Собрание сочинений. Том 5 - Маркс Карл Генрих (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Когда в 1815 г. вернулись Бурбоны, когда изгнанная аристократия снова заявила свои притязания на потерянные ею во время революции земельные владения, крестьяне увидели в этом угрозу всем своим революционным завоеваниям. Отсюда их ненависть к господству Бурбонов и их ликование, когда июльская революция вновь обеспечила им сохранность их владения и вернула им трехцветное знамя.
Но после июльской революции крестьяне снова перестали принимать участие в общих интересах страны. Их желания были удовлетворены, их землевладению ничто больше не угрожало, на мэрии их деревни снова развевалось то знамя, под которым на протяжении четверти века они и их отцы одерживали победы.
Однако, как всегда, они и на этот раз мало воспользовались плодами своей победы. Буржуа немедленно стали вовсю эксплуатировать своих деревенских союзников. Плоды парцеллирования и дробления земель, обнищание и рост ипотек на крестьянские земли начали обнаруживаться уже в эпоху Реставрации. После 1830 года эти явления стали приобретать все более распространенный, все более угрожающий характер. Но гнет, которому крупный капитал подвергал крестьянина, оставался в глазах последнего лишь частным отношением между ним и его кредитором; он не видел, да и не мог видеть, что эти принимавшие все более общий характер, все более становившиеся правилом частные отношения постепенно развились в классовые отношения между классом крупных капиталистов и классом мелких землевладельцев. Здесь дело обстояло совсем иначе, чем с феодальными повинностями, происхождение которых давно было забыто, которые давно потеряли свой смысл, перестали быть вознаграждением за оказанные услуги и давно стали лишь тяжкой повинностью для одной стороны. Что касается ипотечного долга, то здесь крестьянин — или же его отец — получал в долг сумму в твердых пятифранковых монетах, а долговая расписка и ипотечная книга напоминают ему при случае об источнике повинности. Проценты, которые он обязан платить, и даже все новые, обременительные выплаты ростовщику — это современные буржуазные повинности, подобным же образом затрагивающие всех должников. Угнетение совершается во вполне современной, соответствующей духу времени форме, и крестьянина высасывают и разоряют в соответствии с теми самыми правовыми принципами, которые одни гарантируют ему его владение. Его собственный Code civil, его современная библия, становится бичом для него. В ипотечном ростовщичестве крестьянин не может усматривать классового отношения, он не может требовать его упразднения, не подрывая тем самым основу и своего собственного владения. Гнет ростовщичества, вместо того чтобы втягивать его в движение, сбивает его окончательно с толку. Облегчение для себя он видит лишь в уменьшении налогов.
Когда в феврале этого года в первый раз произошла революция, в которой пролетариат выступил с самостоятельными требованиями, крестьяне ничего в этом не поняли. Если республика и имела для них какой-нибудь смысл, то это касалось лишь уменьшения налогов, а иногда, может быть, в какой-то степени и национальной чести, завоевательной войны и границы по Рейну. Но когда на следующий же день после свержения Луи-Филиппа в Париже вспыхнула война между пролетариатом и буржуазией, когда застой в торговле и промышленности отразился на деревне, когда продукты крестьянского труда, и без того обесцененные в урожайный год, еще более упали в цене и перестали находить сбыт, а тем более, когда июньская битва вызвала ужас и страх даже в самых отдаленных уголках Франции, — тогда среди крестьян поднялся всеобщий крик самой фанатической ярости против революционного Парижа и против вечно недовольных парижан. Да и могло ли быть иначе! Что знал упрямый, ограниченный крестьянин о пролетариате и буржуазии, о демократически-социальной республике, об организации труда, о вещах, основные условия, причины которых никогда не могли проявиться в тесных пределах его деревни! А когда он получал иногда из грязных источников буржуазных газет смутное представление о том, что происходило в Париже, когда буржуа бросили ему громкий клич против парижских рабочих: се sont les partageux, это люди, желающие поделить всю собственность, всю землю, — тогда еще более усилились испускаемые им вопли ярости, и возмущение крестьянина не знало границ. Я беседовал с сотнями крестьян в разных местностях Франции, и все они преисполнены были фанатической ненависти к Парижу, и особенно к парижским рабочим. «Пусть бы этот проклятый Париж завтра же взлетел на воздух!» — это было еще самое мягкое пожелание. Понятно, что старое презрение крестьян к горожанам в результате событий этого года лишь еще больше усилилось и получило подтверждение. Крестьяне, деревня должны спасти Францию; деревня производит все, города живут нашим хлебом, носят одежду из нашего льна и нашей шерсти, мы должны восстановить надлежащий порядок, мы, крестьяне, должны взять дело в свои руки, — вот тот вечный рефрен, который более или менее ясно, более или менее сознательно звучал сквозь сбивчивые речи крестьян.
И как же хотят они спасти Францию, каким путем хотят они взять дело в свои руки? Путем избрания президентом республики Луи-Наполеона Бонапарта — великое имя, носителем которого является ничтожный, тщеславный, путаный дурак! У всех крестьян, с которыми мне приходилось беседовать, энтузиазм по отношению к Луи-Наполеону был так же велик, как ненависть к Парижу. Этими двумя страстями, да еще совершенно несознательным, животным недоумением по поводу всего европейского потрясения ограничивается вся политика французского крестьянина. А ведь крестьяне имеют свыше шести миллионов голосов, более двух третей всех голосов во время выборов во Франции.
Правда, временное правительство не сумело связать интересы крестьянина с революцией; повышением поземельного налога на 45 сантимов, задевшим главным образом интересы крестьянина, оно совершило непростительную, непоправимую ошибку. Но если бы оно даже привлекло крестьян на сторону революции на несколько месяцев, летом они все равно отошли бы от нее. Теперешнее отношение крестьян к революции 1848 г. не является следствием каких-либо ошибок или случайных промахов — оно естественно, оно коренится в жизненных условиях, в общественном положении мелкого земельного собственника. Прежде чем французский пролетариат сможет осуществить свои требования, ему придется подавить всеобщую крестьянскую войну — войну, которую даже упразднение всех ипотечных долгов могло бы лишь отсрочить на короткое время.
Нужно было в течение двух недель общаться почти исключительно с крестьянами, с крестьянами разных местностей, нужно было иметь случай повсюду сталкиваться с той же тупой ограниченностью, с тем же полным непониманием всех городских, промышленных и торговых отношений, с той же слепотой в области политики, с теми же суждениями наобум по поводу всего, что лежит за пределами деревни, с тем же применением масштаба крестьянских отношений к самым крупным историческим отношениям, — нужно было, одним словом, познакомиться с французскими крестьянами именно в 1848 году, чтобы испытать все то удручающее впечатление, какое производит эта закоренелая тупость.
Набросок маршрута от Осера до Локля, сделанный Ф. Энгельсом[279]
Набросок маршрута от Осера до Локля, сделанный Ф. Энгельсом[279]
II
БУРГУНДИЯ
Бриар — старинный городок, расположенный у устья канала, соединяющего Сену с Луарой. Здесь я расспросил о дальнейшем маршруте и счел более целесообразным отправиться в Швейцарию через Осер, чем через Невер. Итак, я покинул Луару и направился через горы в Бургундию.
Плодородный характер долины Луары постепенно, но довольно медленно исчезает. Подъем в гору идет незаметно, и лишь в пяти — шести милях от Бриара, у Сен-Совёра и СенФаржо, начинается покрытая лесом гористая местность, благоприятная для скотоводства. Горный хребет между Ионной и Луарой здесь уже имеет большую высоту, и вся эта западная сторона департамента Йонны вообще довольно гориста.
