Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны - Черток Борис Евсеевич (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
Окончательно выбившись из сил, но в отличном настроении, мы с Агаджановым, Рязанским, Трегубом и Богуславским после прощания с Гагариным пошли проветриваться к морю.
Далеко на темном горизонте, сверкая огнями, шел многопалубный теплоход. Там веселились, отдыхали люди, которым не было никакого дела до наших лунных забот.
В 9 часов утра мы уже были на аэродроме в Саки. Космонавты вылетели раньше нас на своем самолете. С ними улетели министр с Тюлиным.
Нас ждал Ил-18. Мишина, выехавшего раньше нас, у самолета не оказалось. Хвастунов с виноватым видом сказал мне, что Василия Павловича моряки увезли к себе «завтракать».
На меня как на старшего в этой компании все смотрели с надеждой. Я предложил Хвастунову:
— Вы — командир корабля, берите машину, неситесь к морякам и скажите Мишину, что надо немедленно вылетать, есть предупреждение о возможном закрытии Москвы после 12 часов. То ли по погоде, то ли по случаю прилета знатных гостей.
Хвастунов справился с задачей, но от Мишиа получил нагоняй, что неудобно получилось перед гостеприимными хозяевами аэродрома.
В 11 вместо 9 наконец вылетели.
В 14 часов я был дома, принял горячую ванну и почувствовал себя неважно. К вечеру температура поднялась до 39 градусов.
Утром надо быть с Мишиным у Тюлина для доклада обо всем, что произошло. Трегуб по телефону успокоил, что Тюлин понимает наше состояние и откладывает встречу на сутки.
Мишин позвонил, справился о здоровье и предупредил:
— Давай у Тюлина настаивать на следующем пуске не позднее 25 апреля. А до этого обязательно проведем автоматическую стыковку. Необходимо понять, что происходит со звездами. И не надо вешать нос. Все же общий результат неплохой. С первого раза все, кроме звездного датчика, работало без сбоев и четко. Радисты и баллистики обеспечили великолепную точность! Мне сейчас доложили, что вошли в коридор с ошибкой всего два километра, при допуске 10! Выздоравливай. Я должен собрать техническое руководство по 7К-ОК, а потом Госкомиссию.
Я чувствовал, что настроение у Мишина хорошее.
Не помню, кто первый открыл секрет фокусов, которые вытворял звездный датчик. Причина его отказов оказалась столь поучительной, что потом я включил этот пример в курс лекций, которые читаю студентам, когда дело доходит до разделов надежности.
Бленда на объективе датчика в виде трубы со светозащитными перегородками для защиты от солнечных бликов была окрашена черной краской. В космическом вакууме под действием прямых лучей бленда разогревалась, нестойкая краска возгонялась и ее частицы в невесомости распылялись и оседали на объективе. Гипотезу у Хрусталева на «Геофизике» воспроизвели и экспериментально подтвердили.
— Это из цикла «нарочно не придумаешь», — доложил я Тюлину, чтобы предупредить его гнев в адрес «Геофизики», и просил не звонить своему коллеге заместителю министра оборонной промышленности, которому подчинялась «Геофизика».
12 марта без нашего участия Гагарин и Леонов отчитывались перед Каманиным и Кузнецовым о своих впечатлениях по результатам полета Л1. Первый кандидат на полет вокруг Луны и руководитель Лунного отряда оптимист Леонов пытался доказать, что «это еще не гибель».
Каманин возмущался тем, что мы не блокируем систему АПО:
— Зачем взрывать аппарат, даже если он идет на Африку. Мы бы проверили парашютную систему. В конце концов нашли бы аппарат и многое поняли.
Но идеологические чиновники в ЦК считали, что ни единый винтик не должен попасть за кордон. Не потому, что по осколкам можно было раскрыть некие технические секреты, а потому, что сам факт аварии не должен быть известен. У нас не должно и не может быть аварий!
Каманин звонил Тюлину и Мишину, угрожал, что для следующего пуска официально потребует заблокировать систему АПО независимо от района приземления.
Я ушел с головой в подготовку к докладу на Госкомиссии по 7К-ОК. Мишин, поинтересовавшись, как идут дела, с некоторой иронией сказал, что главком ВВС маршал Вершинин уже утвердил программу подготовки космонавтов для экспедиции на Луну на Н1-Л3, а у нас даже макета ЛОКа еще нет.
По «кремлевке» звонил Тюлин и перепроверял, как идут дела по датчику 100К. Все обладатели «кремлевок» полагали, что их разговоры не защищены от записи, тем не менее иногда позволяли себе вольности. Тюлин между прочим сказал:
— «Дядя Митя» очень обеспокоен американскими темпами. Ему доложили, что 5-6 апреля будет экспериментальный полет «Сатурна-5» с беспилотными лунными кораблями. Он спрашивает, чем мы ответим. Я обещал до 15 апреля еще одну автоматическую стыковку и в конце месяца облет Луны. А он требует заверений для доклада Леониду Ильичу, что будет пилотируемый облет. Очень переживает по поводу отставания по H1. Обещал приехать к вам, в ЦКБЭМ, и устроить разбирательство с пристрастием. Я об этом Василия предупредил, но ты тоже будь готов.
Что я мог обещать Тюлину? Пока надо отрабатывать 7К-ОК. Это задача номер один.
26 марта состоялись последовательно заседания двух Госкомиссий.
В 10 часов утра Госкомиссию проводил Керимов по 7К-ОК. Мишин и Ткачев доложили, что парашютные системы отработаны и сомнений не вызывают. Я докладывал, что начиная с № 7 мы улучшили систему ориентации, установив на каждый корабль датчик ИКВ. Сомнения в надежности систем нет. Подготовка на техпозиции идет нормально, пуски можно планировать на 14-15 апреля. Керимов предложил всем членам Госкомиссии вылететь на полигон не позднее 12 апреля.
В 15 часов Тюлин начал Госкомиссию по Л1. Я отчитывался вместе с Хитриком о работе систем управления. Я доложил, что за весь полет было одно серьезное замечание. Звездный датчик 100К захватывал, но затем упускал Сириус. Без этого не обеспечивалась надежная коррекция. Так продолжалось в течение первых трех суток полета. На четвертые сутки коррекция прошла успешно и к Земле шли по расчетной траектории. Но перед самым входом в атмосферу звездный датчик вновь отказал. Поэтому сорвался управляемый спуск. Мы перешли согласно логике на баллистический спуск, и сработала система АПО.
Все устали (серьезного обсуждения уже не было) и без споров приняли предложение Мишина о пуске Л1 №7 23 апреля при условии, что будет доклад о полной ясности и надежности поведения 100К.
Гагарин присутствовал на обеих Госкомиссиях. На его кителе в дополнение к другим наградам и знакам появился академический ромб. Он не скрывал своего сияния, когда его поздравляли с этим новым «знаком отличия».
27 марта для меня всегда был тяжелым днем. Это дата гибели Бахчиванджи. Уже прошло 25 лет. Это еще и дата смерти моей матери в Билимбае. Прошло 26 лет. Я поздно приехал домой. Чтобы снять напряжение и помянуть ушедших, несмотря на протест Кати, молча выпил стопку водки.
В десять вечера раздался телефонный звонок. Подошла Катя.
— Звонил Мишин, — сказала она. — Передал, чтобы я предварительно напоила тебя валерьянкой, а потом ты позвонил ему. Есть неприятные известия, о которых он не захотел мне сказать.
Вместо валерьянки я выпил еще граммов сто пятьдесят и позвонил Мишину домой.
— Слушай! Но только без эмоций и крепко стой на ногах, а еще лучше — садись… Сегодня в 11 часов во время тренировочного полета разбился Гагарин.
Я молчал. Слышал неровное дыхание Мишина. Смысл услышанного до меня не доходил.
Мишин продолжал:
—Это все каманинские штучки! Тренирует! Погибли вдвоем с Серегиным на УТИ МиГ-15.
Наконец дошло. Я был потрясен. Сказал Кате. Потом позвонил Бушуеву, вызвал его на улицу, и мы оба ходили взад и вперед вдоль дома, пытаясь осмыслить бессмысленность происшедшего.
С утра в КБ практически не работали, а обсуждали известие о гибели Гагарина.
Имя Гагарина было неразрывно связано с нашей организацией. Невзирая на ведомственную и территориальную разобщенность, все имевшие отношение к созданию «Востоков» конструкторы и рабочие считали Гагарина самым «своим», самым близким из всех космонавтов. Во-первых, он был первым, во-вторых, его всегда видели у нас на встречах с коллективом и митингах после полетов каждого следующего космонавта. Он чаще других бывал у Королева. Не отказался приехать в Калининград, когда Королев пригласил его на открытие Дворца культуры.
