Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины - Мещеряков Владимир Порфирьевич (читать хорошую книгу txt) 📗
«Все пришли выводу, что необходимо выступить по радио. Предложили это сделать Сталину. Но он сразу же наотрез отказался, сказав: „Мне нечего сказать народу. Пусть Молотов выступит“. Мы все возражали против этого: народ не поймет, почему в такой ответственный исторический момент услышит обращение к народу не Сталина — руководителя партии, председателя правительства, а его заместителя. Нам важно сейчас, чтобы авторитетный голос раздался с призывом к народу — всем подняться на оборону страны. Однако наши уговоры ни к чему не привели. Сталин говорил, что не может выступить сейчас; в другой раз это сделает, а Молотов сейчас выступит. Так как Сталин упорно отказывался, то решили: пусть Молотов выступит. И он выступил в 12 часов дня».
Снова противопоставление: мы и Сталин. Снова унижение Сталина, до тупого непонимания радио, как средства массового информирования населения по конкретному вопросу. С другой стороны — «чтобы авторитетный голос раздался»? Получается, что среди Политбюро с авторитетным голосом для выступления оказалось всего два человека: Сталин и Молотов. Вообще, так трудно, уверяет нас Микоян, приходилось Политбюро, чтобы уломать капризного Сталина сделать что-нибудь хорошее, например, сообщить населению, что наступил «ответственный исторический момент» — началась война. Хорошо, что Молотов покладистым оказался и выступил по радио, а то народ, мог и не узнать, что Германия на нас напала. И как Микоян не пытался красиво врать Куманеву, а все же проговорился.
«Ведь внушали народу, что войны в ближайшие месяцы не будет. Чего стоит одно сообщение ТАСС от 14 июня 1941 г., уверявшее всех, что слухи о намерении Германии совершить нападение на СССР лишены всякой почвы! Ну а если война все-таки начнется, то враг сразу же будет разбит на его территории и т. д. И вот теперь надо признать ошибочность такой позиции, признать, что уже в первые часы войны мы терпим поражение.
Чтобы как-то сгладить допущенную оплошность и дать понять, что Молотов лишь „озвучил“ мысли вождя, 23 июня текст правительственного обращения был опубликован в газетах рядом с большой фотографией Сталина».
Жаль, что Анастас Иванович уже никогда не объяснит читателю, что он имел виду, говоря о поражении «в первые часы войны»? Что-то быстро достигла Москвы информация о беспорядках на нашей границе?
Однако странным выглядит и то, что Микоян, в своем рассказе, все время дистанцируется от ранее принятых решений Политбюро. Почему? Ведь, какая не была бы личная инициатива Сталина по какому-либо вопросу, тот (вопрос) всегда проходил «обряд освящения» во время обсуждения всеми членами высшего партийного органа страны и Микояном, в том числе. А строить из себя «скромную девицу», из состава Политбюро и «совращенную» Сталиным по наивности и доверчивости, это не красит, не только, Анастаса Ивановича, но и других подобных ему, из числа «единомышленников» по партии.
А насчет «озвучил мысли вождя» — это в самую точку попал! Помнил, наверное, под чьей редакцией и, главное, когда, готовили проект выступления по радио. Рассказ Микояна о создании Ставки я решил опустить, так как об этом было рассмотрено ранее, в достаточно большом объеме. Переходим теперь к самому интересному моменту, ради чего собственно и рассматриваем данное интервью.
«Вечером 29 июня, у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Всех интересовало положение на Западном фронте, в Белоруссии. Но подробных данных о положении на территории этой республики тогда еще не поступило(?). Известно было только, что связи с войсками Западного фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны маршалу Тимошенко. Однако тот ничего конкретного о положении на Западном направлении сказать не смог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой».
Значит, по воспоминаниям Микояна следует, что члены Политбюро во главе со Сталиным, целую неделю (!), начиная с 22 июня, интересовались положением на Западном фронте, но позвонить в Наркомат обороны догадался только один Сталин. А что же он не догадался позвонить туда в первый день и выяснить обстановку? Так связи не было, помните, уверял нас в этом, сам Жуков. А что же Сталин не позвонил на второй или третий день войны и не поинтересовался положением дел на Западном фронте? В конце концов, у него что, нервы не выдержали от интереса, и он решил позвонить в Наркомат обороны лишь на седьмой день (!) войны? Более того, никто другой, а именно он, Сталин, «встревоженный таким ходом дела и предложил» товарищам по партии поехать туда. А вот такая простая мысль о поездке в данный наркомат, почему-то, не посетила головы товарищей Сталина по Политбюро. Снова, почему? Ответа, как всегда не найти. Да им, собратьям по Политбюро, в голову, действительно, не пришла еще более «оригинальная» идея, просто напросто, взять телефонную трубку и дозвониться до Наркомата обороны самостоятельно, без вождя.
Опять просматривается новое противостояние: Сталин — Политбюро. Сталин — встревожен положением дел на Западном фронте, а члены Политбюро с Микояном — только заинтересованы.
Только человек с «отмороженными мозгами» может поверить в такую чушь, что Сталин за семь дней ни разу не захотел позвонить из Кремля военным и узнать о положении дел в одном из важнейших в стратегическом плане округе.
Здесь, явная нестыковка с Жуковым. Помните, мы рассматривали приезд Георгия Константиновича в Кремль 26 июня. Сталин, якобы, бросил на стол карту Западного фронта. Для чего же тогда Жуков сначала просил сорок минут, а затем еще пять минут в «новых» воспоминаниях прибавил, чтобы «подготовиться» с ответом? Он ведь, по мысли тех, кто писал за него мемуары, должен был разъяснить обстановку, именно, на Западном фронте. Микоян-то, видимо, точно знал, что никаких карт не было, как не было никакого отчета Жукова. Может поэтому Сталин и был, якобы, «встревожен» положением на Западном фронте?
Но вот, все любопытные, но скромные товарищи из Кремля, вместе со Сталиным, приехали в Наркомат обороны с целью узнать, наконец: «Есть связь с Западным фронтом или нет?».
«В кабинете наркома были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование фронта, какая имеется с ним связь. Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить ее не удалось. Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т. д. Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для восстановления связи, никто не знает. Очевидно, только в этот момент Сталин по-настоящему понял всю серьезность просчетов в оценке возможности, времени и последствий нападения Германии и ее союзников. И все же около получаса поговорили довольно спокойно».
Хочется возразить дорогому Анастасу Ивановичу, этому «верному ленинцу» из Политбюро. Уважаемый! У вас (ус отклеился! — помните?) все время концы с концами не сходятся. Вот и в данном эпизоде, сам же утверждаешь, — знали, что «связи с войсками Западного фронта нет», а Жуков уверяет, и как следует из его объяснения, связь, как минимум вчера была, но «за весь день восстановить ее не удалось». Сталин сразу понял игру военных, и их явный саботаж вывел его из себя. Он не позволил водить себя за нос, как Молотова!
«… Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник Генштаба, который так растерялся, что не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Раз нет связи, Генштаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал за состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек не выдержал, разрыдался, как баба, и быстро вышел в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5-10 Молотов привел внешне спокойного, но все еще с влажными глазами Жукова».
