Кавказская война. Том 2. Ермоловское время - Потто Василий Александрович (прочитать книгу txt) 📗
Зная важность и силу Дербента с одной стороны и слабость русского отряда – с другой, трудно было поверить, что покорение Дербента – свершившийся факт. «И как приятно было, – говорит участник этого похода, – смотреть на нашего почтенного начальника, незабвенного Григория Ивановича, принимавшего с добродушной улыбкой общее поздравление и удивление».
Покорение Дербента, с тех пор уже не выходившего из-под власти России, действительно составляет наилучший памятник, который воздвиг себе на Кавказе Глазенап. Государь пожаловал ему табакерку, осыпанную бриллиантами, и три тысячи рублей пожизненной пенсии.
Из-под Дербента Глазенап командировал между тем с частью отряда своего достойного сподвижника по линии генерал-майора Мейера для изгнания Сурхай-хана Казикумыкского, появившегося в табасаранских владениях, и Мейер блистательно исполнил поручение.
Между тем Куба и Баку, устрашенные падением Дербента, также засылали депутатов с просьбой о принятии их в подданство. Глазенап ожидал только прибытия Каспийской флотилии, чтобы продолжать военные действия, но судьба решила иначе. На Кавказ прибыл уже новый главнокомандующий, граф Гудович, не любивший Глазенапа еще по каким-то частным отношениям со времен Румянцева, и немедленно по прибытии в Георгиевск послал приказание, чтобы отряд Глазенапа не трогался из-под Дербента впредь до прибытия туда генерала Булгакова, которому и поручались дальнейшие действия. Так, среди блестящих успехов и общего непритворного сожаления в войсках, терявших любимого начальника, оканчивалась деятельность Глазенапа. Он имел, однако, утешение видеть, что план его похода утвержден, хотя и не ему суждено было привести его в исполнение до конца.
По сдаче команды над отрядом Глазенап добровольно остался при войсках и под начальством Булгакова участвовал в покорении Баку и Кубинского ханства. В Баку купцы и граждане подвели в подарок всем генералам дорогих персидских жеребцов, но Глазенап, по принципу не бравший никогда ничего, что ему не принадлежало по неоспоримому праву, один не принял подарка. Подобные правила переходили у Глазенапа в педантичность, с ними он прожил всю свою жизнь, с ними и умер, бедный, как солдат, но с чистой спокойной совестью.
Отлично понимая положение края, Глазенап письмом из Кубы советовал графу Гудовичу послать войска на Эривань, ручаясь за успех. Ту же самую мысль, нужно сказать, проводил и Несветаев. Но граф предоставил честь покорения Эривани лично себе, а отряду приказал возвратиться на линию. Известны печальные последствия, которыми сопровождался поход Гудовича на Эривань, благодаря потере благоприятного времени.
По возвращении войск из-под Дербента начальником Кавказской линии назначен был генерал Булгаков, а Глазенап отправился в отпуск, будучи оскорблен отношениями к нему графа Гудовича.
Как шеф Нижегородского драгунского полка, Глазенап, по истечении срока отпуска, снова вернулся на Кавказ и поселился в Георгиевске. Не занятый теперь массой дел, Глазенап старался соединить около себя городское общество, устраивал концерты, пение, танцы, давал балы, очаровывая всех своей любезностью. Но это была последняя зима, проведенная им на Кавказе. 4 февраля 1807 года он был назначен инспектором Сибирской инстанции и начальником Сибирской линии, а звание шефа Нижегородского драгунского полка перешло от него к полковнику Сталю.
Благородный Сталь, как только узнал о своем назначении, тотчас поспешил в Георгиевск и явился к Глазенапу. «Вот рапорт о состоянии полка, а вот квитанция в исправном его приеме от вас», – сказал он, подавая ему бумаги. Глазенап, приятно удивленный, отвечал: «Вы, Карл Федорович, еще не осмотрелись и, может быть, найдете некоторые недостатки». Сталь возразил на это, что просит считать дело между ними оконченным.
В Сибири деятельность Глазенапа была направлена исключительно на мирное развитие страны и в особенности на устройство внутреннего быта Сибирского казачьего войска. В этот мирный период своей жизни он получил от государя бриллиантовую табакерку с вензелевым изображением имени его величества и орден Святого Александра Невского, а 25 декабря 1815 года назначен командиром отдельного Сибирского корпуса.
В этом звании Глазенап пробыл четыре года и 10 марта 1819 года скончался в Омске, на шестьдесят девятом году от рождения. Над гробом его стоит скромный памятник, представляющий собой высокую белую пирамиду сибирского мрамора, обнесенную чугунной решеткой с бронзовыми украшениями и фамильным гербом. Надпись на этом памятнике свидетельствует о том, что он воздвигнут «признательными подчиненными в память любимому начальнику».
II. ГЕНЕРАЛ-МАЙОР ЛИХАЧЕВ
Петр Гаврилович Лихачев – один из доблестных бойцов великой Бородинской битвы. Но его известность началась гораздо раньше, во время службы его на Кавказской линии, где, в скромном звании командира полка, он приобрел такую популярность, которой могли позавидовать и более крупные деятели Кавказской войны.
Лихачев начал военную службу в 1783 году под начальством Суворова. В составе Кубанского корпуса он участвовал в поражении ногайцев близ Керменчика и получил тогда первую военную награду – чин подпоручика. Затем он был на войне со шведами, командуя одной из плавучих батарей в отряде Нассау-Зигена, а по заключении мира снова перешел на Кавказ, в Кубанский егерский корпус, и дослужился там до чина полковника. В 1798 году император Павел произвел его в генерал-майоры, назначив вместе с тем шефом шестнадцатого егерского полка, который был тогда расположен на самой границе с Кабардой, в Константиногорском укреплении.
Теперь лишь два небольших кургана, заросшие травой, остатки земляных валов, несколько опустелых домиков да заглохшие сады указывают то место, где некогда стояла эта русская крепость. Но в то время, о котором идет речь, Константиногорск играл весьма важную роль как пункт, под охраной которого находились минеральные источники Пятигорска. Собственно говоря, Пятигорска, как города, в то время еще не было, и больные, приезжавшие сюда лечиться, помещались обыкновенно в Константиногорске, откуда каждое утро отправлялись к источникам, проводили там день в калмыцких кибитках, а на ночь опять возвращались в крепость. Множество приезжих, совсем не знакомых с условиями кавказского быта, почти всегда оплошных и неосторожных, давали возможность горцам рассчитывать здесь более, чем где-нибудь, на легкую поживу, и окрестности Константиногорска пользовались на Кавказе весьма печальной в этом смысле известностью.
С назначением Лихачева положение дел изменилось. Как самостоятельный начальник известного района Кавказской линии, он основал в нем свою военную систему не на пассивной обороне, а, напротив, на нападении и на истреблении врага, которого разыскивал сам, и целым рядом жестоких поражений, занесенных хищным кабардинцам, скоро заставил их далеко обходить ненавистное укрепление.
Но чтобы достигнуть этого результата, надо было доставить полк на высокую степень боевого развития, а при рутинных взглядах, царивших в армии со времен императора Павла, подобное дело было далеко не из легких. Обычные приемы обучения для этого совсем не годились. Здесь нужны были не массы, ломящие врага гранитной стеной, не мирные движения фронта, равняющегося даже под картечным огнем неприятеля, а просто русские лихие бойцы, проворные и ловкие, как сами кабардинцы. Лихачев прекрасно понял это, преобладающее значение получили в его войсках гимнастика, военные игры, стрельба и применение к местности. Монотонные строевые учения отошли на задний план, и ими занимались меньше. Но этого мало. Лихачев первый из кавказских генералов решился отступить от форменной одежды, допустив в ней такие изменения, которые наиболее соответствовали условиям кавказского походного быта. Тяжелые кивера, узкие обтяжные мундиры, ранцы и неуклюжие патронные сумы, привешенные сзади и не допускавшие быстрого бега, были совершенно оставлены. Взамен их на егерях Лихачева появились мягкие черкесские папахи, служившие солдату при случае подушкой, просторные зеленые куртки, широкие, того же вида шаровары, упрятанные в сапоги выше колен, а через плечо – холщовые мешки, пригнанные так, что солдат мог сбрасывать их для облегчения себя при каждой малейшей остановке, затем легкий круговой патронташ, охватывающий талию, да ружье или штуцер дополняли их боевое снаряжение.
