Младший сын - Балашов Дмитрий Михайлович (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
– Что, Юрко опеть в девичью бегал?
Мирошка, осклабясь, покивал головой:
– А уж пора жанить молодца, батюшка-князь!
Данил посопел (ишь, застуда привязалась).
– Жанить, жанить… Ты того, работай!
Мирон тотчас склонился и снова начал равномерно ударять секирой. Данил потоптался, поворотился назад, в терем. Растут дети. Не замечаешь, как и растут! А Овдотья опять на сносях. И у Андрея сынок народился. Василиса ему теперь наделат детей!
Он прошел по переходу на гульбище. Посмотрел сверху на скопление хором, клетей, амбаров, переполнявших Кремник. На каменную церковь свою, что лежала в оправе темно-бурых бревенчатых палат, как резная, рыбьего зуба, драгоценность, вынутая из ларца. Ссутулился. Что-то нынче мало стал ходить по торгу да объезжать посад. Оступят – и не пролезешь. А спроси: почто? Князя поглядеть! Не видели дива! Домой бы… В Переяславль, на Клещино… Озеро синее. Он поглядел в Заречье, в луга, Тоже не оторвешь от сердца, самим строено, обихожено. Эвон! Монастырь свой! Терема, села красные, сады – виноградья, стада…
И что тамо у их, поделить не могут! Давеча, сказывали, епископ ростовский Тарасий от князя Константина ударился в бег к Устюгу. Константин ловил епископа, аки татя. Захватили, привели опять на Ростов. Сраму-то! Федор Черный снова ладит Переяславль оттягать или сам Андрей? Как воротился из Орды, неймется ему… Сам же дал Нову Городу волю, а теперича с кого ордынское серебро брать? Не знает! А не с меня, не с Москвы! Надо лишку – из моих рук пущай получат! Досыти зорили тут!
Он топнул ногой, сердито фыркнул, выставив бороду вперед. Потом оглянулся: не видел ли кто? Тяжело вздохнул, понурился. Ордынскому баскаку дары да дары. Ты, мол, новы селы ставишь: боле выходу давай! Откуду новы села?! Тех же мужиков ближе к Москве перевожу! Не верит, пес ордынский. (И я бы не поверил, так-то сказать!) А только как с князь Василья, покойника, числа нет, и пущай не вяжется! Тута с кажного пришлого мужика по полтине давать – не забогатеешь. Еще пока отстроются да наработают… Да и неча добро-то в Орду переводить! А подарки давай. Жить без того не могут. Словно и не князь я тута, а ханский слуга. (А и слуга! А и обидно!) Молодой боярчонок заглянул на гульбище:
– Батюшка, Данил Лексаныч! Посол из Орды!
На сенях Данил столкнулся с Бяконтом и Протасием. Оба боярина спешили к нему, и лица их были хмуры.
– От Михайлы не ворочался гонец? – спросил Данил строго. Бояре разом взглянули друг на друга и на князя. Протасий открыл было рот, но и тут же подавился словом. Бяконт только отрицательно покачал головой. Данил шел крупно впереди, бояре следом. Князь ворчал вполголоса:
– Ну, Андрей! С братом жить не смог… Уморил… Теперича со свояком не сговорит… Опосле што, за меня примется? – Приодержавшись, Данил сказал громче, не поворачивая головы: – Власти хочет, как у родителя-батюшки?! Соборно, всема решать, не по нраву ему? Неча тогда было старшего брата со стола спихивать!
Протасий склонил голову, глухо спросил:
– Полки собирать?
Данил оборотился к нему боком, набычив голову (он уже сильно располнел и поворачивался тяжело, всем телом), долго поглядел на Протасия, пожевал.
– Миром надо. Пока мочно – миром! Али не наратились еще?! Ты, Федор, собери думу, – бросил он Бяконту. – Посла пока пущай подержат, пущай охолонет с пути…
Глава 106
Повторялась прежняя история. Добиваясь великокняжеского стола под братом, Андрей надавал обещаний всем и каждому. Богатый Новгород получил Волок и избавился от торговых пошлин, что платил Дмитрию, получил самоуправление, которого добивался давно, и теперь уже сами новгородские власти отстраивали крепость Копорье, разрушенную ими при Дмитрии, отстраивали для себя как щит против свейской грозы. Нынче новгородцы выбили шведов из городка, построенного теми на корельской земле, и «не упустиша ни мужа» – шведская рать с воеводой Сигом была уничтожена полностью. Новгород процветал, а великокняжеские доходы падали. Торговая Тверь тоже не хотела платить больше того, что приходилось по старым уложеньям, да и Данил Московский не хотел, хотя и в Твери и в Москве народу прибавлялось и прибавлялось. Вытрясти союзников своих – ростовского и ярославского князей – Андрей не имел возможности, сверх того, Константин не простил ему угличского погрома. А задерживать ордынский выход – значило потерять и великое княжение, а быть может, и жизнь. Опустевший Владимир бессилен был пополнить казну великого князя, Кострома с Нижним и так стонали от поборов. Оставался Переяславль, сердце земли, отцова отчина (как продолжал считать Андрей, хоть и дарил город Федору Черному). И князь Андрей все упорнее подумывал о том, что город Александра Невского должен принадлежать ему, а не этому несчастному «монаху» – племяннику Ивану, которому достаточно дать какой-нибудь городок на Клязьме, да и будет с него… Кроме того, Василиса родила сына, и обрадованный Андрей уже готовил ему удел. То, что земля Переяславская после пережитого разорения не хотела Андреевой власти и готова была драться за своего князя, этого Андрей не понимал и не принимал в расчет.
Хан Тохта, озабоченный тем, чтобы получить ордынский выход (да и русские рати в помочь противу Ногая были ему нужны позарез), не хотел новой войны на Руси и приказал князьям собраться во Владимире, урядить свои споры миром. Прибыл посол, Олекса Неврюй, крещеный татарин, сын того Неврюя, что когда-то помогал Александру Невскому прогнать брата Андрея с владимирского стола. Прошлое возвращалось в потомках и властно вмешивалось в жизнь.
Андрей Городецкий вынужден был смириться, и князья со своими боярами, с дружинами военных слуг потянулись во Владимир, на съезд.
Иван Дмитрич Переяславский как раз в это время уехал в Орду, и вместо него во Владимир отправились переяславские бояре, старые бояре Дмитрия, не изменившие сыну. Гаврила и Терентий из новгородских родов, Феофан, Никита и другие из переяславцев. Бояре – это была земля. За каждым стояли сотни слуг, мелких ратников, послужильцев, просто зависимых вотчинников, военных холопов, смердов, для которых тот или иной боярин был «свой»: к нему шли на суд, к нему – за помочью в неурожайный год, к нему же в дружину, когда начиналась пора ратная.
Андрей никогда не думал о «земле». Для него были свои бояре и были чужие, были князья, ордынский хан, далекая Византия. Смерды должны были давать дань. Споры решать должна была ратная сила. Теперь, когда он наконец получил власть, к которой рвался всю жизнь, что-то, что получалось доднесь, перестало получаться. Он это чувствовал и выливал раздражение на всех: на холопов, слуг, на Вассу, что за один год разучилась улыбаться, только ждала с испугом очередных мужниных причуд. Князь был то нежен, то гневен, и понять отчего – нельзя. То многодневными ласками доводил ее до обмороков, то по неделе глаз не казал, пропадал на охотах или с дружиной. За всем тут, в Городце, стояло прошлое и грозно нависало над ее беззащитной радостью. Только появившийся наконец сын, кажется, размягчил Андрея. Князь подолгу смотрел, как пеленали и купали мальчика, и был тогда тих и задумчив.
Андрей не признавался себе, что порою устает от молодой жены, устает и от власти, которая обманывала его всю жизнь и обманула теперь… Порой ему так не хватало, так хотелось воскресить Семена Тонильевича, воскресить Олфера Жеребца, спросить их: «Ну вот, я достиг! И что же делать теперь?»
На съезд – княжеский снем – во Владимир Андрей явился в гневе. Хан унизил его, не захотев прикрикнуть на распустившихся князей, не захотев попросту отобрать Переяславль у Ивана и передать ему, Андрею. Хану нужны русские полки… А ежели он их не получит? Увы! Тогда Андрею Переяславля и вовсе не видать! Ибо тогда победит Ногай, а с ним тверской князь и этот Данила, младший брат, что сидит в своей Москве, торгуется с купцами да делает жене кажен год по ребенку. (Данилу Андрей слегка презирал. Пограбили Москву, и поделом! Меньше бы кумился с Дмитрием!) Впрочем, Андрея раздражали и соратники: этот Федор Черный, что чуть не отнял у него Переяславля, жадный старик – все ему мало о сю пору… Константин Борисович, так не вовремя усилившийся. Теперь, когда Ростов и Углич соединились опять под одною его властью, с Константином приходилось очень и очень считаться… Как нужен был ему сейчас покойный Семен!
