Заветы Ильича. «Сим победиши» - Логинов Владлен Терентьевич (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Другой пример: решение, принятое Политбюро 19 июля о подписании Конвенции о режиме черноморских проливов, обсуждавшейся на Лозаннской конференции. Это международное соглашение, хотя и давало возможность участия в контроле над проливами, не учитывало полностью интересов СССР и Турции, ибо допускало свободный проход в Черное море военных судов любой страны мира.
Поэтому Политбюро санкционировало условное соглашение СССР — с правом выхода из данной Конвенции. И Сталин полагал, что это — «единственно возможное решение». В общем, вопрос был сложный и, забегая вперед, заметим, что ЦИК не ратифицировал этот документ1.
«Почему не спросили нас и Троцкого по этому важному вопросу, — пишет Зиновьев Каменеву. — Времени было достаточно… По совести: Ильич когда-нибудь сделал бы такой шаг, не опросив по телеграфу членов П.Бюро? Никогда! Мы здесь видели 8 членов ЦК — все считают подписание ошибкой» 1187 1188.
Особую решимость Зиновьеву, вероятно, придало письмо от Фёрстера о состоянии здоровья Ленина, письмо, как написал Зиновьев, «очень радостное и оптимистическое. Происходит рассасывание процесса в мозгу, много-много лучше. Дай-то бог». Фёрстер, якобы, «гарантирует дальнейшее улучшение» 1189.
И, заключая свое послание Каменеву, Зиновьев написал: «Либо будет найден серьезный выход, либо полоса борьбы неминуема. Ну, для тебя это не ново. Ты сам не раз говорил то же. Но что меня удивило — так это то, что Ворошилов, Фрунзе и Серго думают почти так же. Напиши, пожалуйста, что ты об этом думаешь… Твое хладнокровие — прекрасная вещь. Но не до бесчувствия. Право» 1190.
Из приводимой переписки видно, что варианты «серьезного выхода» обсуждались в Кисловодске до конфликта с «Правдой». А поскольку обязательным элементом тамошнего отдыха являлись экскурсии в окрестные пещеры, то одна из таких встреч и бесед, проходившая 28 июля с участием Зиновьева, Бухарина, Ворошилова, Лашевича, Евдокимова, и получила позднее название «пещерного совещания».
В 1925 году, на XIV съезде партии Зиновьев рассказывал: «Дело шло о том, как нам наладить работу впредь до восстановления здоровья Владимира Ильича. Все тогда еще, как я помню, уехали в отпуск с надеждой, что Владимир Ильич вернется к работе. Вот и думали: как же нам все-таки продержаться, если болезнь затянется (опасения тоже были), как нам поддержать равновесие.
…Все участники совещания понимали, и всем им одинаково было ясно, что Секретариат при Владимире Ильиче это одно, а Секретариат без Владимира Ильича — это совершенно другое. При Владимире Ильиче, кто бы ни был секретарем, кто бы ни был в Секретариате, все равно и тот и другой играли бы ограниченную служебную роль…
В это время назревали уже кое-какие личные столкновения — и довольно острые столкновения — с тов. Сталиным. Вот тут и возник план, принадлежавший Бухарину… политизировать Секретариат таким образом, чтобы в него ввести трех членов Политбюро, чтобы это было нечто вроде малого Политбюро…
В числе этих трех назвали: Сталина, Троцкого, меня или Каменева или Бухарина. Вот этот план обсуждался в “пещере”… Было решено, что Серго Орджоникидзе должен поехать в Москву, и ему, как другу Сталина, поручили сказать последнему, что вот были такие-то разговоры… Многие рассчитывали (в том числе и я), что тов. Троцкий будет работать с нами, и нам совместно удастся создать устойчивое равновесие»1.
Орджоникидзе уехал из Кисловодска с письмом Зиновьева и Бухарина 29 июля. В Москве он рассказал Сталину о всех «беседах на отдыхе». «Коба, — пишет Серго, — предложение их сделал достоянием Рудзутака и Куйбышева. Они решительно отвергают и хохочут». А 3 августа Сталин написал Бухарину и Зиновьеву ответ: «Письмо ваше получил. Беседовал с Серго. Не пойму, что именно я должен сделать, чтобы вы не ругались и в чем, собственно, тут дело?
…Счастливые вы, однако, люди: имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы, обсуждать их и пр., а я тяну здесь лямку, как цепная собака, причем я же оказываюсь “виноватым”. Эдак можно извести хоть кого. С жиру беситесь вы, друзья мои».
Но были в этом письме и другие нотки, свидетельствовавшие о том, что Сталин не испугался вызова. Он готов обсуждать любые проекты, но «все это, конечно, в том случае, если вы считаете возможной в дальнейшем дружную работу (ибо из беседы с Серго я стал понимать, что вы, видимо, не прочь подготовить разрыв, как нечто неизбежное). Если же не считаете ее возможной, — действуйте, как хотите, — должно быть, найдутся в России люди, которые оценят все это и осудят виновных» 1191 1192.
Ответ Сталина поубавил решимости и у Зиновьева и у Бухарина, который, по словам, Ворошилова, — «в этой комбинации играл роль миротворца: ему казалось тогда, что наступают страшные дни потрясений, против Сталина собираются тучи и необходимо что-то такое сделать, что примирило бы наших вождей»1.
Первая реакция Зиновьева и Бухарина была краткой: «При свидании переговорим и, разумеется, найдем удовлетворительное решение. Разговоры о “разрыве” — это же, конечно, от Вашей усталости. Об этом не может быть и речи» 1193 1194.
7 августа Сталин направляет Зиновьеву — с пометкой «(И для Бухарина). Копия Ворошилову» — новое письмо, в котором ставит вопрос ребром: «Одно из двух. — либо дело идет о смене секретаря теперь же, либо хотят поставить над секретарем специального политкома [политкомиссара — В Л]. Вместо ясной постановки вопроса вы оба ходите вокруг да около вопроса, стараясь обходным путем добиться цели и рассчитывая, видимо, на глупость людей.
..Для чего понадобились ссылки на неизвестное мне письмо о секретаре [диктовка Ленина от 4 января 1923 г. — ВЛ.], — разве не имеется доказательств к тому, что я не дорожу местом и, поэтому, не боюсь писем? ..Я за смену секретаря, но я против того, чтобы был учинен институт политкома (политкомов и так немало: Оргбюро, Политбюро, Пленум)».
Каменев адресованное лично ему письмо Зиновьева и Бухарина от 30 июля, видимо, показал Сталину, и тот отвечает на вопросы, поднятые в нем. «Не правы вы, говоря, что секретарь единолично решает вопросы… Не правы вы, утверждая, что порядок дня Пол. Бюро составляется единолично. Порядок дня составляется на основании всех поступивших вопросов на заседании Секретариата плюс Каменев (председательствующий в П.Б.), плюс Куйбышев (пред. ЦКК)…
Вопрос о проливах решен единогласно при слабом протесте Чичерина и решительной просьбе Литвинова подписать конвенцию. Ни один член Пол. Бюро не ставил вопроса об опросе отсутствующих… Мы иначе поступить не могли (нам нужен контроль в проливах, чтобы вовремя поднять бучу, если будут тормозить наш экспорт хлеба и др. продуктов).»
Что же касается Германии, пишет в заключение Сталин, то проблема состоит в том — должны ли коммунисты в данный момент стремиться «к захвату власти без c.-д., созрели ли они для этого… Если сейчас в Германии власть, так сказать, упадет, а коммунисты ее подхватят, они провалятся с треском… Их разобьют вдребезги и отбросят назад… По-моему, немцев надо удерживать, а не поощрять» 1195 1196.
