История сыска в России, кн.1 - Кошель Пётр Агеевич (читать книги регистрация .TXT) 📗
С ликованием встретили убийство министра в местечках юго-западной России. А в Борисове и Минске даже прошли демонстрации. Несли красные флаги с надписью «Смерть палачам».
Горячо одобрили убийство финские и польские националисты. Социалисты Варшавы вывели людей на улицы: «Да здравствует независимая Польша!», «Долой русское правительство!»
Буржуазная французская газета писала:
"Плеве заметил на огромной поверхности Российской империи несколько болезненных пятен: агитацию армянскую, финляндскую, аграрную, рабочую, антисемитскую.
Было два способа лечить эти болезни: уничтожить или причины, или следствия их – либерализм или репрессии. Он взялся за последнее, полагая, без сомнения, что Россия не способна переварить западные лекарства, и что, начавши хоть что-нибудь изменять, рискуешь быть увлечённым гораздо дальше, чем следует… Он особенное внимание обратил на полицию, которую довёл до совершенства. Он наблюдал за образованием… Свою реакционную политику он проводил всюду: в Финляндии, в Армении, он внёс её даже в школу… Наконец террористы покончили с ним".
Петербургская судебная палата приговорила Сазонова к бессрочным каторжным работам. Но по манифесту, изданному в связи с рождением наследника, бессрочная каторга могла быть заменена ему четырнадцатилетней каторгой, а Сикорскому – десятилетней. Для отбытия наказания Сазонова, а также Сикорского, приговорённого к 20 годам, отправили в Шлиссельбургскую тюрьму.
В Акатуевской тюрьме, куда потом перевели Сазонова, собралась довольно тёплая компания. Там уже были Гершуни, Мельников, Карпович… Позже появились и женщины: Спиридонова, Измаилович, Школьник…
«Пока живётся очень хорошо и вольготно, – пишет в письме к матери Сазонов. – Нас здесь ждали и приняли с распростёртыми объятиями. Товарищи готовились к торжественной встрече: делали подписку на грандиозный пир, собирались выехать на тройках навстречу… Мне доставляет гордую радость видеть то уважение, которое окружает нашего дорогого Григория Андреевича (Гершуни): все, если не видят, то чувствуют цену этого человека, и нужно его видеть именно среди людей, чтобы по всей справедливости оценить его. Как я ни был подготовлен к тому, чтобы предполагать за ним различные таланты, но все же приходится удивляться ему… Здесь он возвышается над всеми на целую голову. Нужна широкая арена, чтобы он развернул все свои силы…»
Гершуни вскоре бежал.
Несмотря на близкое по духу окружение, Сазонова мучает хандра. Он начинает подозрительно относиться ко всему. Получив письмо старика-отца, сетующего, что из сына вырос болтун и бездельник, Сазонов оскорбляется: «Дурень я, дурень, я имел наивность думать, что нашёл в вас друга, который, если и не разделяет моих взглядов, то во всяком случае умеет понять их и отнестись к ним с уважением…»
Между тем порядки на каторге ужесточились. За неподчинение стали наказывать розгами. Каторжане решили ответить на это массовыми самоубийствами. Услышав неверную весть, что уже двое лишили себя жизни. Сазонов принял яд, оставив предсмертное письмо:
«Товарищи! Сегодня ночью я попробую покончить с собой. Если чья смерть и может приостановить дальнейшие жертвы, то прежде всего моя. А потому я должен умереть. Чувствую это всем сердцем: так больно, что я не успел предупредить смерть двух умерших сегодня. Прошу и умоляю товарищей не подражать мне, не искать слишком быстрой смерти! Если бы не маленькая надежда, что моя смерть может уменьшить цену, требуемую Молохом, то я непременно остался бы ждать и бороться с вами, товарищи! Но ожидать лишний день – это значит, может быть, увидеть новые жертвы. Сердечный привет, друзья, и спокойной ночи!»
Главный организатор убийства Азеф находился в Варшаве. Узнав из газет об удавшемся покушении, он явился в Женеву триумфатором. Даже «бабушка» Брешко-Брешковская, недолюбливающая Азефа, поклонилась ему до земли. ЦК эсеров издал прокламацию:
«Плеве убит… С 15 июля вся Россия не устаёт повторять эти слова, два коротеньких слова… Кто разорил страну и залил её потоками крови? Кто вернул нас к средним векам с еврейским гетто, с кишинёвской бойней, с разложившимся трупом святого Серафима?.. Кто душил финнов за то, что они финны, евреев за то, что они евреи, армян за Армению, поляков за Польшу? Кто стрелял в нас, голодных и безоружных, насиловал наших жён, отнимал последнее достояние? Кто, наконец, в уплату по счетам дряхлеющего самодержавия послал умирать десятки тысяч сынов народа и опозорил страну ненужной войной с Японией? Кто? Все тот же неограниченный хозяин России, старик в расшитом золотом мундире, благословлённый царём и проклятый народом… Судный день самодержавия близок… И если смерть одного из многих слуг ненавидимого народом царя не знаменует ещё крушения самодержавия, то организованный террор, завещанный нам братьями и отцами, довершит дело народной революции…»
Как видите, Плеве обвинялся в сплочении империи, что азефам было не по нраву, в подавлении беспорядков, вызываемых еврейской молодёжью, в почитании русских святынь. Но уж русско-японскую войну ему напрасно приписали. Не он её затеял.
Убийство Плеве совпало со съездом представителей заграничной организации партии в Швейцарии. Они так отмечали удачу, что явилась полиция, члены съезда разъехались.
Последовавшая после убийства Плеве политика русского правительства дала либеральным оппозиционным силам надежду для легального выступления. По предложению финляндской оппозиции в Париже собралась конференция оппозиционных и революционных организаций Российской империи. Из семнадцати организаций различных направлении приняло участие восемь: «Союз освобождения», «Партия социалистов-революционеров», «Финляндская партия активного сопротивления», «Польская национальная лига», «Польская социалистическая партия», «Грузинская партия социалистов-федералистов-революционеров», «Армянская революционная федерация» и «Латышская социал-демократическая рабочая партия». Эсеров представляли Чернов и Азеф.
В ЦК партии в то время входили Гоц, Чернов, Азеф, Брешко-Брешковская, Слётов, а также Потапов, Ракитников и Селюк.
Примечательна Судьба Степана Слетова. Тамбовский уроженец, он учился в Московском университете, но за участие в послеходынковской демонстрации был арестован и выслан на родину. За агитацию среди крестьян снова арестован и сидел в Петропавловске. После освобождения бежал за границу, где опубликовал несколько статей по аграрному вопросу. Несколько раз возвращался в Россию для налаживания пропаганды среди крестьян; однажды, выданный Азефом, был там арестован и опять оказался в Петропавловской крепости, где просидел до 1905 года. Всю оставшуюся жизнь Слётов прожил за границей. Он разочаровался в эсеровском движении, понял, наконец, что го-цы и азефы никакого отношения к русскому народу не имеют. С началом войны он вступил волонтёром во французскую армию, воевавшую против немцев. Слётов хотел практически помогать России. Он был убит немецкой шрапнелью под Арденнами. «Я хочу жить с народом, – перед смертью писал С.Слетов, – и умереть вместе с ним. Война дело тяжёлое, но я не жалею, что пошёл добровольцем. Трудно было бы сейчас взрослому человеку сидеть сложа руки в то время, как весь народ на ногах, грудью защищает свою родину…»
В начале 1905 года директор Департамента полиции Лопухин получил по городской почте письмо от Марии Селюк. Она писала, что ей уже невмоготу слежка филёров, наблюдающих за ней днём и ночью. Даже когда она моется в бане, филёр следит с соседней полки. Поэтому Селюк просит её поскорее арестовать и сообщает адрес. Полиция не знала, что и думать.
Приняли все это за эсеровский розыгрыш, но на всякий случай послали проверить. Каково было удивление, когда в квартире действительно увидели Селюк! Оказалось, она заболела, у неё развилась мания преследования.
