История Византийской империи. Том 1 - Успенский Федор Иванович (электронная книга TXT) 📗
Но почему у Маврикия не оказалось средств защиты в городе, почему против него оказались народ и стоявшие в Константинополе отряды? У писателя Феофилакта Симокатты находим весьма любопытное статистическое показание о той части населения столицы, которая числилась в димах{16}. Когда уже в городе получены были известия о волнении в военных отрядах, стоявших на Дунае, император старался отвлечь внимание народа часто даваемыми цирковыми представлениями и успокаивал димы объявлениями, что не следует придавать значения бестолковым притязаниям военных людей. Между тем, призвав к себе тогдашних димархов Сергия и Косьму, стоявших во главе двух димов, венетов и прасинов, потребовал у них точных данных о числе записанных у них членов дима{17}. И вот оказалось, что в списке Сергия показано было число дима зеленых 1500 членов, у Косьмы же дим голубых выражен был числом 900. Итак, в большом городе, население которого считалось сотнями тысяч, насчитывалось собственно 2400 членов боевых цирковых партий при значительном гарнизоне из гвардейских частей, которые всегда могли держать в подчинении эту горсть димотов. И тем любопытней замечание писателя, приводящего эти цифры: «Ибо ромэйский народ разделялся на партии двух красок, от них вошли в жизнь величайшие бедствия, с умножением этой неистовой страсти едва не погибла Ромэйская империя». Само собой разумеется, показанные ди-мархами числа далеко не обозначали настоящего положения дела и не могли внушить Маврикию действительной опасности, каковая могла ему угрожать в самом Константинополе, ни дать ему, с другой стороны, идеи о материальной силе, на каковую он мог бы опереться в случае нужды. По всей вероятности, данные димархами показания не соответствовали истине.
Сохранились довольно подробные сведения об обстоятельствах низвержения Маврикия и вступления на престол Фоки. На основании приведенных, немногочисленных, впрочем, данных, далеко нельзя приписывать Маврикию тех чрезвычайных мер, клонившихся к восстановлению древнего авторитета римской императорской власти, о каких говорят английские историки Финлей и Бэри{18}. С некоторым основанием можно утверждать лишь, что общее недовольство Маврикием имело причины в его военных мероприятиях. Не прекращавшаяся война на Балканском полуострове побудила Маврикия сделать распоряжение, чтобы военные части, защищавшие дунайскую границу, расположились на зимние квартиры за Дунаем и добывали себе средства жизни в неприятельской стране. С этого началось движение в войске. Но, по известию Феофана{19}, и самое восстание, и передовая роль в движении кентарха Фоки обнаружились несколько раньше, когда он в качестве выборного от войска явился в столицу с жалобой на стратига Коментиола, будто бы замышлявшего военную измену, и довольно резко говорил с императором Т. к Маврикий оставил жалобу без расследования, то это будто бы и было причиной заговора против него. Но дальнейшие известия рисуют положение дела в том смысле, что заговор против Маврикия обнаружился в одно и то же время и в войске, и в населении столицы. Так, царь был предметом оскорблений толпы народа в то время, как он с сыном своим Феодосием совершал религиозную процессию. Народное движение выразилось в такой форме, что царь должен был укрыться во Влахернской церкви. По этому поводу сложилась в Константинополе народная песенка, сохранившаяся у Феофана, которую пели димы вокруг шута, посаженного на осла и изображавшего Маврикия, на которого он похож лицом.
Настойчивость Маврикия, не хотевшего допустить никаких уступок, выразилась, между прочим, и в том, что он оставил начальником Дунайской армии своего брата Петра, очевидно, не имевшего большого авторитета в войске. Он не только не принял энергичных мер против Фоки, когда в лагере его подняли на щит и провозгласили предводителем{20}, но сам постыдно бежал в Константинополь. Но и здесь, как мы уже видели, начало выражаться общее недовольство. Маврикий хотел задобрить народ цирковыми представлениями, но и в самом ипподроме раздались шумные жалобы. Чтобы занять недовольную и праздную толпу, царь приказал димархам принять на себя защиту городских стен. Пока бунтующее войско шло из Фракии к Константинополю, Маврикий имел достаточно времени принять меры к собственной защите. Оказалось, что главная опасность для него была не в военном лагере, а дома, в столице. Фока в сущности не был избран императором, и таким не считали его столичные заговорщики. Здесь, в столице, замышляли лишь низвержение Маврикия и возведение на его место или его сына Феодосия, или тестя этого последнего, Германа. Но крайняя нерешительность Маврикия ухудшала положение дел со дня на день. Он посылает на встречу Фоки послов, желая вступить с бунтовщиком в переговоры; он далее начинает преследование своих ближайших родственников, сына и тестя его, с которыми заговорщики начали вести переговоры насчет низвержения старого и избрания нового царя. Общее раздражение дошло до крайней степени, когда Маврикий приказал схватить Германа, искавшего убежища в храме св. Софии. В городе начался открытый бунт, городские димы, на которые Маврикий возложил военную повинность на Длинных стенах, покинули свои стоянки и усилили брожение недовольных в городе. Начались пожары.
Тогда Маврикий, потеряв надежду на сохранение власти, в одежде частного лица и в сопровождении самых близких и преданных людей вышел из Константинополя и морем отправился на азиатскую сторону. Высадившись в Никомидии, отправил сына своего Феодосия к Хосрою просить о помощи или пристанище. Между тем, Фока с верными ему фракийскими воинами подошел к столице и остановился в предместье Евдом. Здесь с ним вступили в сношения остававшиеся в столице сословия и бунтовавшие против Маврикия партии. Войско потребовало, чтобы патриарх и сенат явились в Евдом и признали Фоку в царском достоинстве. Ноября 23 произошла коронация, а чрез два дня Фока держал торжественный въезд в столицу. Хотя Маврикий был уже не опасен для Фоки, но он приказал доставить его в Халкидон, и там на глазах несчастного отца были умерщвлены его дети, а затем и сам он погиб от руки палача. Жестокость Фоки не ограничилась этим; через несколько времени та же участь постигла оставшегося в живых старшего сына Маврикия Феодосия, получившего поручение к персидскому царю Хосрою, и трех его сестер.
Прежде чем переходить к царствованию Фоки, укажем один литературный факт из истории Феофилакта, записанный и отнесенный ко времени Маврикия. Это известие о славянах. Во время похода во Фракию, где-то поблизости Ираклии, на Мраморном море, произошло следующее. Царские телохранители захватили близ лагеря трех мужей славянского происхождения; на них не было ни железной кольчуги, ни вооружения, а имели они при себе только кифары. Царь расспрашивал их, какого они племени, и где имеют местожительство, и по какой причине оказались они в ромэйских местах. Они объяснили: «Мы происходим из племени славянского, а живем у границ Западного океана. Каган (аварский) послал послов в те страны с целью найма военных отрядов и большими дарами благорасполагал к этому наших князей». Они же, приняв дары, отказали вступить с ним в союз, ссылаясь, что их затрудняет дальность пути; что они сами, попавшиеся теперь в плен, посланы к кагану, чтобы дать объяснение по этому поводу, в пути они пробыли 15 месяцев. Каган же, вопреки обычаю, наблюдаемому в посольских делах, издал постановление, которым воспрещалось им возвращение на родину. т.к. ромэйский народ известен им своим могуществом и гуманностью, то они, улучив благоприятные обстоятельства, отправились во Фракию. Носят с собой кифары потому, что не привыкли обращаться с оружием, да и страна их не знает железа, так что они проводят жизнь в мире и без вражды. Петь в сопровождении лир и трубить на трубах они не умеют. Ибо для кого неизвестно военное дело, для того, утверждали они, по справедливости приятной становится музыка. Царь же, по поводу сказанного, удивляясь этому народу, удостоил гостеприимства самих людей, к нему приведенных, и, выразив удивление к их высокому росту и могучему сложению, послал их в Ираклию{21}.
