Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2 - Гитин Валерий Григорьевич (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Например, циркуляр министра народного просвещения, получивший одобрение Александра III, так называемый Циркуляр о кухаркиных детях, гласил, в частности: «…гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, коих, за исключением разве одаренных необыкновенными способностями, не следует выводить из среды, к коей они принадлежат…»
С одной стороны… м-да… Но с другой… с другой — все правильно, потому что, во-первых, разительный контраст между атмосферой гимназии и атмосферой, царящей в доме такого ребенка никак не способствовал бы его успешному развитию, и, во-вторых, что, пожалуй, самое главное: зачем давать человеку тот уровень образования, который порождает притязания, далеко не соответствующие возможностям их реализации?
КСТАТИ:
«Надо всегда быть только собой. Конь без улана все тот же конь. Улан без коня — всего лишь человек».
Станислав Ежи Лец
Так что я бы не ставил Александру Третьему в вину одобрение этого циркуляра. Многие, правда, ставят, как ставят в вину ограничение избирательного права. В таких случаях я всегда вспоминаю гениального Цицерона: «Голоса взвешивают, а не считают». Голос солдата не может быть равен голосу генерала. Если, конечно, за них обоих не принял решение кто-то третий…
Александр был истовым апологетом всего народного, вернее, национального. Когда речь шла о традициях предков или о религиозности, это ни у кого не вызывало отторжения, скорее напротив, но когда император реформировал военную форму, обязав всех офицеров отныне носить кафтаны, шаровары и круглые барашковые шапки, господа офицеры, понятное дело, приуныли, но нарушить высочайшее повеление не решились. Только князь Барятинский, командир лейб-гвардии Преображенского полка, как-то приехал на дворцовый прием в мундире старого образца, а когда министр двора сделал ему по этому поводу замечание, князь заявил, что «мужицких тряпок носить не станет». Утром следующего дня он был отправлен в отставку.
Жил император очень скромно, ходил в полушубке, солдатских сапогах и косоворотке, соблюдая строжайшую экономию во всем, что касалось расходов на содержание его семьи и двора.
Осуждая образ жизни своего отца, да и деда тоже, Александр жене не изменял, а придворных подвергал различным наказаниям за адюльтер, который называл искушением сатаны.
В связи с такой позицией нетрудно представить себе благородное негодование императора, узнавшего, что среди офицеров гвардии широко распространен гомосексуализм и что более всех славится этим привилегированный Преображенский полк. Первой реакцией Александра было приказание немедленно выявить всех гомосексуалистов и выгнать из гвардии, но когда ему дали понять, что в таком случае ряды гвардии угрожающе поредеют, он несколько смягчился и повелел изгонять только тех, кто проявил себя в этом плане наиболее шокирующим образом.
Ну а на повальное пьянство гвардейцев пришлось попросту махнуть рукой.
Сам император был не прочь выпить при случае, но в разумных пределах, так что никаких эксцессов на этой почве мадам Клио не запечатлела. Особо осуждаемой современниками и историками чертой этого монарха был его крайний национализм, порой приобретавший довольно агрессивные формы. Сам он, имевший не очень-то много оснований считать себя русским человеком (в особенности если его прадед Павел I был действительно сыном Петра Третьего, немца. А о прабабке, Екатерине, и говорить не приходится, как и обо всей женской линии Романовых), тем не менее был ярым русификатором, запрещавшим обучение «инородцев» на их родных языках, а ведь Россия-то огромна и многонациональна… Он резко ограничил права евреев и в плане их проживания в так называемой «черте оседлости», и в плане образования и выбора тех или иных профессий. Правда, нужно заметить, что для евреев — купцов первой гильдии, специалистов с высшим образованием, ремесленников и отставных солдат делались исключения, так что ограничения касались не всех лиц еврейской национальности, а лишь определенных категорий, хотя антисемитизм Александра III, по свидетельствам современников, носил характер навязчивой идеи.
Возможно, у него были на то какие-либо причины личного характера, а возможно, его настораживал угрожающе высокий процент евреев в раскрытых полицией организациях революционеров, что позволяло вывести определенную взаимосвязь национальности и склонности к такого рода деятельности. Весьма возможно, учитывая дальнейшее развитие революционного движения…
В принципе же это был очень открытый, общительный и остроумный человек, что бы там ни говорили левые историки. Чего стоит, например, его резолюция на прошении Великого князя Николая Николаевича разрешить ему жениться на какой-то петербургской купчихе: «Со многими дворами я в родстве, но с Гостиным двором в родстве не был и не буду!»
К тому же Александр Третий был страстным коллекционером произведений искусства, да и сам был не чужд творчеству, очень сносно музицируя, а на тромбоне играя ничуть не хуже любого профессионала.
КСТАТИ:
«Вдохновение — это такая девка, которую всегда изнасиловать можно».
Михаил Ломоносов
И еще одно… Случилось так, что некая мразь, когда-то учившаяся в юридическом училище вместе с великим Петром Чайковским (1840—1893 гг.), а ныне служившая в канцелярии императора, вдруг обнаружила письмо на высочайшее имя от некоего барона, который жаловался на то, что композитор Чайковский совращает его сына, склоняя к половой близости.
Канцелярист возьми да вынеси эту жалобу на суд чести выпускников юридического училища, объяснив свое рвение тем, что «таким образом пытается смыть пятно со всего дворянского сословия». Малопочтенные судьи вынесли такой вердикт: либо огласка и публичное расследование, либо добровольный уход из жизни.
Чайковский как истинный невольник чести выбрал второе… Говорят, что Его Величество Александр III, узнав об этом, воскликнул со слезами: «Экая беда! Баронов у нас хоть завались, а Чайковский один!»
И это при его принципах. Нет, плохой человек так не скажет.
КСТАТИ:
«Заговори, чтобы я тебя увидел».
Сократ
И последний в этом периоде Истории российский император — Николай Второй (1868—1918 гг.), сын Александра Третьего.
Сложно, очень сложно назвать какой-либо исторический персонаж, хотя бы отдаленно напоминающий его своим величественным трагизмом, который, вступив в соприкосновение с реалиями и подлинной сутью окружающего мира, трансформировался в особую программу, которой суждено было наложить свой отпечаток на весь период с 1918 по 2001 год (по меньшей мере).
Уинстон Черчилль (1874—1965 гг.) высказался о нем так: «Он не был ни великим полководцем, ни великим монархом. Он был только верным, простым человеком средних способностей, доброжелательного характера, опиравшегося в своей жизни на веру в Бога».
Вот эта искренняя, истовая вера, с одной стороны, служила ему опорой, с другой — она сыграла роль ложного маяка, превратив этого безусловно достойного и самодостаточного человека в то, что криминалисты называют «жертвой-провокатором».
Но все это будет потом, в той полужизни, которая начнется в феврале 1917 года, а пока…
Пока он — юный наследник российского престола, хорошо воспитанный, отлично владеющий английским, немецким, французским и датским языками (последний был родным языком его матери), вежливый, корректный и обаятельный.
Единственно чего ему недоставало — (скорее всего), это харизматичности. Он, конечно же, не побоялся бы выйти, как его прадед Николай Первый, на Сенатскую площадь в том памятном декабре, но едва ли он смог бы так скомандовать: «На колени!», чтобы полк мятежников мгновенно бухнулся бы на снег.
