Младший сын - Балашов Дмитрий Михайлович (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
Удел этот примыкает к Ростовскому княжению, и Константин требует сел спорного пограничья. Но удел когда-то был частью общего удела Ярослава Всеволодича, разделившего свою землю меж Ярославом и Александром. И сын Ярослава, Михаил, хочет вновь соединить эти княжества под властью Твери. Однако выморочные (оставшиеся без князя) земли отходят в волость великого, княжения. К тому же Андрей Городецкий старший в роде своем. У него двойное право на Переяславль, ежели княжеский стол в Переяславле опустеет. Однако, по лествичному праву, следующий за Андреем должен сесть на великокняжеский стол Данил, и, ежели на то пошло, пущай Переяславль оставят в покое! Кто будет великим князем, тому и владеть.
И все они, кроме, быть может, Данилы, забывают, что Иван-то не умер, что вот он, сидит за столом, со своим взором праведника, и его рать только что отбила нападение ростовского князя, да и как, с соромом, перехватив обоз!
– Я не умер еще! – хочется крикнуть Ивану. («Как воронье на падаль, как воронье на падаль!» – повторяет он про себя.) И как мал, как узок мир! Вот из них должен будет выбрать он наследника себе и господина земле своей (все равно когда-то должен будет, рано или поздно это произойдет!) Вот из них… И думать надо не о них, не о себе, а о земле, о народе. О, как это трудно, когда перед тобой – они! Дядя Андрей, что не пожалел родного гнезда, выдал град Федору Черному, который и сжег его в дикой бессмысленной злобе… Или Константин, дядя жены, у гроба покойной уже потребовавший раздела…
У каждого из сидящих здесь есть и иные заботы. Белозерский князь должен урядить с ростовским, ростовский – с Михайлой Тверским. Михаил хочет воротить все, забранное у него прежде, да и мать, Оксинья, не дает сыну забыть о потерях. Тверь сильна, а ее сын, считает Оксинья Юрьевна, должен стать первым среди прочих. Даниле Московскому нужно, чтобы Андрей не лез в его дела. Поход на рязанского князя задуман давно, но Данил осторожен – без Андреева, пусть молчаливого, согласия начинать войны с Рязанью он не хочет.
Князья спорят уже три дня от темна до темна, ссорятся и мирятся. Но Андрея ждет Новгород, и, в конце концов, этот Иван, «монах», оказывается слишком упрям. Ничего, придется подождать. Быть может, дело вернее решится в Орде! И Андрей решает уступить, не вырывать у Ивана непременного решения судьбы своего удела. У царя ордынского решить можно вернее… И без Михайлы Тверского к тому ж!
Константин Борисович уступил, выторговав себе у Ивана два села и отказавшись от прочих. Данил добивается от брата Андрея обещанья, что в дела его с рязанским соседом, как бы они ни поворотились, никому лезть «не надобе». Михаилу ростовский князь уступает, но тоже не все прошенное, и они замиряются на время. С Иваном Михаил Тверской уряжается о деревнях под Кснятином, но хитрого договора, который предлагает ему Михаил и по которому, в случае смерти Ивана, тверской князь может рассчитывать на Переяславский удел, Иван не подписывает. Князь Иван не хочет здесь решать ничего, что будет после его смерти. Не за тем он прибыл сюда!
В конце концов только они и остаются без уряженья, недавние соратники, Михайло Тверской и князь Иван. И Андрей Городецкий и ростовский князь втайне довольны ссорою вчерашних союзников, и довольство это смягчает им те обидные для самолюбия и княжеской чести статьи договоров, по которым им пришлось уступить.
Князья пируют с боярами и дружиной, князья разъезжаются по своим городам. Андрей – прямиком в Новгород, где он восемнадцатого мая уже подступит к Ландскроне со своими и новгородскими полками и сокрушит, обратив в прах, этот «венец земли» с воеводою Стенем и гордою свейскою ратью. Михаил воротится в Тверь, где Анна родит ему второго сына, Александра. Ростовский князь поедет дальше ссориться с соседями и кумиться с Ордой, а Данил Московский начнет исподволь собирать рати, чтобы осенью, сняв урожай, пойти походом на Рязань.
Иван же Дмитрич выходит на крыльцо и окликает Федора, что мерзнет на страже вместе со своими переяславскими ратниками.
– Лиски и Боровое пришлось отдать! – устало говорит князь Иван.
– И того не стоило! – ворчливо отвечает Федор. В общем доволен и он, что все прочее обошлось. По ступеням спускается боярин Терентий и тоже кивает Федору:
– Своди своих на поварню, там горячий сбитень для вас сготовили! – говорит он, и ратники обрадованно сбиваются в кучу. Все намерзлись, истомились – сил нет!
– Такое бы решать с митрополитом нать! – говорит Терентий князю. Иван кивает, потом взглядывает на боярина. Митрополит Максим уехал в Царьград, на церковный собор. Может быть, и на то надеялись Константин с Андреем, что без митрополита им будет легче настоять на своем? Кто знает! Братьев-князей не вдруг поймешь!
Глава 119
Кони бегут домой. Хорошие кони, бегут ровною легкой рысью. На бегу изредка вздымают хвосты и, почти не прерывая ровного бега, роняют на дорогу горячие комья, обдавая добрым духом свежего навоза. Возок виляет, мягко раскатываясь на спусках, и колышется на выбоинах пути.
Князь Иван в полудреме. Он смертно устал за эти дни, отнятые у тишины, у покоя, у мыслей, у воспоминаний о ней, покойнице. Теперь ему снова жить, и снова думать, и мучать себя, и решать, и весить опять и вновь судьбы земли, меж тем как ниточка его собственной жизни уже стала такой невесомо-тонкой, что кажется, ничего не стоит уже и оборвать ее, окончить и тихонько уйти…
Федор скачет впереди возка, щурясь от летящего снега, жалея, что не смог навестить сына: как-то он там, на Москве?
И в снежной пыли, в сумерках короткого зимнего дня над ними незримо проходит видение:
Уже весна. Зеленеют незнакомые мягкие склоны гор, поросшие хвойными и буковыми лесами. Толпы народа у подножья Карпат встречают иной поезд – митрополита Максима, который едет через Волынь на Константинопольский собор. Тут мягкий воздух и богатая земля, тут растет пшеница, цветут сады и зреет виноград. Тут веселые, прямые и хлебосольные люди. Тут наследье великого князя Данила Романовича Галицкого и брата его Василька. Здесь правит князь, женатый на сестре Михаила Тверского. Здесь сохранена культура Золотой Киевской Руси. Здесь каменные города и летописец не хочет признать еще ордынского плена Руси. Здесь крепка православная вера и близки страны Запада. Дороги отсюда в иные земли и страны легки. Почему же не здесь, а там, в суздальских лесах да на просторе владимирского ополья, почему же там, а не здесь чуется будущее русской земли? Митрополит Максим не думает и не видит того, что видел покойный Кирилл. Для него, грека, в северных лесах не теплится свет. Он хотел было сидеть в Киеве, на всей митрополии русской, он побывал у Ногая в Орде, но обрушился Ногай, изменило текучее степное море и вот он перебрался во Владимир-на-Клязьме, где как будто крепкая власть и где видится прочный союз с опасною для Царьграда Ордой. Но и там не увидел он прочности. (Увы, нет ее и в родной Византии!) Братья смертно бьются за власть, дымом истаивают города, смерды творят требы и жертвы приносят языческим богам. Что принесет он с собою, в душе своей, на собор иерархов? Укрепится ли свет веры в этих бесконечных пространствах, уходящих в дикие лесные пустыни?
На пути к митрополиту являются многие – принести дары, благословиться, просто прикоснуться к одежде, услышать, взглянуть на духовного главу Руси. Князья и бояре считают честью принять и проводить митрополита. Среди прочих является к нему на Волыни скромный, но славный праведною жизнью игумен Ратского монастыря, монах и художник, с длинными, нервными пальцами умных рук, и подносит икону, писанную им самим: лик Богоматери, столь тонко и с такою верою исполненный, что Максим, зная, что делатель виден в делах своих, долго глядит на подаренный ему лик, долго беседует с дарителем и все не может понять, кого напоминают ему эти пытливые очи, это бледное, слегка неземное молодое лицо в темно-русой легчайшей бороде, кого и где? И наконец Максим вспоминает и дивуется, до чего ратский игумен Петр похож на того князя Суздальской земли, Ивана, сына Дмитриева, что приходил к нему беседовать о вере и власти и разговор с которым был так труден для митрополита, ибо не простою мыслию, – подчас лукавой и двоедушной, – а мыслию, соединенною с верой, были пронизаны слова и вопрошания молодого переяславского князя. А перед верой бессильны ухищрения ума, и многое знание, и премудрость книжная – ибо без веры, без духа Божия, несть спасения, а с верою и мудрость, и добро, и жизнь вечная, с верою – всё.
