Генералиссимус. Книга 1 - Карпов Владимир Васильевич (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Вот чего достигли Сталин и Жуков на подступах к Москве:
продвижение противника, как видим, становилось все медленнее и медленнее.
Главным беспокойством фон Бока в начальные дни октября было то, чтобы танковые части его группы армий не ввязались в уничтожение окруженных советских армий, а двигались дальше, дабы не позволить нам создать новый фронт обороны на подступах к Москве.
7 октября Бок приказывает 2-й танковой группе Гудериана взять Тулу и двигаться дальше на Коломну и Серпухов, 4-й танковой группе идти на Москву по шоссе Вязьма — Москва, 4-й и 9-й армиям вместе с 3-й танковой группой двигаться на Калугу и Гжатск и дальше на Москву. На Малоярославец двигалась дивизия СС “Рейх”, а за нею шли 57-й и 10-й танковые корпуса.
На пути этой мощной танковой механизированной группы встали курсанты подольских училищ, пехотного и артиллерийского, батарея 222-го зенитного артиллерийского полка, которая стала вести огонь по танкам, и подразделения 17-й танковой бригады. Шесть суток эти замечательные воины удерживали и отбивали натиск мощнейшей танко-во-механизированной армады. Шесть суток! Только представьте себе, как молодые курсанты, не имеющие достаточного количества средств для борьбы с танками, несмотря ни на что, сдерживают и не пропускают противника к Москве!
В эти дни к Боку прибыл главнокомандующий сухопутными войсками Браухич. Ознакомившись с обстановкой, он настоятельно потребовал послать в обход Москвы с севера, со стороны железной дороги Ленинград — Москва, 3-ю танковую группу. Опытный Бок возражал, предупреждая, что танковые группы Рейнгардта и Гудериана в этом случае разойдутся слишком далеко, но Браухич добился того, что Бок получил на это соответствующий приказ еще и сверху.
Наступающие части 13 октября овладели Калугой. 15 октября Гепнер со своей танковой группой делает новый рывок вперед и прорывается через Московскую линию обороны. В штабе Гепнера делают такую запись: “Падение Москвы кажется близким”.
* * *
В один из этих напряженных дней Сталин позвонил Жукову и спросил:
— Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас об этом с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.
Жуков некоторое время думал, наверное, эти секунды были для Сталина очень тягостны. Жуков же отчетливо понимал, какую ответственность он берет на себя любым — положительным или отрицательным — ответом. Проще бы уклониться от однозначного суждения, но это было не в его характере. А главное — он был уверен, что предпринял все возможное и невозможное, чтобы отстоять столицу, поэтому твердо сказал:
— Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.
— Это неплохо, что у вас такая уверенность. Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября. Танков пока дать не сможем.
15 октября 1941 года в 9 часов утра Сталин провел расширенное заседание Политбюро, на которое были приглашены руководители Министерства обороны, секретарь Московского комитета партии Щербаков и командующий Московским военным округом генерал Артемьев.
Сталин был спокоен, по-деловому строг и собран. Он сообщил следующее:
— До подхода наших резервов с востока у немцев превосходство в силах. Фронт может быть прорван. Необходимо подготовить город на случай вторжения противника в Москву.
Здесь я приведу короткую живую картинку из воспоминаний Штеменко, очевидца обстановки, в которой работал Сталин в октябре 1941 года.
“... в самый разгар налета вражеской авиации... десятки прожекторов, словно голубыми кинжалами пронзали тьму. Вспыхивали и мгновенно гасли красноватые разрывы зенитных снарядов. Полыхал край неба — багряные сполохи на боевых позициях артиллерии (фронт рядом!).
Бомбежка Москвы все усиливалась... В ночь на 29 октября фугасная бомба угодила во двор нашего здания (Генштаба на улице Кирова). Было уничтожено несколько машин, убито три шофера и ранено 15 командиров (офицеров Генштаба. — В. К.).Дежурного по Генштабу подполковника И. И. Ильченко взрывной волной выбросило из помещения. Двери сорвало с петель. Хрустели стекла под ногами окровавленных людей, выходивших из комнат. Они пострадали главным образом от осколков оконных стекол. В числе пострадавших оказался и Василевский.
Сталин в свой подземный кабинет ни разу не спускался. Он работал в отведенном ему флигеле, здесь же, во дворе дома, занятого Генштабом по улице Кирова...”
В Москве было неспокойно. О новом наступлении немецких войск узнали не только в военных учреждениях, но и почти все жители Москвы. Артиллерийская канонада и бомбежки слышны были всем. Начальник тыла Красной Армии генерал А. В. Хрулев позднее вспоминал:
“Утром 16 октября мне позвонил начальник Генштаба маршал Б. М. Шапошников и передал приказ Сталина всем органам тыла немедленно эвакуироваться в Куйбышев. Ставка должна была, согласно тому же приказу, переехать в Арзамас. Для вывоза Сталина мне было приказано срочно подготовить специальный поезд. Позднее в тот же день у меня состоялся разговор со Сталиным, который подтвердил это распоряжение...”
Решение об эвакуации государственных учреждений, Генерального штаба и Ставки подтверждается и постановлением Государственного Комитета обороны об эвакуации Москвы, где говорилось о необходимости немедленно начать эвакуацию правительства. Верховного Совета, наркоматов, дипломатического корпуса и других учреждений, о вывозе ценностей и исторических реликвий из Оружейной палаты Кремля. В одну из ночей, соблюдая строжайшую тайну, извлекли из Мавзолея тело В. И. Ленина и отправили под особой охраной в специальном вагоне в Куйбышев.
Как только в Москве приступили к широкой эвакуации населения и учреждений, началось то, что назвали позже “московской паникой”, —беспорядки, о которых ходило и до сих пор ходит немало слухов. Многие очевидцы подтверждают, что действительно в городе растаскивали товары из магазинов, складов, да, собственно, даже и не растаскивали, а было такое полуофициальное разрешение все разбирать.
На вокзалах грузились эшелоны заводов и учреждений. Множество людей уходило пешком по шоссе — на восток страны.
Лихорадочно, торопливо работало в эти ночи (а по случаю спешки — даже днем) ведомство Берии. Срочно уничтожались арестованные и отбирались те, кого предстояло вывезти. Наиболее “ценных” арестованных, которых готовили в качестве участников грандиозного процесса, похожего на “военный заговор” 1937—1938 годов, отправили под усиленным конвоем в Куйбышев. В этой группе были дважды Герой Советского Союза помощник начальника Генерального штаба Я. Смушкевич, бывший заместитель наркома обороны и командующий советской авиацией генерал-лейтенант авиации Герой Советского Союза П. Рычагов и его жена, тоже летчица, генерал-полковник начальник управления ПВО страны Герой Советского Союза Г. Штерн...
Только прибыли вагоны с узниками на место, как вслед им, 18 октября, пришло предписание наркомаНКВДГенерального комиссара государственной безопасности Берии — немедленно расстрелять 25 заключенных, среди которых находились и вышеназванные военачальники. Приказ был выполнен немедленно, все были расстреляны без суда и следствия.
В Москве начались грабежи и беспорядки, которые чинили дезертиры и всякая другая нечисть.
* * *
Сталин покидать Москву не собирался. Из рассказа Чадае-ва Куманеву:
“— В середине октября накануне эвакуации в Куйбышев части Совнаркома и Управления делами я зашел в комнату охраны, где находился генерал Н. С. Власик, чтобы попрощаться с ним. К этому времени мы были хорошо знакомы друг с другом, часто встречались семьями.
Начальник охраны Сталина с огорчением воспринял весть о моем отъезде.
— Но ничего, — сказал он, — скоро вернетесь.
— Да, я в этом уверен.
— Уверен в этом и товарищ Сталин.
— А не было разговора о том, что и он на крайний случай временно переберется к нам в Куйбышев?
