Европа и Россия в огне Первой мировой войны (К 100-летию начала войны) - Агеев А. И. (бесплатные версии книг txt) 📗
В этих специфических условиях вопросы, связанные как с внутриполитической жизнью, так и с внешнеполитическим курсом, оказались в руках, с одной стороны, гэнро, продолжавших традиции эпохи Мэйдзи, с другой стороны, — высших чинов армии и флота, выступавших за активизацию политики в Китае. При этом позиции высшего армейского руководства (Тэраути Масатакэ, Кусуносэ Юкихико, Танака Гиити, Исимото Синроку) были более сильными из-за покровительства маршала Ямагата, который в 1873–1878 гг. был министром армии, а в 1878–1905 гг. (с перерывами) — начальником генерального штаба и в своей политической деятельности старался продвигать в премьер-министры своих бывших подчиненных (так премьерами стали Кацура Таро, Тэраути Масатакэ, Танака Гиити) (738). Поэтому и решение о вступлении Японии в Первую мировую войну во многом зависело от расклада сил в Тайном совете и позиции каждого из гэнро.
Но кроме взглядов политической элиты, на итоговое решение о войне оказывало влияние и настроение общественности. Успешные войны 1894–1895 и 1904–1905 гг., а также победное участие в подавлении восстания ихэтуаней вызвали в Японии сильный патриотический подъем, который к 1914 г. стал не просто одним из постоянно действующих факторов внутриполитической жизни, но и импульсом к развитию националистической и милитаристской кампании в японской прессе: газеты «Taiwan Shimpo day Sun» (739), «Osaka Asahi Shimbun» (740) и «Kobe Matashin daily report» (741) перед войной часто публиковали аналитические статьи с экономическим положением стран Азии (особенно Китая, Кореи, стран Юго-Восточной Азии), где доказывалась необходимость срочного вовлечения данных стран в сферу сначала экономических интересов Японии, а затем и политических.
Можно заключить, что японское общество к 1914 г. было подготовлено прессой в плане возможных причин войны: пропаганда с 1894 г. и особенно в период 1905–1914 гг. формировала образ не конкретного врага-государства, а «белого колонизатора» как главной угрозы безопасности и интересам империи.
Помимо прессы пропагандой паназиатизма занимались несколько общенациональных и региональных обществ, которые уже в 1912–1914 гг. отстаивали идеи формирования «великой восточноазиатской сферы взаимного процветания», и данные теории становились все более популярными и известными в японском обществе периода Первой мировой войны (742).
Самые крупные подобные организации «Азия-гикай», «Кокурюкай», «Тайхей» создавались при поддержке крупных политических деятелей (как правило, выходцев из Сацумы и Тесю), генералов, а идеологической подготовкой и распространением теорий руководили профессора Токийского университета (743). Через прессу японская общественность внимательно следила за эволюцией идей паназиатизма, а к началу мировой войны эта идеология оказалась одной из ведущих: в период с 1894 по 1914 г. ведущие периодические издания Японии доказывали, что основная цель Страны восходящего солнца — укрепление позиций в Корее, Китае, Маньчжурии, Индокитае (744).
Руководство названных обществ и организаций после создания японских отделений распространило филиалы обществ в Китае, Корее, Таиланде, Индии, на Филиппинах (745). Через идеологов паназиатизма к 1914 г. в японском обществе доминировала мысль, что Япония, ставшая за «великий период Мэйдзи» самым развитым и сильным государством в Азии, должна объединить и возглавить другие азиатские страны в битве за их освобождение от господства белой расы (746). В японской прессе в предвоенный период активно отстаивалась мысль, что все азиатские государства и народы должны ориентироваться на Японию, так как от ее действий на международной арене зависит «успех в их освобождении» (747). Газеты «Asahi Shimbun», «Osaka Shimbun» и журнал «The Japan Magazine» писали, что Филиппины, Корея, Китай могут сохранить целостность, экономику и культуру только после перехода «в сферу сопроцветания Японии» (748).
Таким образом, длительная пропаганда идей паназиатизма создала в японском обществе уникальную ситуацию (в отличие от России и стран Запада (749)): к 1914 г. все западные державы воспринимались прессой и общественностью Японии как потенциальные враги, война против которых в глазах японских граждан выглядела закономерной, логичной и полностью отвечающей интересам государства и нации. Поэтому от правительства не потребовалось дополнительных, а главное долгих усилий для пропаганды причин и целей войны — они благодаря публикациям 1905–1914 гг. были хорошо известны в обществе. Но это же обстоятельство вызвало споры по другому вопросу: на стороне какого военно-политического блока должна выступить Страна восходящего солнца?
С конца июля 1914 г. в правительстве, среди гэнро и в прессе шла дискуссия о месте и роли Японии в разворачивающемся мировом конфликте. Сторонники недавно умершего премьера и гэнро Кацура Таро (генералы Танака, Тэраути) считали, что Япония должна поддержать Германию и выступить на Дальнем Востоке против Великобритании (750). О серьезном обсуждении такого варианта действий говорит тот факт, что с 1910 по 1914 г. министерство иностранных дел Японии готовило аналитический обзор дальневосточных колоний Британской империи, где указывались не только их самые уязвимые места, но и прояпонские настроения местного населения (751).
Офицеры Германской Восточноазиатской крейсерской эскадры.
Однако действующий премьер-министр Окума Сигэнобу доказывал необходимость воевать на стороне Антанты, захватив китайские и тихоокеанские владения Германии. Главным объектом премьер считал военно-морскую базу Циндао, о чем не раз сообщал военному министру Ока Итиносукэ (752).
1 августа 1914 г. (еще в разгар споров о стороне в конфликте) военное министерство Японии подготовило на имя императора запрос об экстренном увеличении финансирования в связи с подготовкой к войне, хотя противник определен еще не был (753). Через две недели тот же вопрос был поднят на чрезвычайном заседании парламента, где быстро получил всеобщую поддержку (754). Главное, что ни японские военные, ни политики не сомневались в основном вопросе — Япония обязана принять участие в надвигающейся войне.
Определяющей оказалась позиция ключевого гэнро — маршала Ямагата, который высказался за войну против Германии как наиболее перспективный вариант (755). В первой половине августа 1914 г. японское правительство подготовило серию документов, где обосновывалось вступление в войну как необходимое действие в рамках юрисдикции лондонского договора 1902 г. (756). Однако ни одно положение данных секретных документов до общественности и прессы не дошло. Специально для рядовых граждан было подготовлено заявление императора Тайсё, в котором указывалось на стремление Японии к миру в Азии, тогда как «базы Германии в Китае — угроза миру», кроме того, император подчеркивал, что Япония объявляет войну из-за верности союзническому долгу (757).
Итак, как видно, японское правительство в результате долговременного плана идеологической подготовки к войне чрезвычайно оперативно представило общественности официальную версию причин и целей Японии в данном конфликте. А письменное обращение императора должно было служить решающим, мобилизующим фактором для общественности. И действительно, уже 23 августа 1914 г. война и «императорский текст» стали главными новостями в прессе: его публикуют центральные токийские газеты «Tokyo nichinichi shinbun», «Asahi Shimbun», а также издания других крупных городов «Osaka Asahi Shimbun», «Chugoku Shimbun», «Kobe Shimbun», сопровождая патриотическими комментариями и даже клятвами (758).
Кроме того, другими важными темами в прессе в первый день вступления в войну были: 1) боевые действия в Европе и возможные перспективы японских войск — такие публикации, как правило, занимали первые полосы японских газет; 2) разрыв дипломатических отношений между Германией и Японией, хотя объявление войны это подразумевало, но редакторы особо подчеркивали, что разрыв отношений и объявление войны 23 августа предшествовали началу активных боевых действий (759). Логика поведения прессы здесь может быть следующая: журналистам было важно подчеркнуть, что новую войну Япония начинает при строгом соблюдении всех международных норм, так как это сильно перекликалось с заявлением императора Тайсе о «моральном обосновании причин войны» (760).
