Победы и беды России - Кожинов Вадим Валерьянович (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
И эта беспощадная воля революций к уничтожению уже сама по себе говорит именно о необратимости, бесповоротности: прежнее общество после такого беспощадного акта никак не может быть восстановлено. Ведь каждое человеческое общество в известном смысле являет собой целостный организм, и после его уничтожения мы уже не можем его воскресить — как нельзя воскресить убитого человека…
Я не ставлю здесь вопроса о том, зачем и почему совершаются чудовищные трагедии революций, ибо это сложнейшая философская и даже религиозная тема. Но ясно, что те претендующие на серьезность идеологи, которые сейчас всячески «отрицают» и проклинают революцию, не более глубокомысленны, чем люди, которые не пытаются как-либо понять, а попросту проклинают самый факт смерти человека; ведь гибель прежнего общества в катаклизме революции столь же необратима, как смерть личности…
Суть проблемы, впрочем, не столько в очевидной бесповоротности, необратимости той же Французской революции; как мы знаем, установленный во Франции строй постепенно, но неуклонно «распространился» по всей Европе (именно этого так опасался Ламенне) и далее, за ее пределы, притом в одних странах новый порядок был как бы внедрен еще французскими «оккупационными» войсками, в других произошли свои более или менее внушительные перевороты революционного характера, в третьих странах, наконец, коренные изменения совершились мирным, эволюционным путем.
И в сущности, то же самое характерно для эпохи после 1917 г. К настоящему времени более трети населения Земли так или иначе испытывало те же перемены, что и Россия. В десятках стран в той или иной мере утвердился порядок, который можно (по желанию) определить словами «социализм» или «государственный капитализм», или более нейтрально — «строй, при котором господствует общественно-государственная собственность и плановая экономика».
В этом месте, без сомнения, иные читатели сделают вывод, что автор наконец-то «раскрылся» и выявил себя как апологет социализма. И поэтому нельзя не коснуться здесь сугубо «личной» темы. Так уж сложилось, что еще тридцать с лишним лет назад я обрел достаточно полные представления о прискорбнейших и прямо-таки чудовищных явлениях и событиях, имевших место в России после октября 1917 г., и встал на путь самого решительного и тотального «отрицания» всей послереволюционной действительности. В последнее время известнейший «диссидент» и эмигрант Синявский-Терц не раз вспоминал в различных интервью, как в самом начале 1960-х гг. я предложил ему (мы были тогда близкими приятелями) отправиться со мной на нелегальное антиправительственное собрание, а он отказался, за что я его тогда осуждал. Вспоминал он об этом только ради иронического выпада: вот, мол, Кожинов вроде бы был «радикальнее», а в лагерь между тем попал все же Синявский…
Но в этом различии судеб есть своя существенная логика. К тому времени, когда Синявский был арестован (в 1965 г.), я уже пришел к прочному убеждению, что бороться надо не против сложившегося в. России строя, а за Россию. Для Синявского же главным было именно «против», и он в конце концов «доразвился» до поистине смердяковского заявления «Россия — Сука»…
Что же касается моего отношения к социализму, я должен сказать, что совершенно не разделяю «прогрессистский» и вообще «оценочный» подход к исторически сменявшим друг друга общественным устройствам и отнюдь не считаю, что социализм «лучше» капитализма (и наоборот). Я только констатирую, что порядок, называемый «социализмом», идет на смену тому, который называют «капитализмом», точно так же, как последний в свое время пришел на смену «феодализму».
Не могу не добавить к этому, что, пройдя через полнейшее отрицание социализма, я и позднее никогда не был хоть в какой-то мере его «апологетом» и, в частности, не только отказывался (в отличие от почти всех нынешних отрицателей социализма) вступать в КПСС, но и, защитив еще в недостаточно зрелую пору, в 1958 году, кандидатскую диссертацию, не соглашался в последующие тридцать пять лет защищать докторскую, ибо считал это приспособленчеством к режиму.
Словом, дело не в какой-либо моей «симпатии» к социализму, а совсем в ином; долгое осмысление истории безусловно убеждает в том, что социализм — какие бы самые прискорбные качества ни были ему присущи — в конечном счете неизбежно сменит во всем мире строй, который сейчас воспевают наши влиятельнейшие идеологи. И не скрою, что в этом убеждении я, в частности, опираюсь на авторитет большинства самых выдающихся мыслителей нашего времени.
Общепризнанный корифей философии истории XX века англичанин Арнольд Тойнби (отнюдь не «марксист» и, в частности, глубоко религиозный человек) заявил в 1976 году: «Я полагаю, что во всех индустриальных странах, в которых максимальная частная прибыль выступает как мотив производства, частнопредпринимательская система перестанет функционировать. Когда это случится, социализм в конечном итоге будет навязан диктаторским режимом» (из последней фразы ясно, что Тойнби отнюдь не в восторге от будущей «победы социализма»).
Германский экзистенциалист Мартин Хайдеггер, который давно уже имеет репутацию крупнейшего мыслителя нашего столетия, сказал в 1969 году: «Что касается будущего, то я больше уверен в социализме, чем в американизме».
Наконец, один из виднейших русских философов новейшего времени, Алексей Федорович Лосев, проведший, между прочим, несколько лет в ГУЛАГе, признался в 1985 году — и притом, не для печати, а в узком домашнем кругу: «Куда дальше движется человечество? А дальше идет то, что противоположно индивидуализму. А именно: общественность и коллективизм. То есть социализм».
Можно было бы сослаться на аналогичное мнение целого ряда других авторитетнейших умов, и, конечно, совершенно ясно, что цитированные суждения весят неизмеримо больше, чем те заклинания о сегодняшнем «конце социализма», которые мы постоянно слышим из уст многочисленных вчерашних членов КПСС, мгновенно превратившихся из певцов социализма в певцов капитализма.
Но в заключение я предлагаю выслушать как раз «другую сторону». На Западе есть немало достаточно влиятельных идеологов (хотя, конечно, отнюдь не такого масштаба, как Хайдеггер и Тойнби), которые и сегодня полагают, что капитализм — совершеннейший из всех возможных общественный строй и его надо сохранить во что бы то ни стало. Один из самых популярных среди этих идеологов — Милгон Фридман, автор широко рекламируемой в последнее время в России книги «Капитализм и свобода». Книга эта сочинялась еще в 1956–1962 гг., но и сегодня являет собой манифест бескомпромиссных сторонников капитализма.
М. Фридман весьма резко выступает против деятельности правительства США, а также и стран Западной Европы — деятельности, которая, по его убеждению (и, надо сказать, совершенно справедливому), ведет в конечном счете не к чему иному, как к социализму, оцениваемому автором весьма негативно (притом основные черты социализма обрисованы им опять-таки вполне верно).
Фридман прежде всего решительно протестует против любого «вмешательства» государства в экономику, социальную жизнь и культуру, — начиная от поддержания уровня цен и зарплаты и кончая обязательным всеобщим образованием и контролем над телевидением.
Но вот незадача: у Фридмана немало убежденных сторонников и в американском обществе, и даже в правительстве США, однако осуждаемая им деятельность государства постоянно и неуклонно возрастала на протяжении 1960–1980-х годов — то есть после издания его книги. Основой деятельности государства, как известно, являются изымаемые им — главным образом в виде налогов — из валового национального продукта (ВНП) бюджетные средства. Когда Фридман начал работу над своей книгой, госбюджет США (включая и федеральный, и бюджеты штатов) не превышал 20–25 процентов ВНП, а к концу 1980-х гг. он достиг около 40 процентов ВНП. Так, в 1987 году при ВНП, исчисляемом в сумме 4488 млрд долл., расходы государства США составили 1676 млрд долл.
