Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины - Мещеряков Владимир Порфирьевич (читать хорошую книгу txt) 📗
Как помните, в главе о Главных направлениях я высказал предположение, что с Куликом заодно, могли отправить и Шапошникова. Но в Барановичи, думается, Борис Михайлович мог и не полететь, так как штаб округа остался в Минске. Во всяком случае, не факт, что Шапошников отражен у Пономаренко, именно 22 июня. Целесообразнее, в тот момент, было срочно создавать вторую полосу обороны восточнее Минска на Березине, что впоследствии и будет сделано.
Пономаренко в беседе с Куманевым «вспоминает» еще один разговор со Сталиным, теперь уже, от 23 июня 1941 года. Если Сталин появился у «Пантелеймона Кондратьевича» 22 июня в Кремле, то теперь ему никуда от этого «не деться». Обязан, по статусу, отвечать на звонки Первого секретаря Компартии Белоруссии.
«В середине дня я позвонил Сталину и после краткой информации сообщил ему о нашем решении (ЦК КП(б)Б принял решение об эвакуации. — В.М.). Он удивился и спросил: Вы думаете, это надо делать? Не рано ли?»
Я ответил: «Обстановка сложилась такая, что в половине западных областей республики (в Брестской, Белостокской, Пинской, Барановичской) широкая эвакуация уже невозможна. Боюсь, что опоздание с этим для Минска и восточных областей станет непоправимым».
Подумав, Сталин сказал: «Хорошо, приступайте к эвакуации…»
Значит, 23 июня можно было позвонить Сталину в Москву, не дожидаясь его звонка, а ранее, 22 июня — ну, ни как нельзя было? Но, тогда получается, что и 23 июня Сталин находился на своем рабочем месте и, как видите, вел телефонные переговоры с Пантелеймоном Кондратьевичем. Впрочем, по «Журналу посещений…» Сталина в этот момент не было в Кремле. Может Пономаренко звонил ему на дачу?
Обратимся к работе доктора исторических наук Э. Иоффе «Эвакуация» размещенной на сайте www.minsk-old- k-2998new.com/mins. Текст приводится в сокращении. Используется только материал, перекликающийся с нашей темой.
«До сих пор в официальных изданиях проведение эвакуации в начальный период Великой Отечественной войны подается только как подвиг…»
Так ли все было на самом деле? Вот мнение авторитетного белорусского исследователя, кандидата исторических наук, большого знатока архивных источников, лауреата Государственной премии Беларуси Г.Д. Кнатько:
«П.К. Пономаренко пишет в воспоминаниях, что 23 июня 1941 г. ЦК КП(б)Б пришел к выводу о необходимости начала частичной эвакуации и что, позвонив Сталину, он получил разрешение начать ее. Сопоставление мемуарных источников показывает, что власти 23 июня принимали все меры, чтобы не допустить паники, даже до использования силы вооруженных отрядов для борьбы с паникерами. Рабочие не имели права покидать предприятия, разговоры об эвакуации карались. Если допустить наличие решения об эвакуации, так оно было тайным, народ о нем не знал. Официально эвакуационная комиссия была создана 25 июня, когда руководство республики было в Могилеве, куда оно выехало вечером 24 июня после того, как целый день противник бомбил Минск».
(Примерно совпадает по датам: 25-го июня создана комиссия, а на следующий день, т. е. 26-го июня, до обеда Пономаренко мог звонить в Кремль. По «Журналу посещений…» в кабинете Сталина в этот день было оживление — В.М.).
В статье И.Ю. Воронковой «Минск 22–28 июня 1941 года» есть такие строки:
«…Что касается населения Минска в целом, вопрос о его эвакуации 23 июня не поднимался. В этот день автотранспортом из города выехали в основном лишь семьи командного состава ЗапОВО. Семьи руководства Белоруссии были направлены сначала на дачи ЦК и СНК, ставшие своеобразным сборным пунктом, а затем вывезены на восток. …Тем не менее, обстановка ухудшалась с каждым часом.
Начать в таких условиях (речь идет о 25 июня 1941 г. — Э.И.) массовую эвакуацию из Минска предприятий, учреждений, населения было уже невозможно. Подвижные пути Минского железнодорожного узла оказались разрушенными, часть подвижного состава была уничтожена. В перерывах между бомбежками отряды из рабочих, служащих и студентов пытались восстанавливать железнодорожное полотно и взлетную полосу аэродрома. Гигантские усилия предпринимались железнодорожниками, чтобы сформировать хоть какие-нибудь составы из разномастных вагонов, стоявших на запасных путях…»
Авторитетный белорусский историк, профессор З.В. Шибеко отмечает:
«Наступление немцев вызвало развал советской администрации. Пинск коммунисты оставили, когда немцы находились на расстоянии более чем за 100 км. ЦК КП(б)Б на четвертый день войны (25 июня — В.М.) был в Могилеве. Часть ответственных работников БССР уже в конце июня оказались с семьями на легковых автомашинах в Москве, но их сразу отправили назад. Функцию управления взяли на себя органы НКВД. Но с Западной Белоруссии сотрудники безопасности почти ничего не вывезли и даже не успели там провести мобилизацию призывников…
(Все это входило в планы Гитлера, о чем мы говорили ранее. — В.М.)
Политические узники в 32 тюрьмах БССР расстреливались. Крупные промышленные предприятия, сельскохозяйственная техника, животные, зерно — все ценное эвакуировалось или уничтожалось. Почти целиком были сожжены Витебск и Полоцк. А после войны все списывалось на немцев…».
Анализируя процесс эвакуации населения и материальных ресурсов из БССР в 1941 году, польский историк белорусского происхождения Юрий Туронак приходит к такому выводу:
«…Только 29 июня, то есть назавтра после того, как немцы заняли Минск, Совет Народных Комиссаров СССР и ЦК Всесоюзной Коммунистической партии большевиков направили в партийные и государственные органы прифронтовой полосы директиву, в которой очерчивались основные задачи эвакуации. Еще позже — 3 июля — эти задачи представил народу Сталин в своей речи по радио.
После того, как Пономаренко со своими соратниками уже 24 июня 1941 года оказался в Могилеве, он опасался гнева Сталина, который мог бы обвинить его в трусости. К большой радости Пантелеймона Кондратьевича, Сталин простил своего выдвиженца. А тот решил обелить себя».
Разумеется, Пономаренко позвонил в Москву сразу, как начались военные действия. Другого варианта, и быть не должно, по определению. Это же не ясли, детсад или школа. Серьезные дяденьки в руководстве страны. Узнав, что Сталина нет в Кремле, а другим руководителям из Москвы, видимо, было не до него, — Пономаренко и принял такое, «неадекватное» решение, в результате которого «оказался в Могилеве». Затем, Сталин дал о себе знать и «колесо завертелось». Безрадостные события в Белоруссии поставили Сталина перед свершившимся фактом, и надо было искать выход из создавшейся ситуации, а не заниматься разборками с Пономаренко. К тому же проблем у Сталина оказалось — не меряно, а бегство Пантелеймона Кондратьевича выглядело настолько мелким на фоне всеобщей катастрофы Западного фронта, что не было ничего удивительного в прощении вождем «своего выдвиженца». Кроме того, были и другие обстоятельства, о которых уже говорилось ранее. Это приезд в Могилев Ворошилова и организация командованием Западного направления новой линии обороны. К тому же Пономаренко стал выполнять функции члена Военного совета Западного направления. Так что «бегство» Пономаренко в Могилев, скорее, можно отнести, как к запланированной акции. Не просто же так, именно, в Могилеве был размещен штаб Западного направления. А если Шапошников, как уверял Пономаренко, прилетел в Минск 22-го июня, то им обоим было с руки отправиться к месту будущего расположения Ставки Главкома Ворошилова в Могилеве.
Тем не менее, выводы историка Юрия Туронака, в общем-то, вполне перекликаются с предположениями о том, о чем мы уже говорили, анализируя, якобы, телефонные переговоры Пономаренко со Сталиным от 22 июня 1941 года. Никаких звонков от Сталина, как и самому Сталину, по первым дням войны не было и не могло быть. Только с появлением Сталина в Кремле 25 июня, колесо истории по обороне страны закрутилось с нужными оборотами.
