвич пришло письмо от Филиппа, которое должно было утешить Марию. Он сожалеет, писал Филипп, что не может быть рядом с королевой, хотя очень бы этого желал, и рад был бы узнать, что весть эту она воспримет «мужественно». Филипп благодарил Поула за то, что тот составляет его супруге компанию, то есть «радует ее одиночество», и отсылал его к графу Фериа за дальнейшими указаниями. О беременности Марии в письме не упоминалось вовсе. Теперь было уже совершенно очевидно, что ее раздутый живот — результат действия губительной опухоли, и потому мысли Филиппа были заняты ее наследницей. Он повелел Фериа посетить Елизавету, засвидетельствовать ей почтение от его имени и снискать расположение у мужчин из окружения принцессы.

Однако ни королева, ни Поул не были способны прочесть письмо Филиппа. Архиепископ лежал в бреду, а королева «страдала от перемежающейся лихорадки» и глубокой депрессии. Жестокая меланхолия заставила ее запереться в своих комнатах, где она многие часы возлежала в забытьи, больше похожем на смерть. В те редкие сейчас моменты, когда к Марии возвращалось сознание, королева сокрушалась, что рядом с ней нет Филиппа, ее терзали мысли о ненависти предавших ее подданных и потере Кале. Говоря о папе Павле III, известном франкофиле, Карл V однажды заметил, что после вскрытия тела понтифика в его сердце найдут три королевские лилии. Мария перефразировала это замечание. По свидетельству Фокса, услышавшего это от одного человека, которому, в свою очередь, эти, слова передала одна из самых близких фрейлин Марии, королева, придя в себя после очередного тяжелейшего приступа меланхолии, сказала в присутствии этой фрейлины и Сюзанны Кларенсье, что «внутри у нее огромная болезненная рана». Две приближенные дамы решили, что она имеет в виду неверность Филиппа, и принялись утешать королеву, говоря, «что король Филипп никогда ее не оставит».

«Меня угнетает не только это, — ответила Мария. — Когда я умру и буду вскрыта, внутри моего сердца вы найдете Кале».